Выпили, покурили. Помолчали. Лева сидел будто на горящих угольях; его так и подмывало дать мне пинка под зад и выпроводить восвояси.

– Что ты хотел мне сказать? – наконец не выдержал затянувшейся паузы Берман.

– А то, что двум мужикам, когда в доме находится дама, неприлично игнорировать ее присутствие. Тем более, если они пьют кофе и закусывают коньяком.

Леву, казалось, хватил удар. Он смотрел на меня, беззвучно открывая и закрывая рот, но вместо слов из его горла слышалось лишь сипение.

– Как… Откуда?.. – наконец прорвался хрип, закончившийся кашлем.

– От верблюда. – Я ухмыльнулся, довольный произведенным эффектом. – Элла! – я врубил свой голос на полную мощность. – Присоединяйтесь к нам. Здесь все свои, к чему буржуазный политес?

Она и впрямь была решительной и мужественной девушкой. Появившись на пороге кухни, Элла одарила меня ослепительной улыбкой и непринужденно уселась рядом с Левой, показав мне свои ну просто офигенные ножки аж до того самого места, откуда они растут. Картина, прямо скажу, была впечатляющей. У меня даже пульс участился.

– Стас… – Я церемонно склонил голову, вызвав у Левы пароксизм ревности. – Большой поклонник ваших талантов.

Она рассмеялась – как серебро по полу рассыпала.

– Лева, он такой чудной… – Девушка прильнула к Берману так, как это умеют делать большие профессионалки.

Неужто она не участвовала в постановке на квартире Храпова и ей незнакома моя личность? В это мне почему-то верилось с трудом. Но если Элла играет, то она и впрямь очень серьезный противник, несмотря на свою женскую сущность.

– Да, ребята, я очень чудной. А сегодня ну просто записной комик. Есть предложение вмазать грамм по сто. Для хорошего разговора… – Я испытующе заглянул в черные глаза девушки.

Однако в них я прочитал лишь обычное женское кокетство и абсолютную невозмутимость. Ну и штучка…

Мы выпили и зажевали лимонными дольками. Лева сразу же задымил, как паровоз русского умельца Черепанова; Элла тоже закурила длинную и тонкую сигарету. Она все так же безмятежно смотрела на меня несколько увлажнившимися от спиртного глазами и нежно теребила остатки волос на голове Бермана.

– Что ты там трепался насчет опасности? – осторожно спросил Лева, бросив быстрый взгляд на девушку.

– Разве? – почти натурально удивился я, и заметил, как Элла, которая, похоже, не слышала наш разговор в прихожей, вдруг изменилась в лице.

– Стас, не тяни кота за хвост! – рассердился Берман. – Говори, с чем пришел, и катись. Сам видишь, – он обнял Эллу за талию, – мне не до тебя.

– А на дорожку? – Я критически посмотрел на опустевшую бутылку. – Не забывай, Лева, обычаи своей первой родины… или второй? Извини, я немного путаю грешное с праведным.

– Вот сукин сын… – Берман полез в шкафчик за доппайком. – Ты, Стас, если раскалываешь клиента, то всегда на полную катушку.

– Что, жаба задавила? – спросил я, посмеиваясь. – Или зарплату зажали? Не жмись, все там будем…

Верно говорят: не буди нечистого, когда он спит. Несмотря на то, что атмосфера вполне дружеского застолья располагала к безмятежности, все мои чувства были обострены до предела. Возможно, на меня дурно влияла сияющая, нежная дива, угнездившаяся возле размякшего от ее близости Левы. Я видел милую танцовщицу в несколько иной ипостаси, а потому все эти женские штучки с улыбочками, томными, многообещающими взглядами и ужимками на меня не действовали. Я был на охоте, притом пока не знал, кем являюсь – стрелком или дичью, а потому старался не обольщаться покоем, готовым в любой момент разбиться вдребезги как мой хрустальный бокал.

В прихожей явно кто-то был. Не знаю, каким макаром открыли замок – все было проделано совершенно бесшумно и быстро, но легкий и уже знакомый скрип входной двери подсказал мне, что на дорожку придется пить в другом месте. Если вообще придется…

Все, что я успел сделать, так это мигом вскочить и спрятаться за громоздким старинным буфетом. Лева даже не успел спросить, что стряслось, как в кухню ввалились два хмыря в масках и с "дурами" в руках. Я сразу понял, что они готовы стрелять без всякого базарвокзала, а потому буквально взорвался. Я их смел, как ураган осенние листья, и пока они, ошеломленные таким невежливым приемом, пытались встать на ноги, отмерил каждому по страшному удару; и на этот раз руку мне сдерживать почему-то не хотелось. Надоело изображать из себя кролика!

