– Вы там что-то говорили насчет Зенона… – наконец не выдержал Сильвестр и перескочил на весьма интересующую его тему; и тут же поспешил добавить: – Михайловича?

Ну да, все верно, старого Мошкина кликали Михаилом Ивановичем. Мои школьные дружки, завидев партайгеноссе вместе со своей козырной женой, часто говорили примерно так, используя его инициалы:

"Во, глядите, пошел МИМ со своей МИМозой!" Впрочем, на мима отец Зямы был похож в такой же мере, как бульдозер на бультерьера. Лицо Мошкинастаршего было неподвижно-твердокаменным с холодными проницательными глазами – как у настоящего революционера-народовольца, хоть бюсты из него ваяй. Да, умел он притворяться.

– Я его школьный друг, – ответил я, придав лицу соответствующее выражение скорби и даже горя. – Это такая утрата…

Прости меня, Господи! Конечно, брехать – не пахать, но не в таком же случае. Однако всю правду сказать, конечно, я не мог. Да и не очень рассчитывал получить честные ответы. Что-то в этой истории отношения анахорета с Зямой было странным, я бы даже сказал – книжным, надуманным.

Получалась эдакая душещипательная историйка: некий богатенький Буратино облагодетельствовал нищего папу Карло. Бред! Даже если не смотреть предвзято, везде видится двойное дно. Но что под ним? Это вопрос.

А может, я сгущаю краски? Может, во мне говорит моя неуемная творческая натура, готовая в любую минуту вылепить из мухи слона?

Фиг его знает…

– Да, утрата… – механически повторил лесной житель.

При этом лицо Сильвестра вдруг стало как бы плоским, будто его раскатали в блин на дощечке. Я понял, что это не совсем обман зрения, когда присмотрелся внимательней – отшельник сильно побледнел.

Надо же, так переживать… Похоже, он хороший, порядочный человек, если в состоянии столь долго помнить доброту другого.

– Как вы думаете, почему Зенон решился… на такое? – спросил я осторожно.

Анахорет сумрачно глянул на меня, коротко вздохнул и ответил:

– Не знаю.

"Ой ли? – подумал я. – А вот глаза твои, братец, говорят о другом…" Нужно качать клиента, решил я.

Качать! Может, и удастся его расколоть – в той или иной мере.

– Странная смерть, – сказал я задумчиво.

– Почему? – живо откликнулся Сильвестр.

– У него не было причин умирать. Вполне обеспеченный, сильный, здоровый мужчина – чего еще желать?

Я намеренно не упомянул семейные дела Зямы. Интересно, знает о них отшельник или нет?

– Вы думаете, ему помогли? – остро глядя мне в глаза, спросил лесной житель.

– Есть у меня такое предположение.

– И кто бы мог быть этим… "помощником"?

– Трудно сказать… Я ведь давно не был в родных местах. А те люди, с кем я беседовал на эту тему, то ли и впрямь ничего не знают, то ли темнят.

– Да, возможно темнят… – Сильвестр не спускал с меня глаз. – Кстати, я как-то не спросил… Откуда вам стало известно, что я имею какое-то отношение к Зенону Михайловичу?

– Земля слухами полнится.

– Это верно, – согласился Сильвестр. – А как вы узнали, где я живу?

– Это никакой не секрет. У Зенона были близкие люди, которым он мог довериться. Вот они и рассказали мне, что вы были с ним дружны, и где вас найти.

– Допустим, это правда. Но с чего вы взяли, будто я смогу вам помочь в расследовании причин его смерти? А вы, несомненно, этим занимаетесь.

– Что ж, отдаю должное вашей проницательности… Да, так оно и есть. Я не верю в то, что Зенон покончил жизнь самоубийством.

– Но расследование…

– К чертям собачьим официальное расследование! Мне кажется, они просто не стали глубоко копать, чтобы не получить еще один "висяк" – дело, которое нельзя довести до логического завершения.

– А вам это зачем нужно? Или вы сотрудник милиции?

– Вы не верите в человеческую бескорыстность?

– Ну, я так не сказал…

– Но подумали. Все верно, и я не очень верю. Однако, у меня не тот случай.

– На что вы намекаете?

