В четверть четвертого отряд, нанятый и снаряженный на деньги вольного купца Рейхнера, вышел к берегу Рассвета из Ротонских ворот.

В семь часов вечера группа студентов в очередной раз попыталась проникнуть в здание Коллегии Таинств, но, потерпев очередную неудачу, вынуждена была признать, что в здании, скорей всего, нет ни одной живой души. Что касается душ мертвых, то те из них, кои оказались доступными для студентов, были неразговорчивы и замкнуты.

В восемь часов начался сильный пожар на складе компании «Вейссе и Вейссе», занимавшейся арендой и реализацией неинкассированных артефактных мощностей.

Больше ничего интересного в городе за этот день не произошло.

Никогда еще столько ротонских гвардейцев не собиралось в родной столице. Двенадцать тысяч отборнейших бойцов дворцовых гвардий всего Континента единой колонной двигались по улицам Пяастиэ, а за ними горделиво выступали три тысячи конных воинов — необыкновенная охрана светлой королевы Аальгетэйте.

Сегодня их возглавляла сама королева, и щеки конных гвардейцев пылали от возбуждения и гордости. Мгновенный Эскадрон был ядром армии, которая шла покорять Рассвет.

Военачальники и маги почтительно следовали за светлой королевой, оберегая ее сзади. Рядом с ней, стремя в стремя, держался только один всадник. Это была личная охранница, наиболее доверенное лицо королевы, знаменитая Сигрилль Лучница, пришедшая однажды с самого дальнего севера во дворец пешком и ставшая верной подругой властительницы в тот час, когда все остальные друзья пытались забыть само имя королевы.

Покинутой союзниками Альге тогда было столько лет, сколько сейчас — ее дочери, смешливой и смышленой Лайме.

Только тогда самой Лайме еще не было. И ее отец, мудрый Каэнтор, скажи ему кто-нибудь о возможности появления на свет такой принцессы, долго и удивленно посмеивался бы.

Альге никогда не была красивой. Скорее, наоборот. Ее можно было считать едва ли не безобразной. Но острый ум и неукротимый дух зажигали ее глаза таким огнем, а улыбка так изменяла лицо, что слишком крупный рот, слишком крупный нос, слишком пегие и слишком тусклые волосы, слишком грубый мужской подбородок, слишком массивные бедра, слишком крупные руки… все это почему-то переставало иметь хоть какое-нибудь значение.

На ежегодных конкурсах в праздничную ночь Терен-Велькс, на тех самых конкурсах, которые так любили жители свободной Ротоны, светлая Альге дважды завоевывала гордый титул «Прекраснейшей», и это ни у кого не вызывало удивления. Справедливости ради следует заметить, что скандальный антититул «Уродливейшей» она получала пять раз, и это никого не обижало. Даже саму Альге. Напротив, ротонийцы, или ротены, как они сами предпочитали себя называть, ужасно гордились своей удивительной правительницей. И, чтобы достойно завершить ее описание любому чужеземцу, напоминали, что самый желанный для любой девушки титул «Соблазнительнейшей женщины Ротоны» светлая Альге завоевывала семнадцать раз, из них девять — подряд.

Сегодня стальная воля опальной и возлюбленной, прекрасной и безобразной, беспощадной и милосердной светлой королевы вела ротенов на Восток. И жители Пяастиэ вышли на улицы, чтобы в последний раз глянуть на женщину, которую уже давно обожествляли. Без всяких Рассветов.

Наверное, со стороны это больше напоминало парад. Только не обычный военный, и не праздничный карнавальный, а въезд в город великого триумфатора. Вернувшиеся из чужих земель гвардейцы не стали менять походную форму на традиционную ротонскую, синюю с серебром. Они добыли из вещевых мешков, переметных сум и вьюков самые роскошные одежды, которые у них были — парадные мундиры покинутых стран. И теперь, предваряя Мгновенный Эскадрон, по улицам Пяастиэ шли благородные Львы Дамирлара в багряных сердасах и белоснежных матуфах; шли неистовые хигонские Лабрисы в коричневых кожаных куртках с лохматыми эполетами из медвежьей шкуры на правом плече; шагали черно-желтые Шершни Умбрета в своих невероятных шлемах, где на длинное и широкое переносье, идущее до самого хауберка, опускались два сетчатых забрала — левое и правое; чеканили шаг Смарагды Нортении, сверкающие золотыми аппликациями по изумрудно-зеленой ткани; и легкие белые хитоны элитного легиона «Дайретский Ветер» вовсе не казались в таком окружении чужими и непривычными. И еще много разных цветов и оттенков сменялись один за другим в необычно длинной колонне, а объединяли их — серо-стальной цвет оружия и цветы, летящие к воинам из окон. Благодатно теплая, безоблачная весна заставила Ротону цвести обильно и долго. И цветы Веллефайна устилали воинам дорогу к Восточным Воротам.

