Персоны равнодушно рассматривали ее. Один из них протянул руку, чтобы потрогать ее разметавшиеся кудряшки.

— Ребенок нуждается во мне! — Фрайбанни колотила кулачками в грудь ближайшего толстяка, а затем, обезумев от горя, пихнула его плечом в живот. С таким же успехом белка могла бы сражаться с горой. Персона безразлично смотрела вниз: разглядывая то ли женщину, то ли разукрашенный пол.

— Друвин! Мама идет! — Фрайбанни, распалившись во гневе, задрала юбку и заостренным носом шлепанца на высоком каблуке ударила персону под коленную чашечку. Двойник Кипроуза злобно заворчал, его голубые глаза сощурились. Но Фрайбанни этого не заметила. Увидев, что путь по-прежнему закрыт, она встала персоне на ногу, со всей силы погрузив острый каблук в ступню толстяку. Тот безуспешно пытался выдернуть стопу.

— Мама идет! — кричала Фрайбанни.

Персона передернулась всей массой, с минуту изучала взбесившуюся женщину, затем подняла руку и нанесла удар. Удар пришелся Фрайбанни в шею. Описав в воздухе дугу, она упала головой вперед. Конечности ее дернулись, и женщина затихла — с застывшим взглядом и открытым ртом. Персоны подошли к ней и слегка пнули ее босыми ногами. Она не шевелилась. Вскоре они потеряли к ней интерес и направились прочь.

Как только персоны удалились, братья сползлись к распростертой матери. С первого взгляда было ясно, что она мертва. Об этом красноречивее всяких слов говорил неестественный залом шеи и остановившийся взгляд остекленевших глаз. Сыновья заговорили вполголоса:

— Она умерла. Дядя убил ее!

— Он умертвил ее!

— Что нам теперь делать? Властям сообщать об этом нельзя — это семейное дело, и больше оно никого не касается.

— К тому же дядя и есть власть.

— Который из них сделал это? — Говорящий смотрел долгим взглядом в обрюзгшие спины удаляющихся. — Который ударил маму?

— Тот, что слева, ближе к колонне.

— По-моему, тот, что в середине.

— Врешь, слепой крот!

— Готов поспорить. Ставлю триста пайтов на дядю в центре. У него на ступне будет синяк.

— Какой синяк?

— Который мама поставила ему, прежде чем он ее ударил.

— Молодец старушка!

— Какое это имеет значение, кто из них ее убил? — нетерпеливо перебил их Друвин. — Они абсолютно одинаковые, так какая разница?

— Ну, Дру, ты такой бесчувственный…

— Я скажу вам, что имеет значение, — продолжал Друвин. — Когда в городе узнают о смерти мамы, то, если мы не будем держать ухо востро, народ подумает, что это сделали мы.

— Мы! Убили свою родную мать?! У тебя не мозги, а навозная куча. С чего это вдруг подумают на нас? Почему?

— Решат, что мы захотели завладеть ее драгоценностями, чтобы продать их, — коротко объяснил Друвин. — В той дыре всякий знает, как у нас идут дела. Все знают, нам нужны деньги.

— Продать ее драгоценности? Никогда даже в голову такое не приходило. — Глаза Прука с интересом остановились на унизанных перстнями пальцах умершей матери.

На лбу у Вазма заблестели капельки пота.

— Несправедливо! Мы пытались помочь ей. Не наша вина, что она умерла! И мы не виноваты, что дядя растроился и сошел с ума! — В голосе близнеца слышались истерические нотки.

— Это также не имеет значения, — сообщил ему Друвин. — Самый насущный вопрос — что нам делать сейчас?

— Можем сбежать в Неронс.

— Ну и болван. Тогда все будут уверены, что мы виноваты.

— Можно спрятать мамино тело. Никто и не узнает, что она умерла.

— А можно сказать, что она случайно упала с лестницы и свернула себе шею.

— Мы могли бы написать королю. Сдали бы дядю. Свихнувшийся дядя не должен использовать свою силу для самообороны.

— А ведь его наследники — мы, не так ли?

Как будто услышав, о чем идет речь, три персоны развернулись и заковыляли в сторону братьев. Вазм, Прук и Друвин подскочили.

— Он все слышал! Значит, он не совсем свихнулся!

— Здесь нельзя разговаривать. Здесь даже думать нельзя.

— Пошли. Самое подходящее место — «Бородатый месяц». Выпьем эля и решим, что делать.

