— Импрессионисты нашли новую форму рефлексной живописи. Это авангардное течение. Они увидели: не бывает чисто черный свет, не бывает чисто белый свет. Это создается от рефлексов. Авангардные индивидуальные моменты рождают новое течение.

Движение нельзя останавливать, новое поколение рождает новое движение. Это богатство! Посмотрите, авангардные моменты были у каждой эпохи, начиная с африканских стен. Они были у греков, византийцев. У русских в искусстве. Как можно ругать и говорить, что мне это течение не нравится. Ты что, профессионал? Надо поднять уровень зрителей.

Что такое живопись вообще? Это огромный оркестр, который состоит из колорита. Из разных инструментов создаешь гармонию. Вот это живопись. Это новая эпоха. Создаешь хорошо — остается музейная ценность. Не создаешь хорошо — будешь обыкновенным художником.

Настоящий художник может из грязи, бумаги создать художественное произведение. Это объяснять трудно. Ты должен быть художником не по званию, не по диплому. Уйма поэтов бывает, а остается немного. Уйма художников бывает, но остаются настоящие. На все нужно время. Не торопитесь ставить точку. "Ты — хороший, он — плохой". "Он — хороший, ты — плохой". Нельзя. Время — мудрость жизни. Есть художники — ремесленники, есть художники исполнители. А ну, вспомните, у короля кто был вокруг? Тициан. Веласкес, Гойя. Микеланджело. На таком уровне нужно жить.

Высказывание: "как можешь говорить, что мне это течение не нравится" относилось к автору этой книги. Искусства из грязи и бумаги не признаю. Как и всевозможные «акции», "перформансы", инсталляции, "художественные инициативы", заполняющие галереи. Тициан не подменял краску грязью. Микеланджело не ваял из бумаги. Не могу видеть вместо статуй бутылки, гайки, рейки, хлам, все, что попадается под руку "современным художникам". Они называют свои течения актуальными, радикальными.

Звуки можно воспроизводить на рояле. Можно извлекать из бачка с водой. Статуи века льют из металлов, картины пишут красками. На рубеже ХХ-ХХI веков пытаются творить без холстов, бронзы и мрамора. Как писали в газетах, Тейт-модерн в Лондоне купила за тысячи фунтов баночку с экскрементами. В дело идет собственная кровь "современных художников".

Спустя три дня после монолога Церетели произошло событие, которому уделили время лондонская радиостанция «Би-би-си» и московские «Известия». Они с прискорбием известили о гибели знаменитого произведения актуального искусства? «Автопортрета» британского художника Марка Куинна.

"Это был скульптурный бюст, — сообщали «Известия» 8 июля 2002 года, сделанный из четырех с половиной литров заморженной крови самого художника. В силу такой вот уникальной техники «Автопортрет» хранили в холодильнике, но рабочие? делавшие ремонт, по незнанию холодильник просто выключили, и скульптура растаяла. Все это происходило в доме одного из самых знаменитых коллекционеров современности Чарльза Саатчи, собирающего «брит-арт» наиболее передовое и радикальное искусство. Голову Куинна Скотч купил в 1991 году за 13 тысяч фунтов стерлингов и в 1997 году показал на знаменитой выставке «Сенсация» в Королевской академии художеств. Тогда Куинн и другие «брит-арты» прославились, их работы стали энергично и здорово покупать не только частные коллекционеры, но крупнейшие музеи. Сегодня «Автопортрет» наверняка бы стоил десятки тысяч долларов. Но его уже никто не купит. Так вот по глупости гибнут легендарные произведения".

Вот и хорошо, что судьба не потерпела надругательства над искусством.

Конец четырнадцатой главы

ЗУРАБ БЕЗ МОНУМЕНТОВ.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ о годах, быстро пролетевших после Петра, о многих замыслах, пока что видимых в мастерской на Пресне и галерее искусств на Пречистенке.