А конники набросили на плечи церемониальные облачно-белые плащи с золотым шитьем и лазоревым подбоем. Плащи развевались над крупами лошадей, и казалось, что само небо упало на улицы Пяастиэ, чтобы следовать за светлой Альге.

Королева подняла руку. От группы свиты отделился человек в нежно-розовом плаще и поспешно приблизился к повелительнице. Толпа радостно загудела в предвкушении. Это был великий менестрель Лон Кейдим, человек, судя по всему, не имевший ни рода, ни родины. По имени его невозможно было догадаться, из какого места Континента он начал свой путь к славе. Только методом последовательного отрицания можно было выяснить хоть что-то. Например, вероятность того, что он коренной ротен, была мала. Впрочем, в остальных странах его тоже не воспринимали как соотечественника. Что не мешало ему везде быть особенно желанным гостем.

— Пой, Лон, — приказала королева.

Менестрель поклонился и весело оглядел притихшую толпу. А потом негромко запел.

— Я не стану вспоминать, отправляясь в путь-дорогу, как ты вежливо и строго хоронила боль мою. Я не стану вспоминать о проказах и причудах, об ушибах и простудах и о гибели в бою. Я забуду о цветах на душистых абрикосах, о твоих роскошных косах, отгонявших горе прочь, я забуду о мечтах, поцелуях и приветах, о закатах и рассветах, и о том, что дарит ночь…

Он пел все громче и громче, а Мгновенный Эскадрон все приближался к воротам города, за которыми пешие когорты уже строились для последнего салюта по обе стороны дороги. Дальше всадники должны были двинуться рысью, чтобы побыстрее перевалить горы и уйти в пустынные степи Нищих Земель. А пехотинцы под предводительством маршала Ууленвейка собирались выступить только завтра утром. Они пойдут медленно, никуда особенно не торопясь. Но светлая королева будет знать точно — только ее спину прикрывают двенадцать тысяч преданных бойцов. Только ей одной из всех соискателей есть куда отступить. Потому что само ее королевство, словно ожившее, двигалось вслед за ней. Через Пстерские горы и те земли, сами названия которых говорили о предстоящих днях — Земли Скудные, затем Нищие, а потом — Безлюдные.

— Я не стану вспоминать… — разносилось над крышами Пяастиэ.

Горожане завороженно слушали, упиваясь каждым мигом Праздника Весны. Праздника, который в этом году должен был закончиться так невероятно, так соблазнительно, что и сравнить было не с чем. На ум приходили только голубые сумерки детских тайн, когда за окном безмятежно и покойно кружится снег Терен-Велькса, а взрослые, радостно смеясь, разговаривают и пьют горячий вадинк у пылающего очага, а ты, уже получив по-особенному вкусный мандарин в золотой бумаге, умиротворенно смотришь на горы сквозь дырочку в морозных узорах, только что протаянную теплым медяком, и думаешь — я не буду спать. Сегодня я не буду спать и обязательно увижу, как шустрый маленький Тиг первым заглянет в комнату и позовет остальных, как Аркентайн достанет из Неистощимой Коробочки подарок и положит его под веткой омелы на стене, а добрая Увенэ подойдет, чтобы погладить меня по голове. Интересно, нужно ли будет тогда притвориться спящим? Или можно будет раскрыть глаза и сказать: «Я тоже тебя люблю, милая Увенэ»?

Вот какую сказку подарила ротенам светлая королева: в третий азирим городской капитан Шочитли Йоню должен был возглавить всех желающих отправиться к берегу Начала. Всех без исключения желающих, даже если это будут дряхлые старики и грудные дети. Капитан кряхтел и чесал назатыльник на кольчужной бармице, но в глазах его ясно читалось: для тебя, моя королева, я готов возглавить торжественный марш буфетов и комодов. Верхом на белой табуретке.