Капитан был за подброшенный "вещдок" в ответе. Интересно, хватит ли у него иудиных сребреников, чтобы покрыть недостачу из личных средств?

– А теперь покиньте номер, – процедил мент сквозь зубы, обращаясь к понятым.

– Не так быстро, капитан, – сказал я решительно.

– Что еще?

Он готов был сожрать меня взглядом.

– Понятые – а я тем более – должны знать, чем закончился обыск. Вы нашли то, что искали?

– Нет!

– А бумага?

– Какая бумага?

– Официальная, с подписями. В которой будут изложены мотивы вашего незаконного вторжения в мой номер и результаты обыска. В двух экземплярах. И один я должен получить на руки.

– Не будет никакой бумаги!

– Напрасно. Вам не кажется, что ваши действия являются международным инцидентом? И если вы думаете, что я спущу все на тормозах, то это большая ошибка. Я вам не жошка и не преступник, чтобы со мной так обращаться.

Один из понятых – постоялец гостиницы – крупный, осанистый мужчина, что-то одобрительно промычал.

Наверное, он испытывал к милиции такую же "любовь", как и я.

– Выйдите вон! – рявкнул мент на понятых, и едва не силком вытолкал их за дверь.

Я отошел немного в сторону, чтобы держать и старлея, и капитана в поле зрения. И я не ошибся в своих предположениях: едва за понятыми закрылась дверь, как старлей бросился на меня с кулаками.

Я не стал его бить, лишь оттолкнул. Старлей улетел от меня как мячик пинг-понга.

– Вижу, что вашему напарнику мало той плюхи, которую он получил, – сказал я, обращаясь к капитану. – Прикажите ему, пусть придержит руки.

– Кто ты такой, черт тебя дери, и что здесь делаешь!? – взревел капитан.

– Если тебя это сильно интересует, скажу. – Я недобро ухмыльнулся. – Я друг безвременно усопшего Мошкина и приехал в город, чтобы получить завещанное мне наследство.

Капитана будто хватили по лбу обухом. От удивления у него глаза едва не выскочили из орбит. Наверное, его не поставили в известность, что я за птица.

Судя по реакции капитана, Мошкин в городском масштабе был козырным тузом…

– Наследство? – Капитан пожевал губами, собираясь с мыслями, а затем спросил: – Вы можете подтвердить свои слова?

Ага, он снова перешел на "вы". Это неплохой для меня знак.

– Чего проще. Позвоните…

Я назвал фамилию Самуила Абрамовича и номер его телефона.

– Он вам подтвердит мое заявление.

Капитан колебался. Он не знал, что ему делать. А связаться по телефону прямо из гостиницы с тем, кто его послал, он, похоже, не мог. Нарушение конспирации…

– Ну как, будем считать, что инцидент исчерпан? – спросил я примирительно.

– Кгм!.. – прокашлялся мент. – В общем… да. – Видимо, он принял какое-то решение. – Извините, мы ошиблись. И еще одно…

Он замялся, подыскивая нужные слова.

– Не волнуйтесь, никаких заявлений с моей стороны не будет, – понял я его безмолвную просьбу. – Ведь не ошибается только тот, кто не работает. Вы просто выполняли свой долг. И вы меня извините, – обернулся я к старлею. – Я думал, что в номер забрался вор.

Какое-то время мы продолжали вести игру, обмениваясь слащавыми улыбками и ничего не значащими фразами, а затем менты ушли, оставив после себя, как мне показалось, запах конюшни.

О героине капитан даже не заикнулся. Он был сбит с толку и хотел получить новые указания на мой счет.

Я открыл дверь на балкон, чтобы проветрить помещение, и почти без сил рухнул на кровать. Да-а, очередная ночка в родном городе выдалась у меня такой, что даже Шахразаде не снилась…

Глава 9

Утром ко мне прибежала встревоженная Галюня. Ей уже доложили о ночном инциденте и она, похоже, ужаснулась, когда ее подчиненная назвала меня главным возмутителем спокойствия.

Собственно говоря, так оно и было. Если, конечно, не считать продажных ментов, отрабатывающих свои грязные мафиозные денежки.

