Солнце вставало над горизонтом. Собаки тяжело вытаскивали нарты из тайги на холм и останавливались передохнуть.
Сафронов встал на нарты, глядел в бинокль. Рядом с ним встал Махотин и, достав свой бинокль, стал тоже смотреть.
Сафронов опустил бинокль, с удивлением оглядел его:
— Это кто ж такой? — спросил он громко. — Какой такой стратег?
— Это комиссар Махотин, — весело ответил Николай. — За Советскую власть нас будет агитировать!
Махотин опустил быстро бинокль, озираясь на смеющихся мужиков.
— Увидели чего-нибудь? — серьезно спросил Александр.
— Так, ничего, чистенько, — так же серьезно ответил Махотин. — Можно идти.
— Ну спасибо… — и Сафронов дал знак трогаться.
Вечер. Заходило солнце. Караван спускался с хребта в долину…
Черное небо, звезды, караван двигался по фиолетовой снежной пустыне, среди чахлых елей…
Караван шел руслом реки, повторяя все ее изгибы. Ветра не было. От людей и собак отваливался пар, замерзая тут же. Вдруг собаки залаяли куда-то вправо. Погонщики взялись за оружие.
За поворотом на одинокой сосне висел человек. Он был в черном полушубке, шапке, за спиной ружье. Руки его не связаны, прижаты по швам, а на груди пришита фанера. На фанере крупными буквами написано — «Вор».
Погонщики, замедляя ход, вглядывались молча в почерневшее лицо повешенного, снова погоняли собак…
На небе мгла. Деревья попадались все реже. Караван шел среди невысоких скалистых гор. Вдруг слева внизу открылась долина; и люди, и собаки встали. В долине стояло пятиэтажное бетонное здание, пристройки, две бетонные коробки цехов, оплетенные трубами, выбитые окна, как черные глазницы, и кругом колючая проволока.
— Уходить надо, — шептал Андрей. — Здесь смерть, кто долго здесь стоит, тот умирает.
Мужики столпившись, слушали его, робко поглядывая не, брошенный завод.
Караван тронулся, пошел прочь, люди бежали рядом с нартами, помогая собакам.
Солнце взошло около одиннадцати утра, небо было чистое и пустое. Петляя между огромными каменными глыбами, нарты поднялись на перевал.
Мужики, останавливаясь, крестились, глядя на другую сторону хребта. Тайга кончилась. Впереди открывалась бесконечная страна, состоящая из белых снежных волн.
— Вот сна, матушка! — Митренко блеснул железными зубами и снял шапку. — Тундра.
— Ну, с Богом! — сказал Сафронов. — Теперь не зевай!
Упряжки пошли вниз…
Не было ни дерева, ни куста, ни камня. Был снег и черно-синее небо. Тундра, как штормовой океан, застывший разом, белый-белый…
Черное небо и холодная фиолетово-розовая корона под звездами — северное сияние. Внизу в бесконечном снежном поле двигалась маленькая живая нитка каравана…
Низкие тучи шли навстречу, на юг. Свирепая поземка заметала собак. Андрей и Александр, стоя на нартах, глядели вперед на маленькую черную точку В безбрежной белой пустыне. Якут кивнул…
Точка сказалась пятью чумами. Караван подходил тяжело, собаки завели свою песню, и сотни собачьих глоток ответили им. У чумов горел костер, стояли мужчины-чукчи, и ждало множество собачьих упряжек…
Андрей и Александр здоровались с чукчами. Погонщики, помогая шестами, быстро меняли собак на свежих. Чукчам отгрузили десять канистр со спиртом…
И снова неумолимо, на север шел караван. С холма йа холм. Кругом только белое, ни души. И вдруг нарты встали разом, и все псы зарычали, словно взбесились. Погонщики, расхватав оружие, стояли молча.
Серая туча впереди покрыла тундру. Тысячи, сотни тысяч оленей шли по тундре на запад, перекрыв дорогу каравану…
Уже и передохнули собаки, и люди обкурились на морозе, а серые олени все шли и шли без конца…
Короткий северный день угас, но караван все шел под зажегшимися звездами, словно единое живое существо, дыша натруженно сотнями собачьих глоток.
