Но переведя взгляд на Лорел, охваченную счастьем созерцания, он понял, что подарил ей нечто гораздо более важное, чем любая из этих вещей.

И теперь, глядя на ее неподвижно сидящую фигурку, на поскрипывающее перышко ручки, Джо вдруг преисполнился необычайной нежности. Солнечный блик, пробравшийся сквозь вентиляционное отверстие и фрамугу над столом, придал ее коже прозрачный серебристый оттенок.

– Лори, – ласково произнес он имя, которым ее звала только Энни. Она подняла голову слегка мигая. Ее глаза и щеки вспыхнули от смущения, словно он грубо пробудил ее от глубокого сна. Джо взял листки: – Это по-настоящему прекрасно. Я просто изумлен. Кто учил тебя рисовать?

Она смутилась еще больше, но он видел, как ей приятна его похвала.

– Никто, – ответила она. – Я сама. Я все это просто придумываю.

– У тебя потрясающее воображение. Ее лицо стало совсем красным.

– Энни говорит, что я слишком много мечтаю. И если бы я в это время учила уроки, я стала бы отличницей.

Джо немного подумал и ответил:

– Может и так, но я уверен, что мечты тоже очень важны для человека. Ван Гог, когда писал «Звездную ночь», не мог сообразить, сколько получится, если восемьдесят семь разделить на шесть.

– Но вы не подумайте, что я могу только рисовать, – быстро поправила она его. – Я еще умею шить. Вот это я сшила сама. – И она с гордостью расправила на груди клетчатую кофточку, в которой была.

Он присвистнул.

– Я сражен. Это твоя сестра научила тебя?

– Энни? – Лорел засмеялась и округлила глаза. – Каждый раз, когда она вздумает что-нибудь пришить, она укалывает палец и пачкает все кровью. Она говорит, что у нее совсем нет терпения.

Джо вспомнил, как беспокойна всегда Энни. Даже сидя на одном месте, не может расслабиться – то взмахивает руками, то скрестит колени, то поставит рядом, то начнет покачивать ногой. А глаза большие, тревожные – как у бездомной кошки!

– Нет, все это меня не удивляет, – засмеялся он. – А вот это… – он постучал пальцами по ее картинкам, – это достойно того, чтобы напечатать в книге. Или повесить на стенку в рамке. Они слишком хороши для этих меню.

Лорел опустила голову, и пушистые ресницы отбросили на лицо трепещущие тени. Он никогда не видел таких длинных ресниц, как у нее.

– Спасибо, что вы так говорите. Вы очень добры, – вежливо сказала она, будто копировала манеры из какой-нибудь книги этикета. Затем добавила шепотом: – Но это просто так, уверяю вас. Совершенно ничего особенного. Когда мисс Родригес заметила, что я занимаюсь этим на уроке, она очень ругалась. Она говорит, что я невнимательная. Но знаете, когда я рисую… – она снова подняла на него большие синие глаза, – у меня пропадают грустные мысли. Вы понимаете, Джо?

– Конечно. Я тоже так чувствую, когда стряпаю омлет.

– Что?

– Не думай, это не простой омлет. Я говорю об омлете а-ля Джо. Хочешь, пойдем со мной на кухню, я тебе покажу. Кстати, ты есть хочешь, чудо природы?

Лорел заколебалась.

– Энни сказала, чтобы я не напрашивалась на обед.

– Не можем же мы смотреть на омлет с пустыми желудками? А знать, как его делают, каждому необходимо. Вдруг ты попадешь когда-нибудь на необитаемый остров?

Лорел захихикала:

– Да там и яиц-то нет!

Джо сделал внушительное лицо: сжал губы и направил на нее очки.

– Ты хочешь сказать, что никогда не ела яиц чаек? Или, может, ты не знаешь, что из одного-единственного яйца страуса можно приготовить омлет на десять человек?

Ее ответная улыбка показалась ему выглянувшим солнцем.

Они спустились в кухню, и Джо показал ей, как бить яйца одной рукой и чтобы ни одна скорлупка не попала в миску. Пока Рафи и Холт чистили мерилендских крабов для супа, Джо стоял возле разделочного стола для мяса, наблюдая, как Лорел сбивает яйца на спор.

Глядя на нее, он почти забыл – почти, но не полностью, черт возьми, – что его карьера ресторатора по всей вероятности находится под угрозой.

Мерное постукивание мутовки о миску внезапно нарушил скрип входной двери. Джо направился ко входу и едва не столкнулся со стремительно влетевшей высокой фигурой в совершенно мокром пальто. Неужели Энни? Почему так рано с работы?

