Впрочем, она не могла сидеть сложа руки в ожидании его звонка. Решение было где-то рядом, она в этом не сомневалась. Она открыла ящик и вытащила папку с делом Велит. Пробежав глазами список людей, находившихся на VIP-этаже «Инферно» в вечер убийства, она стала внимательно перечитывать две или три странички, на которых записала свои беседы с ними. Как обычно бывает в таких случаях, первый час работы не принес ничего интересного, а потом все внезапно прояснилось.

Чтобы выиграть время, Сара попросила одного из сослуживцев связаться с центральной картотекой Государственного казначейства и распечатать ей налоговую информацию о некоторых свидетелях. Она выбрала их на основании особых отношений, которые те поддерживали с Наталией Велит. Чтобы скорее разобраться с кучей лежащих перед ней бумаг, она решила начать с круга ближайших друзей убитой и взяла документы Алекса Кантора и Томаса Кемпа.

Доходы галериста не произвели на нее особого впечатления, но астрономические суммы, заявленные в налоговой декларации агента, ее изумили. Смерть его подопечной означала, что он лишался источника дохода — среди всех доказательств его невиновности это было наиболее весомым.

Одно за другим Сара проверяла дела всех знакомых Наталии. Дойдя до последнего, она почувствовала облегчение: в документах появилось знакомое название — «Банко Романо».

И все сразу стало ясно. Сара поняла, почему Наталия открыла дверь своему убийце. Она еще не разгадала мотивов убийства, но в том, кто убийца, уже не сомневалась. И она твердо решила, что заставит его заплатить за это преступление.

Она не оставит его в покое, пока он не признает свою вину, пока суд присяжных не приговорит его к пожизненному заключению, да еще с гарантией исполнения наказания в течение тридцати лет. Она не упустит удовольствия подсказать судебному исполнителю одно из самых жестких исправительных заведений.

И речи не может быть о том, чтобы он искупал свою вину в VIP-отделении тюрьмы «Санте». Лучшим местом для него станет клоповник площадью в два квадратных метра, пусть спит на дрянной подстилке, на вонючих тряпках, изнывая от укусов своих маленьких соседей по камере.

Широко улыбаясь, Сара откинулась на спинку стула. Вся усталость, накопившаяся за последние дни, улетучилась, как по волшебству.

36

Самолет тяжело опустился на полосу аэропорта Фьюмичино. Несмотря на то что приземление было жестким, группа пенсионеров, веселившихся в задних рядах салона, с облегчением зааплодировала.

Прочитав в одном журнале, что с продвижением на один ряд кресел вперед шансы выжить в случае авиакатастрофы повышаются на три процента, я всегда старался получить место как можно ближе к кабине пилота, что вынуждало меня летать первым классом. Это наносило ощутимый удар по бюджету галереи, но так я чувствовал себя более уверенно.

Лола находила эту фобию смешной. Она считала, что, если самолет рухнет в воды Атлантики или врежется в какую-то горную вершину, мои шансы выжить будут близки к нулю, независимо от места, занимаемого в салоне. Конечно, она была права, как и всегда.

Когда самолет остановился у терминала для высадки пассажиров, я схватил сумку и бросился к выходу, прежде чем компания пенсионеров успела подняться с мест. Стюардесса удостоила меня традиционным: «До свидания, месье, спасибо, что воспользовались услугами нашей компании», произнесенным восхитительно хрипловатым голосом.

Я поблагодарил ее теплой улыбкой. В ответ она одарила меня взглядом, отработанным за сотню рейсов, сопряженных с не меньшим числом неудачных попыток завязать знакомство. Этот знак нежности был чисто формальным, но после всех поганых новостей, обрушившихся на меня за последние дни, он согрел мне душу.

Я не испытал никаких особенных чувств, оказавшись снова в Риме. Я уехал из этого города слишком маленьким, чтобы ощущать какую-то ностальгию или какое-то желание заново погрузиться в его атмосферу. Мне хотелось увидеть только одно место.

