— Так тут же самая суть и есть.

— Позволю не согласиться… Суть здесь в том, что профессор учит. По средневековым методам или по иным, но — учит! А вы, Вяземский, в цивилизованной Европе стоите за стойкой бара. Извините за прямолинейность…

Вяземский багровел от таких разговоров, но сдерживался. Он помнил, что было рассказано Арбеновым при первой встрече, и терпеливо ждал. Нечасто рядом оказывается такая «золотая жила», как партия военного груза, дожидающаяся хозяина в каком-то портовом пакгаузе. И Вяземский не дурак, чтобы упустить из рук шанс. Он верил в успех поисков Арбенова и исподволь выпытывал, что инженер будет делать, получив груз. Не такой, похоже, он человек, чтобы пустить деньги на ветер.

— Надо сначала убить медведя, князь, — усмешливо отвечал Арбенов на настойчивые расспросы. — Может быть, займусь импортом и экспортом…

Для «импорта-экспорта» инженеру потребуются доверенные люди. Одним из них мог бы стать Вяземский. С каждой новой встречей, с каждым новым разговором князь всё больше и больше приходил к выводу, что ему надо ставить на Арбенова. Тем более, что риска от такой задумки не было ни малейшего.

Кроме того, спокойный и деловито-собранный инженер вызывал у князя симпатию. Его разговоры были непохожи на праздную болтовню бывших гвардейцев, отирающихся возле «императора Кирилла Первого», которые наперебой хвастались титулами.

Князь на собственном опыте убедился, что титулы сейчас не кормят, что приходит время деловых людей и туго набитый бумажник значит много.

— В любом государстве прежде всего нужны энергичные и деловые люди, господин Арбенов, — важно рассуждал Вяземский после нескольких рюмок перно. — Разобраться, так мы с вами, пожалуй, теперь нужны большевикам… Любопытный парадокс.

— Нет, князь, любовью комиссары вас не одарят… Умные и деловые люди, о которых вы говорите, предпочитают наживать в собственный карман, а большевикам надо, чтобы они заботились об общественном. Значит, и мне большевики не подходят, князь.

Генерал Волошин мучительно раздумывал, каким образом «императорскому двору» можно перейти от слов и манифестов к активным действиям, чтобы продемонстрировать силу. Он лучше других знал, что в отличие от николаевцев (которых поддерживал кутеповский РОВС, обладающий реальной и солидной военной силой,) сторонниками «императора Кирилла Первого» являются лишь офицеры-эмигранты из числа титулованных и гвардейских служак, ярых приверженцев монархии. Те, кто исповедовал самодержавие как религию, потому что оно было скалой, незыблемым, казалось, фундаментом, на котором они строили собственное благополучие.

Большинство этих приверженцев не отличалось военной доблестью, но отыскать среди них нужных людей для проведения активных действий было можно.

Волошин отлично понял, какие «активные действия» имеет в виду Виктория Федоровна. Немного прошло времени с тех пор, как европейские газеты наперебой шумели о деле Конради, застрелившего в Швейцарии красного дипломата Воровского. «Выстрел Конради услышан и будет повторен… — на все лады расписывалось в газетах. — Выстрел не конец, а начало…»

Швейцарский суд не только оправдал Конради, но и признал похвальным желание «мстить большевикам».[2]

Виктория Федоровна предпочитала не называть некоторые вещи собственными именами. Генерала такие тонкости не смущали. Кошки не ловят мышей в белых перчатках. Если Волошин не помнил Плутарха, то он ещё с юнкерского училища знал изречение Макиавелли, что, если поступки срамят тебя, надо, чтобы результаты их тебя оправдали.

Конради стрелял в комиссара Воровского. А в Ницце как отыскать подходящий объект для активных действий? Большевистские комиссары здесь не появляются. Особенно в таких рангах и с такими фамилиями, какие называл ему в Париже Нобель.

Волошин начал уже подумывать, не кончить ли ему этот спектакль с «императорским двором». Пока есть в запасе кое-какие деньги, благоразумнее, как это сделал однокашник и кавалергард князь Вяземский, обзавестись кафе или маленьким ресторанчиком. Иметь скромный, зато надежный и спокойный заработок.

