Но надо постоянно помнить, что основная цель закрепления крестьянина – обеспечить вооруженного воина-дворянина – защитника Родины. Поскольку это обеспечение так или иначе исчисляется в деньгах, дворянин при передаче другому дворянину своего крепостного получал за него деньги. Формально это выглядело как продажа. Но продают свою собственность, а если это ваша собственность, то вы можете продать ее кому угодно. Русский крепостной не был собственностью помещика, поэтому в отличие от западного крепостного он не мог быть продан кому угодно. Только дворянину и только российскому дворянину. На Западе дело обстояло совершенно иначе.
Там дворянин — мини-король и имел порой всю полноту королевской власти над крепостным, включая право судебной расправы и казни. Естественно, что он распоряжался своей собственностью как хотел и мог продать ее кому угодно. Вот свидетельства о наших ближайших соседях – поляках, взятые нами из «Истории кабаков в России» И.Прыжова, а им – из подлинных документов.
«В 1517 году князь Александр Пронский и жена его милости княжна Федора Сангушковна выдали арендное условие благородному пану Бурлацкому и славному пану Абрамку Шмойловичу, жиду Турийскому, по которому они получили в аренду город и замок Локачи (в повете Владимирском) на три года за 12 000 злотых со всеми доходами, со всеми людьми тяглыми и нетяглыми, со всеми жидами и получаемыми от них доходами, с корчмами и с продажею всяких напитков, с правом судить крестьян и наказывать виновных и непокорных по мере вины даже смертью». Или: «Григорий Сангушко Кошерский с женою отдают все свои имения, ничего себе не оставляя, славному пану Абраму Шмойловичу и жене его Рыкле Юдинне и его потомкам, со всеми доходами, с корчмами, шинками и продажею всяких напитков, с данью медовою, деревом бортным и с правом наказывать непокорных денежною пенею и горлом карать».
Для русских подобное было немыслимо. Наверное, за всю историю России был случай, когда русский дворянин женился на француженке, не принявшей российского гражданства, и вскоре умер, вследствие чего оказалось, что часть земли русской и часть народа России принадлежат гражданину другого государства. Это было чрезвычайное происшествие, которым занимался лично император.
Европейцы вышли из своего феодализма рабами, с рабской психологией и мировоззрением. Они, не понимая сути происходящего в России, могли предложить русскому помещику продать крепостных девушек для вывоза в гарем – и удивляться матерному ответу. Англичане, например, без всякого злого умысла высказали Екатерине II пожелание купить русских солдат для войны в североамериканских колониях. Ведь покупали же они служивых тысячами по всей Европе. И им совершенно невдомек, почему Екатерина сердится, а Потемкин исходит потоком слов, которые невозможно перевести на английский. Как невольнику понять свободного?
Не был русский ничьим рабом, кроме Родины; он был закреплен за дворянином, чтобы обеспечить его готовность к бою за Россию – но и только. Да потом царь-мудрак, предшественник мудрака-Горбачева, по тупости своей положение изменил, заставив Россию умыться кровью в гражданской войне за народную справедливость. Но изменение это, сделанное Петром III, к личному рабству русских не привело, русский ничьим личным рабом никогда не был, даже рабом царя.
В потоках лжи послеоктябрьской пропаганды, да и в дореволюционных сочинениях мудраков дело представляется так, будто крепостные очень уж страдали от ощущения личной зависимости от помещика. (Автор не имеет в виду барщину и оброк, которые, по сути, являлись налоговой повинностью и налогом.) Не так все просто. Уйти от дворянина, освободиться, выкупиться стремились лишь те, кто благодаря освоенной профессии был твердо уверен, что занимает надежное место в обществе и не подвержен случайностям.
Были крепостные и врачами, и юристами, и художниками, и музыкантами. У графа Шувалова был крепостной-миллионщик, имевший десятки своих судов на Балтике. Платил Шувалову оброк такой же, как и все его крепостные, и не думал выкупаться «на волю», пока его сын не влюбился в дочь прибалтийского барона. Согласитесь, что столь безумная идея – выдать дочь за крепостного – не прельщала барона – ведь сам он мог своего крепостного даже повесить. Шувалов покочевряжился – жаль было терять объект для хвастовства перед другими дворянами, – но судовладельцу вольную дал.
