Неопровержимых доказательств нигде нет. Однако тогда, увидев плакат с разыскиваемой Ёко Мики, Фудзио как бы проговорился: дескать, я убил эту женщину; тогда страх отразился в глазах Сабуро, и с тех пор он все еще жив. Он прятал газету, и это действие объяснимо, если считать его проявлением страха. Сабуро знает, что человек по имени Фудзио предрасположен к совершению дурных поступков такого рода. А вдруг Фудзио, узнав, что связанные с ним инциденты раскрыты, разозлится, тогда беды не оберешься, поэтому, хоть рано или поздно все и так станет известно, пока лучше промолчать, — Сабуро, как трусливая мышь, конечно же, принял такое решение.

Во всяком случае, теперь, что ни говори, ничего другого не остается, как только обманывать этих двоих — беспредельно тупую мать, вечно укутанную с ног до головы, и Сабуро, в итоге принявшего роль наблюдателя.

Фудзио вернулся в свой «замок» на крыше и, упав навзничь на татами, какое-то время обдумывал, как бы попытаться уладить последствия случившегося.

Первоочередной задачей было избавиться от портфеля, который лежал в багажнике машины. Смерть дочери Симады — серьезное происшествие, поэтому, вне всякого сомнения, уже началось его возбуждающее воздействие на нервы простых горожан, нацеленных на все, что только может послужить доказательством преступления. Когда случается подобный инцидент, даже сборщики мусора, обычно не замечающие каких-то выброшенных тетрадей, становятся особенно внимательными к каждой из них.

Вывод, к которому пришел Фудзио, сводился к тому, что, пока шумиха не стихнет, портфель безопаснее оставить дома. Безусловно, его нельзя положить в такое место, которое доступно чужим взглядам. Вскоре Фудзио спустился на нижний этаж и, чтобы не мог заметить Сабуро, позвал мать:

— Мама, на минутку. Извини, не могла бы ты подняться наверх? — сказал он тихим голосом, чтобы Сабуро не мог расслышать.

— Иду-иду.

Наверху, в мансарде Фудзио сразу начал с главного.

— Мама, у меня к тебе небольшая просьба. Я у тебя хочу ненадолго оставить одну вещь.

— Какую?

— Портфель. Но что там внутри, я, признаться, не знаю.

— Чей портфель?

Поскольку Фудзио посредничает в делах о недвижимости, то, если дела пойдут хорошо, гонорар, хоть и небольшой, ему, вероятно, все-таки будет выплачен, — эту новость для отвлечения внимания Сабуро он специально высказал за столом во время еды. Безусловно, и вся эта история, и существование самого господина Фудзики было сплошной выдумкой.

— В нашем доме ведь тоже были такие времена. Помнишь, как ты страшно переживала, что может прийти Мидори и все перевернуть в комнате. У него, похоже, точно такая же ситуация. Правда, они все еще живут вдвоем в своей квартире, но есть несколько документов и писем, которые он не хочет передавать жене или кому другому. Кстати, он говорит, что заметил, как в его отсутствие роются в ящиках его стола. Вот он и попросил меня ненадолго взять на хранение эти бумаги, чтобы никто не узнал. Попроситься в дом к близким друзьям будет опрометчиво, жена, видимо, будет искать и доставлять всем беспокойство. Мы же с ним знакомы недавно, в его доме еще и именито моего не слышали, поэтому он считает, что если я буду хранить бумаги, то жена ничего не пронюхает. Он попросил, и я согласился.

— Нет ничего проще. Оставь, конечно.

— Сейчас принесу.

Фудзио вышел на улицу. В супермаркете у станции он приобрел небольшой чемодан-дипломат, куда с трудом мог поместиться портфель Томоко Симады. Дипломат был с цифровым кодовым замком. Из имевшихся подобных чемоданов Фудзио выбрал самый дешевый.

Из супермаркета Фудзио отправился на автостоянку, где, улучив момент, когда поблизости никого не было, проворно впихнул портфель Томоко в дипломат. Затем закрыл его на замок и пошел домой. По пути он встретил молодую владелицу соседнего магазина японских сладостей. Было известно, что она страдала от притеснений «ведьмы», той самой, которая всегда пристально следила из окна за Фудзио.