– Джо, ты просто не поверишь! Это невероятно! О… я еле перевожу дух. Льет как из ведра. Я пробежала шесть кварталов без остановок! – Встряхнув мокрыми волосами, она обрызгала ему лицо ледяными каплями.

Он молча ждал, пока она переведет дух, хотя его собственное сердце готово было выскочить из груди и от нетерпения трудно было дышать, будто это он сам пробежал шесть кварталов. Хорошие новости? Наверно… иначе она гораздо меньше была бы озабочена своими мокрыми волосами. Ее покрасневшее лицо было усеяно прозрачными капельками. Она расстегнула пуговицы поношенного мокрого пальто. Под ним оказалась юбка с кофтой. Мокрые туфли и гольфы, спустившиеся к лодыжкам, чавкали при каждом шаге, наполненные ледяной водой. Но он смотрел только на журнал, зажатый под мышкой, и его сердце продолжало неистово биться. Он едва сдерживался, чтобы не взять его.

– Три звезды! – воскликнула наконец Энни, обхватив его обеими руками. Он успел почувствовать запах мокрой шерсти, смешанный с шоколадом. – Джо, я так счастлива за тебя! Ты рад? – Она отошла к свету и раскрыла журнал. – Вот, послушай. «Как только вы входите в дверь, вас охватывает ощущение, что вы в уютной сельской гостинице… так… вас угощают кушаниями, приготовленными от всего сердца… Традиционные для наших ресторанов устрицы Рокфеллер здесь нетрадиционно вкусны. Жареная горбуша и тушеная дичь со специями достойны представлять собой образцы блюд местной кухни на самом высоком уровне».

Джо лишился способности говорить и двигаться. И вдруг, с головокружительной ясностью, ему представилось, что все это означает: рента, кредиты, сверхзаказы. Все это он сможет оплатить. И когда-нибудь в будущем – новое помещение…

Словно огромный колокол загудел в его голове.

– Джо! – Энни потянула его за рукав, чтобы привлечь к себе внимание. – Телефон! Тебе звонят!

Джо побежал в свой кабинет и взял трубку. Наверно, первый заказ по прочтении статьи. Поистине, молва летит на крыльях.

– Джозеф! Это ты?

Никто, кроме матери, не называл его полным именем. Он внутренне сжался, словно анемон, сворачивающий лепестки, если до него дотронуться.

Не дожидаясь ответа, она возбужденно заговорила:

– Дорогой! Мы все прочли. Как это замечательно, правда? Мы обнимаем тебя, целуем и все такое. А знаешь, кто мне только что звонил… буквально минуту назад? Фрэнк Шелберн. Ты ведь помнишь Фрэнка, он ужасно не любит платить налоги. Так вот, когда он прочитал обзор, то очень заинтересовался, не хочешь ли ты продать ему свой бизнес Я обещала поговорить с тобой и, мне кажется, тебе стоит встретиться с ним. Джозеф… ты меня слышишь?

– Слышу, Ma, – отозвался он без всякого выражения. Его волнение прошло. Он чувствовал себя совсем как бегун, споткнувшийся о камень перед финишем. – Я слушаю, – повторил он безразличным голосом.

– Пообещай, что ты, по крайней мере, подумаешь, – настаивала она. – Па говорит, что тебе еще не поздно подать документы в Йель на следующий семестр. Он поговорит с…

– Мама, я сейчас очень занят, – прервал он, изо всех сил стараясь быть вежливым.

После смерти Кэрин он сказал им, что собирается бросить учебу. Отец устроил ему страшный разнос. Мать плакала.

– Ты не можешь так поступить с нами после всего, что мы для тебя сделали! – причитала она.

Почему-то всегда так получалось, что каждый его шаг в жизни грозил погубить их всех. Поэтому всякий раз он заставлял себя поступать согласно их требованиям. Ему было не больше одиннадцати лет, когда Ma заставила его вернуть в магазин цепочку, которую он хотел подарить Клоете на день рождения. Это был крошечный золотой крестик, он копил на него несколько месяцев из своих карманных денег. Но Ma сказала, что это слишком экстравагантно для Клоеты и только поставит ее в неловкое положение. Но на сей раз он дал отцу отпор. Он кричал, что сын ему нужен только для того, чтобы демонстрировать его как охотничий трофей перед своими судейскими коллегами. И бросившись в отчаянии за дверь, случайно сшиб и разбил вдребезги маминого любимого стаффордширского льва.