Такого мордоворота, как я, не потеряешь в любой толпе. Что, впрочем, до сих пор меня особо не волновало – я ведь не собирался пойти в шпионы, где незаметная внешность просто обязательна.

Я промолчал. Хотя понимал, что Жердин и сам может докопаться до истины, пусть и в препарированном виде. Я почти не сомневался, что капитан навестит "Дарвин". Кто-то ведь должен знать о привычках Храпова, очень часто посещавшего этот престижный ресторан. Я пытался глазами делать знаки Сереге, но он даже избегал смотреть в мою сторону. Интересно, о чем он сейчас думает? И вообще, Плат, что мне делать – сказать Жердину или не сказать кто грохнул Храпова!? А если скажу и мне не поверят? Мало того – пришьют еще и "мокруху"? У тех, кто хотел меня подставить, бабок валом, сомнений нет. Подмажут, где нужно, и привет Сильвер. Пишите письма нам из зоны… лет эдак пятнадцать-двадцать. Обидно, понимаешь. Было бы за что.

– А как ты вышел на Стаса? – спросил Серега.

– Элементарно. Утром я первым делом поехал на участок, где работал Храпов. Там я познакомился с одним уникальным человеком, оказавшимся старшим мастером. Он сначала обложил меня трехэтажным матом, а затем рассказал даже больше, чем я ожидал.

И меня почему-то очень заинтересовал корреспондент, расспрашивавший про передового бригадира. Ежу понятно, что нынче в газетах пишут о чем угодно, только не о рабочем классе – как в прежние времена. Узнав, кто порекомендовал "газетчику" обратиться к мастеру участка, я отыскал известную вам Алевтину Михайловну, старшего диспетчера "Горлифторемонта". Обаятельная женщина… – Жердин с ехидцей посмотрел в мою сторону.

– Ну и?..

– Под ее описание внешности корреспондента подходило сколь угодно много человек и, скорее всего, я никогда бы не появился в вашей конторе, но мне помог случай. Ты ведь, Сергей, знаешь, что в "убойном" отделе есть папка с грифом "Разное". Туда даже не подшивают, а складывают всякую всячину, которая всплывает в расследовании разных дел. Так сказать, побочный продукт. Авось когда пригодится. Не знаю, что мне понадобилось в той папке, но когда я нашел там ксерокопию корреспондентского удостоверения с портретом твоего друга, то от изумления начал икать. Я глазам своим не поверил – это был человек, которого мне обрисовала сексапильная дамочка с "Горлифторемонта"! Я не поленился и съездил в управление, чтобы показать старшему диспетчеру свою находку. Она от умиления едва не попросила ксерокопию удостоверения в качестве сувенира… – И капитан откровенно рассмеялся.

Мы не очень радостно его поддержали…

Жердин прощался сдержанно. Он был весь в раздумьях и сомнениях. Уже у порога он неожиданно резко обернулся и спросил:

– И все-таки, как удостоверение "корреспондента" попало в папку "убойного" отдела?

Плат ответил ему долгим отмороженным взглядом и пожал плечами. Лицо моего друга выражало каменное спокойствие и отрешенность.

Глава 17. КИЛЛЕРЫ

В нашей конторе шла незримая борьба двух компьютерных гениев – Маркузика и бесфамильного Вадима, того самого очкарика, что выпал в осадок во время ночного налета Чури и Боксера на О.С.А. Этот юный сукин сын так закодировал информацию, хранившуюся в винчестере, который мы умыкнули из бани, что у бедного Марка едва крыша не поехала, когда он начал взламывать электронные замки секретных файлов. Он торчал в офисе сутками, забыв про еду, сон и юных, пока еще непорочных, див. Иногда Марик выползал из лаборатории – так он звучно именовал свою келью – взлохмаченный, с остановившимся взглядом, и садился рядом со мной на диван. Мы уже знали бзики нашего вундеркинда, а потому продолжали разговор, будто его и не было.

