— Если только Монти не выторговал выгодную сделку: мнимая смерть и существование под новым именем в обмен на небольшую услугу.

— Типа — подложить бомбу Франческе.

— Вот именно. Вы не знаете, встречались ли они в день взрыва?

— Нет. Зато я знаю, что твоя мать всегда все записывала в книжку. Она вечно боялась, что пропустит какую-то встречу или опоздает.

— А где эта записная книжка?

— Понятия не имею. Наверное, в день трагедии она взяла ее с собой.

— В таком случае, если книжка уцелела при взрыве, она должна находиться вместе с другими вещественными доказательствами где-то в полицейских архивах. Вы можете придумать, как туда проникнуть?

— Я дружу с одним комиссаром полиции. Попрошу его помочь нам, но я не знаю, насколько он допущен к такого рода делам.

— Как вы думаете, он смог бы что-то сделать для моего отца?

— Министерство юстиции ловко провернуло это дельце. Все в обстановке полной секретности. Никакой информации не просочилось. Ни один журналист не сообщил о его экстрадиции. Пока ты не приехал, я ничего не знал. Думаю, что он засекречен с момента приземления в Риме. Отыскать его следы будет нелегко, даже сотруднику полиции. Придется набраться терпения.

— А что вы порекомендуете насчет картины? Отец советовал показать ее вам. Он думает, что в ней и кроется секрет всей истории.

— Ты ее привез?

— Она тут, — сказал я, указывая на свою дорожную сумку. — Я ее просто вынул из рамки и скатал в трубочку.

Тененти на секунду задумался, а потом предложил:

— У меня есть знакомый антиквар, он разбирается в такого рода вещах. Честным его не назовешь, но дело свое он знает. Он занимается тем, что разбирает по кусочкам мебель разных стилей и собирает из этих кусочков настоящие музейные экспонаты. Если твоя картина — фальшивка или ее где-то украли, он тебе скажет. Ее можно оставить у него на несколько дней, посмотрим, что он выяснит.

Я даже не попытался скрыть своего скепсиса:

— Я пока как-то не жажду с ней расстаться, даже на пару дней... Вы уверены в том, что предлагаете?

Тененти раздраженно отмахнулся:

— Ты еще долго будешь выкать? Если я ровесник твоего отца, это еще не значит, что ты должен относиться ко мне как к старику в маразме.

Я почувствовал, как горячая волна пробежала по моим щекам и лбу.

— Ты уверен в том, что предлагаешь? — поправился я.

— А у тебя есть лучший вариант?

Вопрос Тененти положил конец спору. За одно мгновение я должен был решить — доверять или не доверять этому человеку, с которым час назад я еще не был знаком.

Неуверенным жестом я открыл «молнию» на сумке и достал длинный картонный тубус. Я протянул его Тененти, пытаясь убедить самого себя, что не совершаю ничего непоправимого.

38

Убийца Наталии был с ней знаком. Он был даже очень хорошо с ней знаком, потому что перечитывал все контракты, которые подписывал для нее Кемп.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что они вместе повеселились в вечер убийства. После «Инферно» он проводил ее до дому. Она отперла дверь квартиры, и он воспользовался этим. Чтобы проникнуть туда, изнасиловать и убить ее.

Наталия не опасалась этого человека. Да и с чего бы? Луи Фарг был адвокатом Томаса Кемпа и, судя по данным, которыми располагала Сара, уже лет десять имел счет в «Банко Романо».

Государственное казначейство давно интересовалось им, но расследование по делу о возможном сокрытии крупных сумм от налогообложения еще не завершилось. Впрочем, создавалось впечатление, что агенты налоговой полиции всерьез настроились завалить адвоката, специализировавшегося на защите коррумпированных политиканов, руководителей предприятий с двойной бухгалтерией и жуликов всех калибров.

Для этого требовалось согласие некоторых крупных государственных чиновников. Однако, в силу каких-то таинственных причин, все политические мужи, сменявшие друг друга на руководящих постах в министерствах экономики и финансов, накладывали вето на продолжение финансового расследования.