Пишу эту главу весной 2002 года, когда наш герой улетел в конце недели в Санкт-Петербург. Туда постоянно наведывается с тех пор, как его избрали президентом. Там легендарный дом на Фонтанке напротив сфинксов, там, по общему признанию, "лучшая школа в мире". Делами ее он занят чуть ли не каждый день. Но о них не пишут. Нет сенсации в том, что отремонтирована протекавшая кровля, равная 20 тысячам квадратных метров, обновлен фасад, а над крышей поднялась Минерва, как во времена Екатерины II.

В Москве Церетели выставил в галерее искусств модель памятника Ивану Шувалову, которого по ошибке называют графом. Этот титул носили двоюродные братья, он его не принял, поскольку, как пишут биографы, "отказывался от материальных выгод". Любившая Ивана Шувалова императрица Елизавета Петровна крепко связана была с ним. В историю вошел ее фаворитом. Больше всего на свете этот аристократ, осыпанный милостями дочери Петра и Екатерины II, любил "область наук и искусств". В первой «области» основал Московский университет, во второй «области» учредил Академию художеств. Репутация фаворита помешала ему утвердить свой приоритет на оба эти великие деяниz. Российская общественность не желала связать их с именем царедворца. Слава основателя университета выпала на долю Ломоносова. До недавнего времени замалчивали роль Шувалова в открытии Академии "трех знатнейших искусств". Ему посвящал оды Ломоносов. О нем другой классик ХVIII века Дмитриев написал такие стихи:

С цветущей младости до сребряных власов

Шувалов бедным был полезен,

Таланту каждому покров,

Почтен, доступен и любезен.

Эта характеристика подходит к самому Церетели, который на посту президента заинтересовался образом предшественника. Как бывало не раз, выполнил на один сюжет сразу пару памятников, двух Шуваловых, один для Москвы, другой для Петербурга. Оба изваяния можно увидеть и на эскизах, и в моделях. Никто не спешит их устанавливать на видном месте в столицах.

При ближайшем рассмотрении оказывается, за время, прошедшее после открытия Петра, в обеих столицах России монументов Церетели не появилось. Хотя говорят и пишут о нем чуть ли не каждый день! И здесь просматривается такая закономерность. Либо речь идет о вымышленном проекте, о котором сам автор внезапно узнает из прессы. Либо об очередном действительно задуманном им проекте, о котором заводит речь бурлящий идеями художник. О них охотно сообщают с его слов информационные агентства, газеты и журналы. Возникает дискуссия и дружный отпор многочисленных оппонентов. А дальше споров и разговоров дело не идет.

Последний тому пример — идея музыкального квартала, где жили многие великие русские музыканты в районе Московской консерватории. Придумали концепцию квартала энтузиасты, незнакомые Церетели. Они создали некий фонд, включили в него главных дирижеров симфонических оркестров семи федеральных округов России. Прошло сообщение, что в этом квартале собираются ставить памятники Глинке и "Могучей кучке", реконструировать дома в переулке, где жили Шостакович и Прокофьев, а также "очистить переулок немного".

Энтузиасты, естественно, звонят Церетели, просят включиться в проект. Никогда не отмахиваясь от новых идей, он поддерживает предложение, обещает подумать, как реализовать идею. Не более того. И улетает в Нью-Йорк, не догадываясь, чем для него все обернется.

Весть о "музыкальном квартале вызывает взрыв общественного мнения, волнует людей, живущих в домах переулка, которые кто-то неведомый задумал "очистить немного". Эмоции выливаются не на энтузиастов, которых никто не знает. А на того, чье имя у всех на слуху. И вот что Церетели читает о себе:

— Староста церкви Воскресения Словущего, напротив которой Церетели решил расположить детскую площадку с интернет-кафе и музыкальными магазинами, с ужасом перекрестился и сказал просто: " Этого делать нельзя!"

— Но больше всего народ заинтересовала Хоровая площадь. Церетели увидел эту площадь у выезда из Брюсова переулка на Тверскую улицу, там он решил установить песочные часы…

— Надеюсь, — сказал профессор консерватории, — у них хватит ума не позорить российскую культуру. Если консерватория превратится в новый Манеж, то российской музыке плюнут в душу…