– Какие тут намеки… Незадолго до смерти Зенон составил завещание, в котором отписал мне свою квартиру, дачу и три машины. Вам не кажется, что для его возраста составлять завещания слишком рано? Не думаю, что он был весьма предусмотрителен и мог предвидеть момент, когда ему станет невмоготу жить на этом свете.

– Завещание!? Как, почему?..

Мне показалось, что Сильвестр был крайне удивлен; я бы даже сказал, что он удивился до неприличия.

Неужели Зяма обещал мой куш ему?

Тогда это очень весело. Получается почти как в романах Агаты Кристи: в одной комнате собираются знакомые и незнакомые леди и джентльмены, чтобы обсудить некоторые спорные вопросы, связанные с наследством имярек. И один из присутствующих (или несколько) неожиданно умирает.

Сейчас я не очень удивился бы, окажись среди наследников Зямы и моя нежданная, негаданная подружка Илона. У меня даже создалось впечатление, что она каким-то образом узнала о моем намерении навестить отшельника в его медвежьей берлоге, а потому приготовилась к путешествию соответствующим образом – надела джинсовый костюм и удобные мягкие туфли на низком каблуке..

Нет и еще раз нет! Что за чушь лезет тебе в голову, господин-товарищ писатель!?

Все-таки большая начитанность нередко уводит человека из мира реалий в мир несбыточных, невероятных фантазий. Что в наш век грубого прагматизма, круто замешанного на цинизме и вседозволенности, делает нормального человека в глазах примитивно мыслящих обывателей полным идиотом, неспособным прокормить ни себя, ни (тем более) свою семью.

Я покосился на Илону. Она сидела тихо, как мышка, и с интересом разглядывала интерьер горницы.

Похоже, наш разговор был ей до лампочки.

– Вот и я пытаюсь это понять, – ответил я почти честно. – То, что Зенон – добрый, честный парень и отличный товарищ… – (Мать твою, Стив, остолоп хренов, ври, да знай меру!) -… мне было давно известно.

Но чтобы проявить ко мне такую щедрость… Кстати, а ведь и вам он здорово помог, – сказал я с наивным видом. – Насколько меня проинформировали.

– Да, помог… – Сильвестр помрачнел и опустил голову. – Чудесный был мальчик… – прошептал он себе под нос.

Я едва расслышал последнюю фразу, так тихо она была сказана. Похоже, он забылся и сказал ее самому себе.

– Но я не это имел ввиду. – Голос Сильвестра окреп. – Просто, он ничего не говорил мне ни о каком завещании.

– А почему он должен был вам это говорить? Или вы его компаньон?

– Избави Бог! – взмахнул руками отшельник и перекрестился на иконы. – Я ничего не смыслю в бизнесе, да и годы мои уже далеко не те.

– Тогда я могу высказать предположение, что вы его исповедник, – сказал я с легкой иронией в голосе.

– Я мог бы и не отвечать… – Сильвестр уколол меня вдруг потяжелевшим взглядом, в котором мелькнула сумасшедшинка религиозного фанатизма. – Но коль вы друг Зенона… Да, я приобщил его к церкви. К истинной церкви. Но никогда не требовал от него исповеди. Человек по моему уразумению должен исповедываться только перед самим господом Богом. Ему посредники в этом деле не нужны.

– Возможно. Но существуют церковные каноны…

– Перестаньте! Каноны устанавливаются людьми, и не всегда бескорыстно или по Божьему велению.

Исповедник – это провода в небесную канцелярию, если перевести его функциональные обязанности из языка церковного на язык общепринятый. И если провода худые или вообще не туда присоединены, то можно представить, куда попадет чистый душевный порыв человека.

– Хорошо. Давайте оставим схоластические споры. Богу – богово, а кесарю – кесарево. Рассмотрим проблему под другим углом. Может, у Зенона была какая-то неизлечимая болезнь? Он не хотел испытывать большие страдания и…

– Про болезнь мне ничего не известно, – хмурясь, ответил Сильвестр.

– Ну, он мог вам этого и не сказать. Но, возможно, вы замечали какие-нибудь странности в его поведении…

– Нет! – отрезал лесной житель.

Он старался держать себя в руках, но мне показалось, что его уверенность несколько поколебалась. Неужто я прав и Зяма действительно был болен? Но тогда почему вскрытие ничего не показало?