Каковы с точки зрения демократического правления основные особенности русской общины? Чтобы понять это, нужно ясно представить то, что есть сейчас, и то, что было.

Сейчас законодатели регламентируют мельчайшие подробности нашей внутренней жизни, причем делают это одинаково (единообразно) для всего населения страны и еще гордятся этим.

Председатель Верховного Совета СССР А.И.Лукьянов с гордостью сообщил, что Съезд народных депутатов СССР за два года принял более 200 законодательных актов, а Председатель Верховного Совета РФ Р.И.Хасбулатов хвастался, что российский съезд за два года принял 700 таких актов! А сколько еще напринимают?

В этих актах регламентируется все, что бюрократия может только придумать: какую армию иметь, сколько ей платить, сколько налогов собирать, сколько денег давать учителям, сколько гражданам страны работать, сколько врачей иметь, как продавать и покупать – и прочее, прочее. Со всех сторон несется крик, что у нас власть народная, но народ не имеет к ней никакого отношения, так как команды – всему населению сразу – дает единая бюрократия из одного центра. Народ в законах и указах, как в тисках. Но бюрократии – раздолье.

Свободолюбивый русский народ прежде этого не терпел и, объединенный в общины, очень долго оказывал сопротивление подобному бюрократическому безумию.

Схема управления в России изначально строилась таким образом. Царь – и законодатель, и исполнитель – командовал, казалось бы, безраздельно всей Россией. Внешне это выглядит так, но мало кто обращает внимание, что с точки зрения подданных, с позиции народа, он командовал в очень узких областях общественной жизни. Крестьянам с его указами, с командами центра сталкиваться приходилось очень редко.

Сначала царь занимался только внешней защитой, для чего и обязывал народ поступать по его царской воле, а не так, как тот считает нужным, в трех случаях: при выплате податей; при отработке урочного времени на дружинника, а впоследствии – дворянина; при поставке рекрута в русскую армию. Стоит упомянуть еще уголовное право – царь с помощью утверждаемых им законов преследовал уголовных преступников на всей территории России, но если крестьянин не преступал закон, то его это прямо не касалось. Впоследствии цари стали обращать внимание на промышленность, науку, интеллектуальную защиту народа – строили и содержали университеты, поощряли искусства и т.д. Но и это касалось крестьянина только опосредованно, через налог – подать.

Сколько раз в год крестьянину приходилось вспоминать, что у него есть царь, а у царя законы? Как часто он сталкивался с этими законами?

С одним трижды за неделю – это обусловленная царским законом необходимость отработать урочное время на дворянина. А с остальными? Два-три раза в год – не более!

А нам, живущим ныне, сколько раз приходится сталкиваться с законами и указами, спускаемыми из столицы? Из области?

Пример из недавнего прошлого. Мы утром просыпались в квартире, размеры которой были определены в столице, плата за которую устанавливались там же; одевали костюм, цена его определялась в Москве; ели еду, качество которой регламентировалось сверху; выходили из дому и садились в автобус, в котором зарплату водителя, цену билета, штраф за безбилетный проезд определили в Москве; приходили на работу в те часы, в которые нам предписали делать это в столице, и получали за свой труд ровно столько, сколько постановили нам дать там же. А работники сельского хозяйства сеяли и растили то, что было определено свыше – сеяли и растили под неусыпным доглядом начальства всех мастей.

Мы были опутаны бюрократическими цепями, причем бюрократия и ее мудраки громко кричали, что все это делается для нашего блага, что иначе – ну никак нельзя! Сегодня эта же бюрократия штампует еще большее количество законов и по-прежнему убеждает всех, что иного не дано.

Нет! Можно! И было можно, пока цари не склонили головы перед бюрократией и мудраками. Русская крестьянская община не имела над собой никаких законов высшей власти, кроме немногих упомянутых нами, и в общественной и хозяйственной жизни управлялась самостоятельно. Народ управлял собой сам. Как это еще назвать, если не демократия? Да, русские крестьяне не избирали всеобщим и тайным голосованием депутата, чтобы тот якобы от их имени что-то там вещал в парламенте, причем то, что ни он сам, ни они, избиратели, не понимают. Общине этого не требовалось, так как свои законы для себя она устанавливала сама, и каждый ее член, подчеркнем – каждый, оказывал непосредственное влияние на формирование этих законов.

В различных общинах и законы самоуправления были разные. Русская поговорка того времени гласила: «Что город – то и норов, что деревня – то и обычай». Писаных-то законов не было, законы утверждались в виде обычаев, которые запоминались миром, и этим обычаям неукоснительно следовал каждый член общины. В этом смысле любая деревня, любая община были отдельным государством, как сказали бы нынешние мудраки, – суверенным.

Тем не менее было несколько правил, обычаев, общих для всей России. Веками русские люди подмечали, что требуется, чтобы дружно жить вместе, и в принципе они недалеко ушли от заповедей ортодоксальных христиан или правоверных мусульман. Главное – это всеобщая справедливость, здесь русские не сделали никакого открытия, но интересны пути, которыми обеспечивалась эта справедливость.

Разумеется, что для России, объединенной по принципу семьи, главным законом, или главным обычаем, было то, что и община формировалась по принципу семьи, но без конкретного отца во главе. «Отцом» было общее собрание общины – коллективный орган ее управления. Причем это собрание не было собранием представителей, каждый член общины автоматически был членом этого собрания, и голос его был настолько весом, что подобное не могло и присниться, например, депутатам предтечи всех парламентов – английского.

С принципом семьи, русской семьи, органично был связан следующий принцип – ни один член общины не может быть исключен из нее ни при каких условиях. Родился в общине либо был принят в нее – все, нет силы, способной тебя из нее выдворить. Правда, в обычной семье отец мог отделить от себя сына, отдав ему равную и для всех других долю имущества. В общине же наоборот – ее член мог уйти из нее только добровольно, но ничего из коллективного общинного имущества ему не причиталось.

Тем не менее, и тот и другой принцип сохраняли справедливость, но только в разных условиях. И в семье, и в общине человек был уверен: какие бы новые веяния ни овладели его отцом или общиной, никакой несправедливости лично с ним не произойдет.

Из принципа семьи вытекал и другой принцип, или особенность — община весьма пренебрежительно относилась к «священному праву» личной собственности вообще и к личной собственности на землю в особенности.

В семье не может быть у кого-либо какой-то личной собственности на то, благодаря чему вся семья существует. Непризнание личной собственности на землю – вот подлинно священная русская идея, пронесенная через тысячелетие. Только общая собственность, и находиться земля должна в распоряжении только того, кто ее обрабатывает.

Третий русский принцип, единый для всех общин: решение на собрании общины могло быть принято только единогласно. Община не утруждала себя подсчетом голосов. Если был хотя бы один несогласный, решение не принималось.

Это такой принцип, о возможности которого парламентские мудраки и не подозревают. Ну как, действительно, хоть в какой-либо «говорильне» мира этот принцип внедрить? Ведь это тупик. Парламент не примет ни одного решения. Действительно, в парламентах это невозможно, а сотни тысяч русских общин на протяжении тысячелетия управлялись этим принципом. Решения принимались только единогласно.

Тут нужно понять вот что. Русский мужик, русский человек в своей коренной сути – истинный демократ, то есть он всегда понимал, что общественный интерес выше личного, причем не просто понимал, но и руководствовался этим.