— А маму оставим здесь?

— Ты хочешь взять ее с собой?

Тройняшки поспешно ретировались, дружно перемахнули через ограду беседки и помчались к проходу в кустах в дальнем конце поляны. Персоны наблюдали за ними не мигая, но преследовать не стали.

Вазм, Прук и Друвин наперегонки бежали по коридорам лабиринта. На побелевших лицах ярко выделялись веснушки, глаза выпучены. Но вдруг кровь прилила к их мертвенно-бледным щекам: повернув за угол, они чуть ли не налетели на Кипроуза Гевайна. Рядом с Кипроузом стояли Мерит и Рилиан. Молодые люди застыли как вкопанные.

— Еще один! — завопил Друвин. — Будет ли им конец?

— Этот, по крайней мере, одет, — заметил Прук.

На Кипроузе был его обычный черный наряд. Розоватые кудряшки аккуратно напомажены, розоватые усики идеально навощены, красные щеки полыхали здоровьем и гневом. Столкновение с грубой действительностью в лице сыновей его сестры было ему явно неприятно.

— Племянники, ваша явная тревога, смятение и крайняя бессмысленность речей дает мне надежду на то, что объект моих поисков находится поблизости.

— Этот разговаривает, — прокомментировал Вазм.

— Племянники, я стремлюсь не перегружать ваш мозг непосильной работой. Вам следует лишь сообщить мне, не встречались ли вам в последнее время три существа, более или менее напоминающие меня. Похоже, вы совсем сбиты с толку. Простого ответа «да» или «нет» будет вполне достаточно. Если вы не способны выражаться членораздельно, можете кивнуть в знак утверждения или помотать головой в знак отрицания.

— Ну, вы даете, дядя, — сказал Друвин. — Принимая во внимание то, что вы только что сотворили с мамой…

— Вашей родной сестрой, — добавил Прук.

— Вам должно быть стыдно, — совсем уже дерзко высказался Вазм.

— Будьте добры объяснить ваши дерзости, желторотые юнцы, — приказал Кипроуз.

— Не знаю, зачем вам все это надо, дядя, — угрюмо ответил Друвин, — но я скажу одно: дело — дрянь. Невероятно плохое дело вы затеяли. Пошли, братья. Раз у дяди Кипроуза мозги вправились, пусть сам расхлебывает эту кашу.

Отведя таким образом душу, Друвин с братьями бросились наутек. Кипроуз, слегка нахмурившись, посмотрел им вслед, пожал плечами и обернулся к Рилиану:

— Думаю, что наша добыча недалеко. Поведение моих племянников — смесь страха с воинственностью — дает повод предполагать несчастье. Подозреваю, что персоны, не способные терпеть безрассудство дураков, возбуждены гневом праведным. В таком случае нас может подстерегать опасность. Поэтому, юноша, по лабиринту вы пойдете первым, моя жизнь слишком драгоценна, чтобы рисковать ею.

Рилиан кивнул и вышел вперед.

— Я пойду с ним, — предложила Мерит.

— Ни в коем случае. Ты непременно поведешь себя не так, как следует. Иди рядом со мной, — повелел Кипроуз.

Еще несколько ярдов, еще пара поворотов… Они вышли на поляну и сразу же увидели тело Фрайбанни, распростертое на полу беседки. На дальней стороне лужка топтались персоны в поисках выхода. Не обнаружив прохода, существа стали неуклюже продираться сквозь кусты.

— Мои персоны живы и здоровы! — воскликнул Кипроуз. — Злоключение не отразилось на них!

— Чего нельзя сказать о вашей сестре, — произнес Рилиан, и они с Мерит поспешили к лежащей женщине.

Кипроуз последовал за ними неторопливым шагом. Рилиан закрыл Фрайбанни глаза.

— Сеньор, я сожалею, она мертва.

— Безусловно, вы сожалеете, юноша, — ответил Кипроуз. — Как же иначе, если ваше безответственное равнодушие сделало возможным побег моих персон.

— Безответссственный. Безответссственный. Безответссственный… — запел Крекит.

— Они покинули мастерскую у вас на глазах, — продолжал Кипроуз, — а вы даже пальцем не пошевелили, чтобы воспрепятствовать им. Кто знает, какие беды могли бы обрушиться на них? Кто знает, какие душевные муки они уже претерпели в результате вашей глупости?

— Глупосссти. Глупосссти. Глупосссти.