— О, собрались в путешествие? — сказала она вместо приветствия.

— Да, в кои-то веки наш бывший класс решил собраться на однодневную экскурсию.

— Желаю приятного отдыха.

Когда Фудзио пришел домой, Сабуро, к счастью, отсутствовал. Неподалеку находилось несколько общежитий, и Сабуро порой доставлял туда заказы.

— Мама, вот, возьми. — И Фудзио передал матери чемодан.

— Хорошо, сейчас же уберу, но ты тоже запомни то место, куда спрячем…

Похоже, мать была рада поучаствовать с сыном в общем деле. Из стенного шкафа она достала большую картонную коробку из-под вентилятора.

— Вот сюда и положим, — сказала мать с заговорщическим видом. Фудзио невольно взглянул на содержимое коробки.

К его удивлению, она была набита старым материнским бельем. Поношенные бюстгальтеры, комбинации, изначально белые, а ныне пожелтевшие от старости — женское белье, на которое невыносимо смотреть, — все это ныне лежало в коробке неопрятным ворохом.

— Сюда-то никто не заглянет.

При этих словах матери даже Фудзио удрученно вздохнул. Это уж точно!

— Давай это старое белье выбросим, — предложил он. — Чего ради ты его хранишь?

— Нельзя, а вдруг что-нибудь случится…

— Что может случиться?

— Землетрясение, пожар, война…

— Если такое случится, ты просто умрешь. И этот ворох тряпья тебе не понадобится.

Но, как бы то ни было, Фудзио пока что мог чувствовать себя спокойно.

С утра обещали осадки. Когда Фудзио, тщательно побрившись, вышел из дому, небо уже потемнело, и казалось, что вот-вот пойдет дождь.

Прежде Сабуро по отношению к Фудзио занимал враждебную позицию, и когда чувствовал, что Фудзио собирается выйти из дому, всякий раз устремлял на него пристальный ироничный взгляд, словно пронзал насквозь, но сегодня даже не оглянулся. Не только сегодня, но вообще в последнее время было заметно, что Сабуро робеет в присутствии Фудзио. Такая перемена в настроении Сабуро — что бы это значило?

Размышляя об этом, Фудзио направлялся к машине. Когда он решил, что поедет не на электричке, а на своей машине, вдруг пошел дождь, и он понял, что хорошо бы раскрыть зонт. Эти две разные мысли, возникшие одновременно, казалось, где-то в темных глубинах его души сплелись воедино.

Их связь он отчетливо осознать не хотел, но она не могла не проявиться. Ведь Фудзио, и не только теперь, избегал людей. Тем более он считал нежелательным попадаться на глаза полицейским или проезжать мимо полицейской будки. Только что он сидел в доме, а теперь шел по улице, и, очевидно, в результате такой резкой смены обстановки начал ощущать опасность.

Томоко Симада, по всей видимости, не совершила самоубийство. И полиция, наверняка, придерживается версии убийства, поскольку поблизости не было обнаружено одежды девушки. Поэтому, кто бы ни изнасиловал и ни убил Томоко, для полиции это тот же человек, который и раздел Томоко.

Случай с Ёко Мики привел к расклейке плакатов. Вряд ли в ее семье полагают, что она ушла из дому и зажила где-то другой жизнью в свое удовольствие.

Обстановка складывалась довольно напряженная. Фудзио ощущал, что его одновременно охватывают и тревога, и гнев. Сидя в машине, он пристально разглядывал свое лицо в зеркало заднего вида — и тут вспыхнула молния, а затем раздался раскат грома. Фудзио должен был увидеть в зеркале выражение лица человека, которым владеет недоумение — ведь он до сих пор полагал, что тревога и гнев не могут существовать одновременно.

Какие бы волнения ни происходили во внешнем мире, Фудзио всегда был уверен, что благодаря его безразличию они не окажут на него почти никакого воздействия. Однако лицо, которое он сейчас рассматривал в зеркале, казалось высохшим. Худым оно не было. По обеим сторонам от небольшого носа щеки все еще выглядели довольно упитанными. Несмотря на это, в целом лицо утратило жизненную силу, словно бы усохло и поблекло.

В этом заключалась его измена самому себе. И это обстоятельство вновь и вновь заставляло Фудзио выходить из себя.