— Готова.
Я убрал листы. Внимательно осмотрев три пистолета, Лариса без колебания указала на «Байярд».
— Вот этот. Это он, я точно помню. Я и слово вспомнила: «Байярд».
Оформив опознание и отпустив Ларису и девушек, мы с Окруашвили перешли в его кабинет. Усевшись, Манучар достал из кармана куртки завернутую в платок копию перстня. Положил на стол:
— Наконец-то можно поговорить спокойно. Я все выяснил. Кто, чего, кому, как.
— Слушаю с нетерпением.
— Значит так. Эта копия изготовлена в Тбилиси в мае-июне прошлого года. Автор — Реваз Мгебуа, ювелир, берущий частные заказы. Заказ ему сделал Виктор Чкония. Для выполнения заказа Чкония дал Мгебуа «Перстень Саломеи». Что это был подлинник, Мгебуа ручается, готов подтвердить. Чкония предупредил: заказ срочный, копия нужна в течение месяца, за затратами не постоит. Заказ Мгебуа выполнил в срок, вознаграждение получил. Остальным, по его словам, не интересовался. Чему я охотно верю.
— Манучар, огромное спасибо. Я твой должник.
— Ладно тебе… Вот что, ты с утра хоть что-нибудь ел?
— Ни крошки.
— Я тоже, с твоим перстнем. Сходим в буфет?
— С радостью. Только, ты разыскал Котика?
— Разыскал. И назначил прийти в шесть тридцать ко мне. Пропуск заказан. У нас в запасе почти час. Так что успеем.
Мысленно поблагодарив Манучара еще раз, отправился вместе с ним в буфет. Пережевывая сосиски и запивая их соком, я не мог отключиться от аферы с перстнем. Организатором этой аферы, конечно же, является Челидзе. В прошлом году он похитил «Перстень Саломеи» у Дадиани, заменив его копией. Десять дней назад, судя по всему, он вернул подлинник. Это ясно. А в остальном — путаница. Зачем Челидзе похитил подлинник? Чтобы продать какой-то старушке? Какой? Ладно, может быть, эта старушка тоже отдаленный потомок князей Дадиани. Но почему тогда старушка продала «Перстень Саломеи»? При этом она неожиданно проявила недюжинный опыт — нашла Котика, опытного посредника, завсегдатая злачных мест. Но тут еще одна загадка. Человек вроде Котика никогда не будет трудиться ради какой-то старушки. Хорошо, может быть, Котик — подставное лицо, работающее на того же Челидзе? Опять же ведь с ролью посредника до этого идеально справлялся Чкония.
Когда мы вернулись в кабинет Окруашвили, часы показывали шесть двадцать пять. Я попросил Манучара сделать при допросе особый упор на выяснение личности старушки. Он кивнул:
— Не волнуйся, будет тебе старушка. Только что-то он задерживается.
— Может, вообще не придет?
— Исключено. Знает: я могу ему попортить жизнь.
Примерно через минуту раздался стук в дверь. Вошедший в кабинет человек в целом соответствовал описанию Ларисы — высокий, модно одетый, с красивым лицом и настороженным взглядом. Прикрыв за собой дверь и по очереди изучив нас, сказал:
— Извините, Манучар Шалвович. Задержался. Обстоятельства.
— Что с вами сделаешь. Садитесь, Манагадзе.
Присев на стул и продолжая незаметно изучать меня, Котик спросил:
— Я слушаю, Манучар Шалвович. Что-нибудь случилось?
— Особенного — ничего. — Манучар достал копию перстня, положил на стол. — Посмотрите, Манагадзе, вам знакома эта вещь?
Котик пристально посмотрел на перстень:
— Возможно, я эту вещь где-то и видел. Всего не упомнишь.
Манучар усмехнулся:
— Котик, за кого ты меня принимаешь? За круглого дурака? «Всего не упомнишь… Может, где-то видел…» Да любой нормальный человек, раз увидев такую вещь, запомнит ее на всю жизнь!
— Не нужно на меня давить, Манучар Шалвович. Ведь если я скажу, что не видел эту вещь, мне ничего не будет.
— Будет тебе что или не будет, решит суд.
— Почему суд? При чем тут суд, Манучар Шалвович? Я ничего не делал.
— Это как посмотреть. Георгий Ираклиевич, у вас есть вопросы?
— Есть.
Я разложил перед Котиком четыре фотографии: Челидзе, Джомардидзе, Гогунавы и Чкония.
— Посмотрите, вам кто-нибудь знаком?