Но был и третий. Я знал о его присутствии, нутром чуял, а потому схватил со стола кухонный нож и когда он возник в дверном проеме, метнул его наугад, мысленно моля всех святых, чтобы меня не подвела моя былая сноровка и не приспособленных для таких кровожадных действий предмет домашнего обихода.

Мне повезло. Я попал. Правда, не совсем так, как мыслил, но все же вполне прилично.

Уже падая, этот гад нажал на спусковой крючок пистолета с глушителем и несколько хлопков, завершившихся звоном разбитого оконного стекла, возвестили нашей дружной компании о благополучном финале драмы, едва не переросшей в трагедию. Схватил пистолет, оброненный одним из налетчиков /скорее, киллеров, мелькнула в моей голове не совсем уж глупая мысль/, я выскочил в прихожую, но там больше никого не было.

Захлопнув приоткрытую дверь и задвинув засов – эх, раньше бы это сделать, когда я только пришел… – и быстро вернулся на кухню, по ходу вырубив ударом ноги живую "мишень" с ножом, торчащим из груди. Клинок вонзился неглубоко и клиент больше пострадал от шока, нежели от пореза; он сидел под стеной и всхлипывал, боясь даже двинуться. Я был уверен, что этот незадачливый мудила встанет на ноги уже завтра – естественно, при хорошем врачебном уходе.

Остальные двое меня несколько огорчили. Одному из них я по запарке, похоже, сломал хребет локтем, а второму нужен был опытный хирург, чтобы сделать пластическую операцию – его ряшка, куда попал носок моего ботинка, представляло собой кровавое бесформенное месиво.

– Встали, быстро! – скомандовал я заледеневшим Берману и Элле, превратившимся в восковые экспонаты музея мадам Тюссо. – Соберите самое необходимое – документы, деньги, минимум шмоток – и пошли.

– К-куда? – пролепетал, заикаясь, Лева.

– Узнаешь потом. Если будешь жив. Быстрее, черт вас дери! Ходу, ходу!

Несмотря на вполне естественный транс, собрались они довольно быстро. Я не стал замыкать входную дверь, надеясь, что это сделают незваные гости или те, кто придут за ними. В крайнем случае можно будет позвонить соседям, друзьям Берманов, чтобы они присмотрели за опустевшей квартирой. То, что Лева сможет сюда вернуться в ближайшем обозримом будущем, у меня были очень большие сомнения.

Я так и знал – они приехали на машине. И не на какой-нибудь "мазде", а на простой невзрачной "восьмерке" с битыми крыльями и номерами, привычно забрызганными грязью. И ясное дело, в тачке остался на стреме шофер. "Восьмерка" стояла возле соседнего подъезда, под деревьями, и казалась пустой. Но предательский огонек сигареты за ветровым стеклом выдал неосторожного малого со всеми потрохами.

– Тихо! – цыкнул я на свою "мобильную группу" и запихнул Леву с дамой обратно в чернильную темень подъезда.

Они молча повиновались, все еще пребывая в шоковом состоянии, а я, небрежно насвистывая, прогулочным шагом направился по дорожке прямо к машине налетчиков.

Хмырь в кабине, конечно же, насторожился. И я точно так бы сделал на его месте. Будь это в фронтовых условиях, я бы не стал рисковать. Влепить ему пулю между глаз с такого маленького расстояния было раз плюнуть – я захватил с собой один из пистолетов. Но я был не на войне и между нами стоял грозный закон, которому очень не нравится, когда простой обыватель решается защитить свою жизнь с применением оружия; пусть даже чужого и в экстремальной обстановке. А чалиться, как говаривал мой сокамерник по ИВС, старый урка Степан Ильич, за здорово живешь мне страсть как не хотелось. Одно дело кому-то поломать ребра, другое – наштамповать кучу жмуриков. И пусть это будут самые отъявленные бандиты, убийцы, все равно судейские крючкотворы закуют сумевшего возвыситься над общей серой массой смельчака в кандалы и отправят по этапу; в лучшем случае. В худшем могут подвести и под "вышку". В назидание другим. Потому что любому государству нужны законопослушные рабы – пусть их и называют гражданами – способные мыслить и действовать только по устоявшимся канонам, придуманным дрожащей за свои теплые местечка чиновной сворой, а не по велению совести и чести.