Мои молитвы, видимо, были частично услышаны, потому что в тот день в Дублине проходил какой-то футбольный матч, и вся молодежь, в том числе и республиканские «птенцы гнезда Финтанова», рванула туда. Но зато на встречу со мной пришла значительная группа республиканских ветеранов- слушателей очень благодарных, имеющих представление о чем я веду речь, и желающих только еще расширить свои познания.
Волнение мое быстро прошло, когда я почувствовала доброжелательную атмосферу в аудитории.
– Если бы мне надо было охарактеризовать повседневную жизнь, атмосферу в Советском Союзе времен моего детства и юности одним словом, – начала я, – я бы, пожалуй, выбрала прилагательное «добрый»…
Зал прислушивался к каждому моему слову. С собой я привезла советские книги, открытки, фотографии -и свою гордость, фотоальбом с портретами всех моих друзей по переписке, изо всех уголков СССР…
И вопросы мне после лекции задавали хорошие- глубокие, вдумчивые и в то же время доброжелательные. Злопыхателей не нашлось.
А потом мы всем залом отправились – правильно, вы уже угадали!- в ближайший паб, продолжать свои дискуссии. Среди слушателей оказался и верный и вечный фермер Фрэнк, который, правда, на лекцию немного запоздал, загоняя коров в хлев на ночь. Он посматривал на многих из моих слушателей с заметным уважением, хотя мне, конечно, как человеку новому, они были совершенно незнакомы.
– Ты знаешь, кто это? – зашептал Фрэнк мне на ухо громогласным шепотом, кивая на моего соседа слева, спокойного немолодого уже дяденьку, который задавал больше всего вопросов и был ко мне, пожалуй, доброжелательнее всех, если не считать Финтана.
– Нет, – честно ответила я.
– Это… , – и он назвал мне какие-то типично ирландские имя и фамилию.Настолько типичные, что они тут же вылетели у меня из головы.
– Все равно не знаю.
Фрэнк посмотрел на меня укоризненно:
– Это же сам заместитель Финтана по инженерной части!
Значение этих его слов я поняла намного позднее. А пока… Пока мы замечательно провели вечер, и у меня появились новые – если не друзья, то во всяком случае, хорошие знакомые.
– Огромное тебе спасибо, Женя!- сказал мне, пожимая мне руку на прощание Финтан, – Ты не представляешь, насколько для нас важны вот такие беседы. Жалко, молодые сегодня не были – это просто такое совпадение с футболом. Если мы тебя еще раз пригласим выступить, теперь уже для них, приедешь?
– Приеду!- теперь уже без тени смущения уверенно сказала я.
***
…Лето уже подходило к концу, а я до сих пор так еще и не была в отпуске. Все было как-то не к спеху. Да и куда мне было ехать одной, зачем? Я заметила, что с тех пор, как поселилась в Ирландии, мне больше не хотелось никуда уезжать. И даже если приходилось, я с тоской смотрела на зеленые поля за иллюминатором самолета и мысленно говорила им: «Я скоро вернусь!» Наверно, поэтому я решила взять отпуск всего на неделю и провести его там, где отдыхает большинство северных республиканцев – в Донегале. Такую идею мне подал Финтан. Я сняла на неделю коттедж в маленькой прибрежной деревеньке, откуда был виден остров Тори в Атлантическом океане, и уже готовилась к поездке, когда случилось еще одно из ряда вон выходящее событие…
В тот день я, как обычно, рано легла спать. Около двух часов ночи вдруг застрекотал телефон: эсемеска. От Дермота.
«Ты новости видела?»
«Нет, а что?»
«Включи телевизор, как раз сейчас показывают»
С трудом разодрав глаза, спустилась я по лестнице и включила телевизор. С экрана на меня прямо и как-то даже немного напряженно смотрел Финтан. На руках у него были надеты почему-то наручники.
Наручники? Мне показалось, что я еще сплю.
Где это он? Да что случилось?