Котик тронул две из них:
— Малхаз Гогунава, Витя Чкония. Третьего не знаю. И четвертого.
— Давно ты видел Гогунаву и Чкония? — спросил Окруашвили.
— Давно. С Чкония я вообще дел не имею. Здравствуй, до свидания.
— А с Гогунавой?
— В принципе, тоже. Во всяком случае, в последнее время.
— А не в последнее?
Котик явно колебался. Наконец что-то решив, тронул уложенные на пробор волосы:
— Не помню, Манучар Шалвович. То, что было не в последнее время, было давно.
— Давно… Хороший ответ. А то, что Гогунава и Чкония убиты, знаешь?
Котик нахмурился:
— Не знаю. Слышал краем уха: Гогунава попал в аварию. Но что он убит первый раз слышу.
— Он убит. Так же, как и Чкония. Сдается мне: здесь не обошлось без твоего участия.
Котик долго сидел неподвижно. Усмехнулся:
— Манучар Шалвович, берете на прихват?
— Никакого прихвата. То, что Гогунава и Чкония убиты, факт. То, что их убили из-за этой побрякушки, тоже не вызывает сомнений. Поскольку ты был связан и с побрякушкой, и с Гогунавой, вывод сделать несложно.
— Но ведь это нелепость! Я здесь ни при чем. Совершенно ни при чем.
— Пока я вижу одно: ты отрицаешь даже очевидные факты, не хочешь говорить о перстне.
— Какие факты? Я все сказал.
— Ничего ты не сказал. Прошу вразумительно объяснить: когда, где и при каких обстоятельствах ты видел этот перстень?
Поджав пальцы на правой руке, Котик некоторое время сосредоточенно изучал собственные ногти, затем поднял глаза:
— Хорошо, объясню. Только можно немного подумать?
— Думай, но учти: нам тоже домой хочется. Так что не затягивай.
Котик вздохнул:
— Прошлой осенью я сидел в «Аджаре». Один сидел, ждал кого-то. Помолчал, будто решая, стоит ли продолжать, затем усмехнулся, продолжил: Ну и подсела ко мне старушка. Такая лоховская — дальше некуда. Ей авоськи носить, такой старушке, а не в «Аджаре» подсаживаться к столикам.
— Что значит «лоховская»? — спросил Манучар. — Объясните понятней, Манагадзе.
— Ну простая совсем. Ни в чем ни ухом, ни рылом. Я глаза вытаращил, как ее увидел.
— Пожалуйста, подробней. Сколько лет, как выглядит? Как зовут, адрес?
— Адреса не знаю. Зовут Таисия Афанасьевна. Фамилии не сказала. На вид лет семьдесят.
— Приезжая или местная? Грузинка, армянка, русская?
— Русская, обыкновенная русская старушка. Но по выговору местная. Говорит, как по-русски говорят в Грузии.
Таисия Афанасьевна… Я слышал это имя и отчество. Таисия Афанасьевна… Определенно слышал. Причем совсем недавно.
— И что же старушка? — спросил Окруашвили. — Таисия Афанасьевна?
— Старушка долго извинялась, а потом говорит: «Молодой человек, хочу попросить об услуге. Вы что-нибудь понимаете в драгоценностях? Есть у меня фамильный перстень, хочу продать». Я, естественно, проявил интерес. Ну и достает из своей сумки. Посмотрите, говорит. Стал я его смотреть, а сам чуть со стула не падаю. Ка-амень… Таких сейчас вообще не бывает. Даже на выставке.
— Ты хочешь сказать, это был настоящий бриллиант? — спросил Окруашвили.
— О чем вы, батоно Манучар! Я все же не фраер. Самый настоящий бриллиант. Слеза. Одна дорога — в Алмазный фонд.
— Ясно. Дальше.
Котик отвел глаза:
— Ну дальше… Дальше я решил эту старушку осадить малость. Вещь, говорю, интересная, но надо проверить, оценить. Оставьте, берите любой залог. Она ни в какую. Ничего, мол, не нужно проверять. Или помогите, или я обращусь к другому. Спрашиваю, сколько хочет. Она: «Сто тысяч, сразу и без всяких проверок. Если у вас таких денег нет, найдите покупателя. За услугу я вам заплачу пятьсот рублей». Сам я сто тысяч не мог набрать, хоть лопни. А она тут и говорит: «Вы знаете Малхаза Теймуразовича Гогунаву?» Я говорю: «Конечно». — «Так вот, сведите меня с ним. Он купит. А с меня комиссионных пятьсот рублей».
— Она первая назвала Гогунаву? — спросил я.