Но на глаза попалась заметка в газете, и Волошин понял, что долгожданная удача рядом.

По-строевому печатая шаг, генерал прошел в комнату, где пребывали в меланхолии высокие супруги, и положил на стол вечернюю газету.

Отчеркнутая красным карандашом заметка извещала о прибытии во Францию народного комиссара по иностранным делам СССР господина Чичерина.

— Ну и что, генерал?

— Дальше, ваше величество, — взволнованно продолжил Волошин. — Читайте дальше!.. Предполагается приезд комиссара Чичерина на Ривьеру для отдыха и поправки здоровья. Перетрудился большевичок… Вы понимаете, какая это удача!

— Но, генерал…

— Ваше величество не будет иметь к этому никакого отношения. Все организую как надо. Это же блестящая возможность показать всему миру нашу силу. Такой случай упускать нельзя.

— Вы абсолютно правы, генерал, — жестко и настойчиво поддержала Виктория Федоровна. — Такой случай мы не имеем права упустить. Но помните, Волошин, мы ничего не знаем. Это непременное условие.

— Только так и будет все сделано! — горячо заверил Волошин «императрицу».

Виктория Федоровна ласково поглядела на преданного друга семьи. Если то, о чём Волошин сказал, удастся, не надо будет задумываться над каждой тысячей франков. Будут фунты, доллары, франки. Будут люди. Храбрые солдаты и офицеры, готовые пойти в бой за восстановление на престоле «императора и самодержца Российского Кирилла Первого» и его августейшей супруги.

При виде неожиданного гостя князь Вяземский не успел даже снять белый фартук, в котором он стоял за стойкой собственного заведения.

— Какая приятная неожиданность, генерал! — воскликнул хозяин, разводя руками и изображая радость на длинном лице. — Чему обязан?

— Заприте лавочку, Вяземский.

Князь прошел к двери и щелкнул замком. Снял через голову фартук и выжидающе поглядел на Волошина.

— Принесите бутылку, — сказал генерал, усаживаясь за столик. — Да не вашего обычного, а шато-лафит.

Он небрежно кинул на скатерть франки. Наметанным движением бармена Вяземский смахнул деньги в карман и принес бутылку с длинным горлышком, опечатанную темным сургучом.

Волошин с видом знатока прочитал этикетку.

— А какие были времена, князь! — мечтательно вздохнул он. — К супу выдержанная мадера, к форели и говядине — пишон-лонгвиль, к десерту— замороженный редерер… Дам в шампанском купали… Садитесь, князь.

Вяземский налил в бокалы ароматный шато-лафит. Глаза хозяина бара были настороженными.

— Вот читайте, — коротко сказал Волошин, подав Вяземскому вечернюю газету с отчеркнутой заметкой. — Прелестное вино. Мы, князь, могли раньше на Ривьеру махнуть с опереточной дивой, а у комиссаров строгости. Только по предписанию врача для поправки здоровья. Всё-таки я не понимаю большевиков. Завоевали целую страну, а носят те же самые штаны, едят кашу и воблу и пьют чай вприкуску. Решительно не понимаю… Зачем тогда им нужно было делать революцию?.. Так вот, Чичерин приезжает на Ривьеру…

— Хотите пристукнуть комиссара? — догадался хозяин бара, нетерпеливо шевельнувшись на стуле. — Знатное было бы дело. На всю Европу шум поднимется. Я правильно понимаю вас, генерал?

— Кроме шума, Вяземский, могут быть и более реальные вещи. Разве эта забегаловка достойна славной фамилии Вяземских? Если мне не изменяет память, ваш род себя от Гедиминовичей числит. Поместья в Орловской и Тверской губерниях… Особняк в Питере на Морской, два выезда… А тут? Бывшему кавалергарду и в стесненных условиях приличествует иметь в руках по крайней мере шикарный ресторан.

— Я не отказался бы получить в собственное владение «Принц-отель», — усмехнулся помрачневший хозяин бара. — Для этого не хватает сущего пустяка — нескольких миллионов франков. Может, предоставите кредит, генерал? Что вам стоит, находясь при императорской особе, помочь собрату…