Таксист не сразу понял адрес, который я назвал ему. Все из-за моего скверного итальянского, ведь после лицея я не практиковался в языке. Когда же наконец он расставил слова по местам, то артистически покачал головой, вытаращив при этом глаза так, что они чуть не выкатились наружу.

— Но там нет ничего интересного, — произнес он после долгой паузы. — Уже лет десять, как в том квартале почти никто не живет. И это на другом конце города! Поездка обойдется вам в кругленькую сумму. Видать, у вас денег куры не клюют. С чего бы это...

Пока он говорил, голова его продолжала раскачиваться, словно повинуясь посторонней силе. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, валялся журнал с фотографией похорон Наталии на обложке.

Если бы мой шофер знал, что везет основного подозреваемого в убийстве, наверное, он вспомнил бы о том, как дорого ценится молчание.

Он же, напротив, продолжал свои обличения:

— Ох уж эти иностранцы! Вы хотя бы не немец? Потому что немцев, знаете ли, здесь не очень привечают. Они заходят в церкви в шортах и повсюду оставляют за собой мусор. Можно подумать, что разбрасывание мусора — это у них второй национальный спорт после конкурсов любителей пива. И заметьте, это их старая привычка — разносить Рим по камушку. Я просто не осмелюсь описывать, в каком состоянии остался город после их набега в тысяча пятьсот двадцать седьмом году! Девушек, изнасилованных наемниками императора, хватило бы на полдюжины монастырей! Эти люди — настоящие варвары, уж можете мне поверить... И к тому же скупердяи. Японцы — те, может быть, малокультурные, но чаевые дают хорошие.

Я пропустил намек мимо ушей и заметил, что прилетел из Парижа. Отношение таксиста сразу же резко изменилось.

— Вы мне нравитесь, — смягчился он, — хотя по-итальянски вы говорите ужасно. Если хотите, я по тому же тарифу провезу вас по старому Риму, познакомлю с главными памятниками. Потом распишете своей подружке, как тут красиво. Слушайте, расскажите ей про Капитолий и про этих чертовых гусей, которые все хором не смогли бы заглушить мою тещу. Женщины обожают, когда им рассказывают разные истории. Постойте, не отвечайте... Вам ведь блондинки нравятся, я угадал?

От болтовни этого кретина у меня уже вспухли уши. Не говоря ни слова, я схватил журнал, лежавший возле него, и открыл страницу с отчетом о прощании с Наталией.

Репортаж сопровождала моя фотография возле открытой могилы. В подписи делался упор на то, что я психически неустойчив, почти что безумен. Поскольку половина европейских газет объявила меня психопатом, я к этому привык, а сейчас это меня почти обрадовало.

Я повернул журнал к таксисту и ткнул пальцем в фотографию. Таксист взглянул на нее, потом перевел взгляд на меня. Он побледнел и задрожал — окажись перед ним Фредди Крюгер, это вряд ли произвело бы на него большее впечатление.

Какое-то мгновение мне казалось, что он описается. Впрочем, из уважения к кожаному сиденью своей «тойоты» он сумел удержаться.

Я одарил его широкой улыбкой извращенца, а потом подчеркнуто отвернулся и принялся изучать пейзаж за окошком машины — в данном случае стоянку возле аэропорта. Растерянный таксист пробормотал что-то непонятное, пожал плечами и в конце концов поехал в ту сторону, куда я просил.

По прошествии часа он остановил машину на центральной полосе широкого бульвара. Потом бросился к багажнику, вытащил мой чемодан и швырнул его на землю. Дождавшись, пока я тоже выйду, он поспешно сел за руль и, даже не потребовав причитавшихся денег, резко рванул с места, бросив меня в одиночестве неизвестно где.

Он оказался прав: в этой части города не было ничего интересного. Просто унылая окраина, откуда выехали жители. Осматривая подобное место, невозможно сохранить хорошее настроение.

От массивных и претенциозных домов, построенных в чисто фашистском стиле тридцатых годов, пахло нищетой и заброшенностью. Для того чтобы вдохнуть жизнь в эти строения, следовало бы оздоровить всю местность и вывезти кучи мусора, покрывавшего тротуары.