Я включила звук, прислушалась – да так и села на пол. В мыслях у меня не могло быть, что человек, который стал для меня за эти полтора года таким близким и родным (втайне я почти считала его своим отцом – во всяком случае, в духовно-идеологическом плане), оказывается, сейчас находится от меня за тысячи километров. В далекой Латинской Америке…
Все остальное было несущественно – и что арестовавшие его еще не выяснили, кто он; и что он там делал; и что о нем теперь наговорят по телевизору и напишут в газетах. Зная Финтана не с их слов, я была абсолютно уверена, что чем бы он там ни занимался, это было дело полезное для революции. Для того, чтобы противостоять тем, кто бомбил Югославию и разорял мою собственную страну под красивыми лозунгами «свободы и демократии». Финтан не был пустословом или фантазером. Я почувствовала гордость от того, что могу назвать своим другом такого человека. А я-то недооценивала его, думая, что он уже давно «ушел на пенсию»!
Существенным было теперь только то, что он – там, за океаном, в тюрьме одного из самых оголтелых на том континенте государств. И когда он теперь вернется в Ирландию, неизвестно. И я ничем, абсолютно ничем не могла ему помочь….
Естественно, что никто из нас, даже самые близкие его люди не знали о его поездке. Финнула с детьми в это время путешествовали по Ирландии на машине и узнали о происшедшем, когда на следующее утро пошли в какой-то деревне в магазин за продуктами – и увидели первые полосы газет….
Финнула была очень рассержена и отказывалась говорить о Финтане. Когда ее знакомые приставали к ней с глупыми расспросами типа «Ой, как мне тебя жаль! Ты ведь не знала об этом?», она, зная что все телефоны прослушивались, взрывалась:
– Конечно, знала. Если хотите знать, это я его туда отправила!
Но за показной сердитостью скрывалось, по-моему, то, что ей по-настоящему было за него страшно. И, честно говоря, в такой стране, как та, где его бросили за решетку, было чего бояться….
На работе я в тот день была в абсолютной прострации. Само собой, я никому не могла рассказать, что случилось – то есть, из новостей-то это и так все знали, но никто не знал, что я знакома с этим человеком, и больше чем просто знакома… Хорошо, что на следующий день у меня начинался отпуск!
***
…Я лежу в постели у открытого окна, за которым убаюкивающе-ласково шумит Атлантический океан. Ни ветерка, хотя еще сегодня утром, побитая песком и брызгами на пляже, я думала, что меня сдует прямо на остров Тори:Ночь кажется теплой, почти тропической, а сам пейзаж – совершенно южным, словно с какой-то рекламной картинки. И хотя я знаю, что это не так – я только что выходила на улицу в аранском свитере, – но по ирландским понятиям на дворе лето, а пожив здесь, учишься не переживать по таким пустякам, как пара градусов температуры воздуха или горстка дождя тебе в лицо.
Я – в Донегале. В том самом таинственном, мистическом Донегале, который кажется раем моим северным друзьям. Я только что выходила на улицу посмотреть на мириады звезд в небе, которые можно так хорошо рассмотреть, несмотря на свет маяка с острова Тори – единственный уличный свет, который отражается на потолке моей комнаты. Я хотела найти хоть одну падающую звезду, чтобы загадать, чтобы все было хорошо у Финтана, по чьему совету я отдыхаю здесь: Я думаю о нем все время. Да и когда же, как не в августе, искать падающие звезды в небе?
Пусть у тебя все будет хорошо, мо кара мор ! Когда ты вернешься домой, в родной Донегал, я буду говорить на твоем родном языке, я обещаю тебе.
…Донегал – это тоже Ольстер.
Об этом совсем не думаешь, когда приезжаешь сюда. На самом деле, географически, это самое северное из 32 ирландских графств. Именно здесь находится самая северная точка острова – мыс Малин Хед. Донегалу, когда-то так сильно пострадавшему от "картофельного голода", что он потерял значительную часть своего населения умершими и иммигрировавшими, как это ни странно и ни противоречиво, "повезло": его католическое население на начало 20х годов 20 века продолжало превышать протестантских колонистов, и его не захотели включать в "Северную Ирландию". Хотя и здесь есть свои оранжисты, марширующие раз в год в одном из здешних поселков, это является для местных жителей безобидной экзотикой: они составляют ничтожный процент населения, а большинство донегальских протестантов считает себя ирландцами, и в донегальских Гэлтахт часто можно увидеть вывески на ирландском языке над магазинчиками с явно шотландскими по происхождению фамилями – Макинтайр, Макфадден… Донегал – классический пример того, что представители обеих общин могут прекрасно жить в мире. Если нет поблизости подстрекающего их в своих интересах британского империализма.