А в том, что на меня навалилась организованная преступность, я почти не сомневался. С таким размахом может действовать только структура, имеющая немалые финансовые возможности.

Конечно, продажные менты в чине старлея и капитана стоят недорого, но если к ним приплюсовать профессионального киллера и наружное наблюдение, то денежки на все эти расходы получатся очень даже приличные.

– Ой, Стив, миленький, шо воны с тобою зробылы!?

Галюня бросилась ко мне как птица, защищающая свое гнездо от врага, и защебетала со скорострельностью авиационной пушки.

Должен сказать, что на своем суррогатном украинско-русском языке она разговаривала лишь со своими подчиненными и гражданами Украины. Так приказало начальство (правда, оно имело ввиду чистый украинский язык).

Но мы с Галюней, как я уже говорил, беседовали на русском. По крайней мере, она старалась не переходить на суржик.

Однако сейчас, на пике взволнованности, Галюня выдавала настоящие перлы славянской словесности.

– Да живой я, живой, – отбрыкивался я от Галюни, которая схватила меня в свои железные объятья, демонстрируя избыток чувств. – Ну подумаешь, познакомился с парой украинских ментов. Эка невидаль.

Они ничем не отличаются от наших, московских. Их делают на один копыл.

– Стив, это же Витренко! Ходячая чума. Его у нас так и кличут – Ветрянка. А с ним еще этот… Ахряпин.

Был бандитом, а стал ментом. Шо воно робыться на белом свете?

– Это называется мимикрия, Галюня. Когда злобные кровожадные твари маскируются под беленьких и пушистых зайчиков. Таких уродов во все времена хватало.

– Что они от тебя хотели?

– Похоже, приняли меня за какого-то мафиозного авторитета, – ответил я, смеясь. – Даже засаду в номере устроили. Только ошибочка у них вышла. Такие вот дела.

Я изо всех сил пытался оградить Галюню от будущих напастей. Ей не нужно было знать о моих проблемах, потому что это знание может быть для нее опасным.

А проблемы вместе с неприятностями сыпались на меня как горох из мешка. И что будет дальше, можно было только предполагать.

– Стив, ты что-то недоговариваешь, – прокурорским тоном сказала Галюня. – Скажи мне правду.

Вот чертовка! Женщину трудно обмануть. У нее на первом месте стоит интуиция, которая нередко подменяет и ум, и образованность. Недаром в аэропортах на заграничных линиях проверку документов осуществляют именно женщины. Они чуют нарушителя за версту.

– А правда такова, что я сейчас голоден, как волк. Пойдем в буфет, позавтракаем.

– Да ну тебя!.. Ты точно ничего такого не отмочил? А то я тебя знаю…

– Галюня, поверь мне, с той поры, на которую ты намекаешь, я сильно изменился. Я стал добропорядочным и законопослушным обывателем, большим любителем мягкого дивана и телевизора. Мне перестали нравиться разные приключения.

– Ну-ну… – буркнула Галюня себе под нос, одарив меня недоверчивым взглядом.

Я весело рассмеялся, обнял ее за плечи, и мы направились в буфет…

Засиживаться в гостинице я не стал. На улице установилась великолепная погода, – и не жарко, и не холодно, а в самый раз – и мне захотелось пройтись, образно выражаясь, по местам моей "боевой и трудовой славы".

Самуил Абрамович все еще возился с документами, о чем и сообщил мне по телефону, когда я позвонил, недовольным голосом присовокупив на ходу выдуманную сентенцию "Быстро только революции делаются", а потому времени у меня было – хоть отбавляй.

Первым делом я решил навестить эскулапа, который лечил Зяму. Я не знал его фамилию, но клиника, где он работал, мне была известна – опять таки со слов Галюни. Зяма Чиблошкин, оказывается, имел личного врача, какое-то медицинское светило со степенью.

Чтобы не искушать судьбу, топая по городу на своих двоих, я вызвал такси. Самое удивительное, но и машина, и водитель оказались знакомыми. Это был тот самый аскетический с виду мужичок, который вез меня с вокзала в первый день моего пребывания в городе.

– А, старый знакомый! – сказал я, усаживаясь на сидение "волжанки". – Как успехи?