Несколько лет назад Коплер, работавший в то время на крупную ежевечернюю газету, пытался провести собственное расследование деятельности адвоката. Но очень скоро он был вынужден отказаться от своей затеи.

И это при том, что тех, кому не хотелось увидеть Фарга за решеткой, можно было пересчитать по пальцам. Однако его падение должно было произойти в нужный момент, без неприятных последствий для других людей, а, учитывая длинный список его клиентов, такое казалось маловероятным. Человек его склада не стал бы тратить тридцать лет жизни на служение сильным мира сего, не застраховавшись от возможных изменений конъюнктуры.

Фарг пользовался высоким покровительством и не скрывал этого. Приняв Коплера, он игриво заявил ему, что у него достаточно знакомых, чтобы не бояться какого-то разгребателя дерьма.

На следующий день Коплера вызвал к себе главный редактор. Он еще не пришел в себя после звонка одного депутата, пользовавшегося расположением премьер-министра. Статья так и не увидела свет. В тот же день Коплер уволился из прославленной газеты.

Одним из источников могучей силы Луи Фарга была его внешность. Весь круглый, с сигарой, в двубортном пиджаке, он излучал добродушие как перед судьями, так и перед объективами камер, поджидавших его у выхода из зала суда.

Фарг умело налаживал отношения со средствами массовой информации и так же умело выбрал для себя поле деятельности. В начале восьмидесятых годов молодой адвокат, только что принятый в коллегию, начал специализироваться на заведомо проигрышных делах.

И не потому, что он был ярым приверженцем права на защиту и борцом с судебными ошибками. Его совершенно не интересовали пойманные с поличным угонщики автомобилей или мелкие жулики. При выборе дела он руководствовался одним критерием: оглаской, которую оно могло получить в прессе.

Юридическая философия Луи Фарга была проще простого: выиграет он процесс или проиграет — это безразлично; главное — чтобы о нем заговорили.

По числу выигранных дел он действительно занимал одно из последних мест во Франции. Всех или почти всех его клиентов надолго лишали права баллотироваться на выборные должности или приговаривали к длительным срокам заключения за взяточничество, отмывание денег или злоупотребление общественным имуществом. Некоторых осуждали по всем этим статьям сразу, что нимало не волновало адвоката.

Будучи не в состоянии помешать признанию своих клиентов виновными (со строго юридической точки зрения, Фарг не очень-то и старался сделать это), он употреблял все свое умение на то, чтобы отстаивать их невиновность перед микрофонами журналистов. Тогда он с апломбом и пылом говорил, в зависимости от случая, о предвзятости суда, о наивности своих клиентов или о том, что они не имеют никакого отношения к предъявленным обвинениям.

Его явная неискренность нравилась телезрителям, которых привлекала такая смесь хитрости и прекрасно осознаваемого цинизма.

Его клиенты, осужденные правосудием, чувствовали, что их оправдывает один-единственный голос, который что-то значил для них, — голос общественного мнения. И с этого момента они могли надеяться, что, отбыв срок, смогут сразу же возобновить свою деятельность.

Тот факт, что Фарг защищал мерзавцев, еще не делал его преступником. Но ввести смертельную дозу кокаина в вену молодой женщины, предварительно изнасиловав ее, — это значило бросить вызов правоохранительным органам. Какие бы высокие места в государственной иерархии ни занимали его покровители, им будет сложно вытащить его из такой передряги.

Судья, занимавшийся делом Велит, как и многие его коллеги, ненавидел Фарга за то, что он дискредитировал институт правосудия своими манерами ярмарочного шута. Внимательно выслушав Сару, он без проволочек выписал ей ордер на арест, о котором она просила.

Вооружившись этим бесценным документом, она прежде всего нанесла визит в офис адвоката. Личная секретарша Фарга сообщила, что тот сегодня не приходил. Утром он звонил и сказал, что чувствует себя усталым и решил поработать над делами дома.