И вдруг в небе лопнул серебряный шар, заливая тундру химическим светом, а впереди на холмах зажглись сразу два зенитных прожектора. Воздух взорвался. С обеих стороне крест накрест легли трассы пулеметов. Лучи прожекторов шарили по холмам.
Упряжки, разворачиваясь, пошли назад. Со стороны прожекторов заскрежетало, и хриплый голос объявил в мегафон:
— Сдавайтесь, суки, и Советская власть вас помилует!
Упряжки, обгоняя одна другую, уходили от прожекторов и пулеметов.
— Куда?! — Александр на своих нартах перерезал отступавшим путь, вскочил, махнув винтовкой. — А ну назад!
— Да их там не меньше дивизии! — закричал один из мужиков.
— Весь Сибирский военный округ собрался тебя, дурака, ловить! — с издевкой сказал ему Александр. — Ишь, бегунцы, весь снег изгадили! Разберись в цепь!
Часть погонщиков, разворачивая нарты, клали собак, другие легли в цепь. Сафронов шел вдоль них в рост, не обращая внимания на пулеметные и автоматные трассы над головой.
— Что, стрелки, это вам не в ложку стрелять. Подумаешь, пулеметы да бэтээры, на то вам и оружие дадено! С бабами в бане мы храбрые! А ну, Ермаков, Потемкин, гасите мне эти фары! Гасите, гасите, к чертовой матери!
Ермаков и якут, сев для удобства на колени, стали бить из винтовок по прожекторам. Один погас тотчас. По второму ударили залпом и тоже погасили.
— А?! — закричал радостно Александр.
— Да! — ответили ему, радостно мужики.
— Можете воевать, курицыны дети? Махотин!
— Я! — сзади него вырос Филипп Ильич.
— Ну, давай, стратег! — Сафронов оглядел его. — Бери людей и на лыжах иди вон туда! — он показал на холм. — Посмотри, что у нас слева.
— Есть!
— Они нас потеряли, раззявы! — глядя в бинокль на автоматные трассы, сказал Александр. — Чего они вправо-то бьют?
Лопнуло с шипением, вверху снова зажглась ракета, осветив машину с прожектором, цепь, двигавшуюся впереди, и двух солдат, возившихся за машиной с ящиками.
Один из них вдруг вскрикнул, бросился к машине, но тут — же, закрыв голову руками, упал в снег. Другой с широко раскрытыми от ужаса глазами, вставал тихо, передергивая затвор у автомата.
Прямо на него, страшные в неверном свете, неслись собаки, а за ними на нартах сидели страшные люди с винтовками и шестами.
Одни нарты встали в десяти шагах, и солдат увидел ствол, направленный ему в живот, и улыбающееся лицо Путятина.
— Как фамилия, сынок?
— Морозов… — тихо сказал солдат.
— Ты, Морозов, автомат положи к ногам, а сам покури пока…
Упряжки, одна за другой, проносились бесшумно и лихо мимо солдата и разом исчезали, ныряя с холма…
Ударило тяжело, взорвавшийся снег накрыл упряжки белой лавиной.
— Веером расходись! — Закричал Сафронов, погоняя собак. — Оп-оп-оп-оп!
Нарты шли в ряд, как на гонках, неслись со скоростью машины.
Еще один снаряд взорвался позади. Александр обернулся. Справа, метрах в десяти неслась другая упряжка. Митренко, распластавшись на нартах, погонял собак лежа. Глянув на Александра, он улыбнулся ему всеми своими железными зубами.
— …Оп-оп-оп-оп!
Где-то вверху и в стороне заработали винты.
— А-а! — радостно закричал Митренко. — Сейчас они нас сверху агитировать будут.
— …Оп-оп-оп-оп!
Два вертолета, светя прожекторами, прошли над ними наискосок, стали разворачиваться для захода.
— Не останавливайся! — кричал Сафронов. — Бей по прожекторам! — он бросил шест, лег на спину, задрав винтовку.
Вертолеты пошли навстречу, стреляя из бортовых пулеметов. Два взрыва легло позади нарт.
Они снова развернулись, пошли еще ниже, почти над тундрой. Один из прожекторов погас, подбитый. Взрыв накрыл третью от Сафронова упряжку, разметав собак и пылающие канистры со спиртом.