Ярый ненавистник крепостного права Герцен описал случай, когда его родственник «отпустил на волю» своих дворовых людей. Они бросились к нему с криком: «Батюшка, не гони!» Мудраки этот пример прокомментируют однозначно: русские по образу мыслей типичные рабы.
Но давайте разберем эту ситуацию. Дворовые люди «по специальности» – конюхи, кучера, повара, лакеи. Что им делать, будучи свободными? Пойти к другим барам и наняться к ним на те же самые должности? Получать зарплату, которую затем потратят на еду и одежду? Но еду и одежду они, безусловно, получали и у своего барина. Но вот когда наступит старость, то чужой барин их выгонит на улицу. А свой не выгонит, докормит до смерти и с честью похоронит. При своем барине не подохнешь под забором. А если у барина не найдется места в доме, то он в своей деревне построит для старика избушку и обеспечит его до смерти и едой, и одеждой, и дровами. И крестьянской общине за похороны заплатит. Так заведено, ведь дворовый, в сущности, член семьи. Так зачем же ему свобода от всего этого? Описанный Герценом «благодетель» фактически хотел избавиться от затрат по содержанию своих людей, которые столько работали на него.
Скажем, украинскому поэту Т.Г.Шевченко был смысл выкупиться у своего помещика Энгельгардта. К моменту выкупа стало ясно, что он – хороший художник и проживет самостоятельно. Но дворовым и крестьянам -зачем?
У Тургенева есть рассказ об очень богатом крепостном крестьянине, который только в аренде держал 300 десятин земли, но не хотел выкупаться из крепостных и объяснял это просто. Пока он у барина, ни один чиновник-мздоимец к нему не приедет и не ограбит – барин не позволит. А освободится – чиновники поборами разорят.
Салтыков-Щедрин, описывая свое детство, рассказывает об одном помещике, своем родственнике, который был очень жаден. Жаден настолько, что по ночам регулярно ходил воровать овощи на огороды своих крепостных крестьян. Те его там ловили и... били морду. Что помещику, впрочем, плохо помогало. Здесь хорошо чувствуется отношение между дворянами и крестьянами. Они обязаны отработать барщину, но то, что их – это их, и, защищая свою собственность, в средствах они не стеснялись.
Когда этот помещик умер, его крепостная любовница украла все деньги и передала их своему, уже свободному, сыну. Сын помещика, вернувшись из армии, попытался заставить отцову пассию вернуть деньги. С каковой целью начал пороть женщину, но та скоро потеряла сознание. Ее снесли в «холодную», а утром обнаружили, что она умерла.
Узнав об этом, крестьяне тут же пожаловались в судебные органы, и хотя судебно-медицинская экспертиза определила, что женщина умерла не от порки как таковой, что у нее не был поврежден ни один орган, тем не менее следствие длилось три года, и когда дело дошло до Петербурга, там определили лишить сына помещика дворянского звания и сослать навечно в солдаты.
Рассуждая о крепостном праве, привычно вспоминают, по-видимому, умалишенную Салтычиху, замучившую десятки своих крепостных девушек и сосланную за это в монастырь. Но ссылали не только в обитель, да и отнюдь не ссылкой подчас оканчивалось дело.
Жена описанного выше сына помещика была очень жестока по отношению к своим крепостным и кончила тем, что ее задушили подушками ее же горничные.
Кстати, в рассказах о жестокости российских помещиков амплуа злодея достается чаще женщине. Может, потому, что место дворян-мужчин все-таки было в армии.
Вот еще пример. Историк Соловьев приводит любопытный факт. Жестокосердная помещица обожала есть щи под крики своей кухарки, которую для этого во время обеда специально пороли. По-видимому, жалобы на мучительницу последствий не возымели, и случилось следующее: внезапно на помещицу напали разбойники, любимую собачку ее застрелили, а хозяйке прикладом выбили все зубы. Обчистили — до нитки. Помещица созвала по соседям погоню за грабителями. Но хитрые разбойники оставили на дороге бочонок водки. Погоня, естественно, уперлась в бочонок, как в непреодолимое препятствие, и, пока тот не опустел, никуда не двинулась. Разбойники скрылись. Соловьев к этому случаю относится, по-видимому, как к курьезу, но нам интересен столь радикальный способ удержания помещиков в рамках закона.