Теперь мы могли не беспокоиться, что нас прослушивают. Разъяренный нашими упреками в несостоятельности его усилий по ограждению офиса от подслушивающих устройств, Маркузик, не долго думая, изготовил электронный генератор /что-то очень мудреное, не для среднего ума, потому я так и не понял принцип его работы/, напрочь забивавший всех "клопов", "жучков" и прочая. Теперь, нажав кнопку небольшого переносного прибора, мы могли болтать о чем угодно и где угодно, не боясь, что наши крамольные и опасные речи достигнут ушей тех, кто просто жаждал их послушать. Мы даже не стали разбирать по винтику "жигуль" – зачем? Стоило лишь взять с собой достаточно компактную глушилку, и в наушниках слухачей раздавался отвратительный визг – будто стадо дьяволов сошло с ума.

Но радиомаяк, установленный мафиозными умельцами на "жигули", мы все-таки отыскали, хотя это было очень нелегко. Для такой работы пришлось привлечь опытного автомеханика и заткнуть ему рот приличной суммой. Он справился с заданием за два дня.

И при расставании сказал, что поставить такую хреновину никак нельзя в походных условиях. Радиомаяк явно был установлен еще до того, как Боб презентовал нам тачку.

Этот факт нас не столько удивил, сколько обескуражил. Мы еще не знали, как к нему относиться, однако Плат, прирожденный мент, почему-то стал относиться к Стеблову гораздо прохладней. Возможно, он подозревал, что Боб хотел держать нас на всякий случай на коротком поводке. Тогда напрашивался вопрос – а что это мог быть за случай?

Ответить мы так и не смогли. Серега вообще не хотел говорить на эту тему, а у меня ума не хватало, чтобы проанализировать ситуацию. Мы просто вынули из наших мыслей эту досадную занозу и продолжали искать Кристину.

После наших приключений в бане прошла неделя. Каждый день мы с трепетом ждали каких-либо известий о кровавых событиях в бывшем культурно-гигиеническом заведении заводчика-либерала, но так и не дождались. Плат даже рискнул и навел справки в городском угрозыске – понятно, в завуалированном виде – однако и там пребывали в блаженном неведении относительно чрезвычайного происшествия, хотя скрыть такое количество смертей казалось бы было невозможно. Да и не нужно.

Тем не менее, факты – упрямая вещь. А они говорили весьма недвусмысленно /для тех, кто мог слышать и понимать, о чем идет речь/, что некие силы заинтересованы спустить "банное" дело на тормозах. И лишь моими скромными усилиями /я опять повторил свой эпический "подвиг" – сходил в читальный зал библиотеки/ удалось выяснить дальнейшую судьбу главного из трех банных жмуриков. В скромном некрологе в одной из новоявленных газетенок группа товарищей выражала соболезнование вдове и двум сыновьям безвременно усопшего Олега Петровича Майорова. Судя по тексту, этот большой труженик буквально сгорел на работе – в моральном смысле. Я с ними был согласен – господин Майоров и впрямь крупно погорел и притом именно на рабочем месте. Об остальных – Боксере и Коляне – никто даже не пискнул. Кого интересует навоз?

Конечно, кроме тех, кто удобряет землю. Скорее всего, этих двух быков зарыли без лишней помпы и с диагнозом "прободение язвы желудка".

Не подавал голос и безвременно усопший Храпов. Вернее, те, кто хотели меня подставить, использовав его наглую смерть в своих корыстных целях. Похоже, сначала они были в легком трансе от моего таранного прорыва, а затем их окончательно добили милицейские эксперты, не нашедшие в квартире передового бригадира слесарей-ремонтников моих отпечатков. Наверное, они могли настучать уголовке про чересчур любопытного Стаса Сильверстова, нечаянно угодившего в западню, но, по здравому размышлению, решили не поднимать большую волну. Я их понимал: спектакль с накрытым столом и дракой двух корешей-пьяниц, скорее всего, они поставили в большой запарке, необдуманно. А после сообразили, что волна в состоянии достать и до них и тогда последствия наводнения могут быть катастрофическими.

Однако, главная проблема, с которой мы столкнулись в процессе мандража и хронических переживаний, характеризовалась кратко – маэстро Берман. О моем нездоровом интересе к личности Храпова знали только двое посторонних – Лева и капитан Жердин – но лишь Берману было известно, что я вышел на след пассии передового бригадира именно в ночь убийства. Конечно, смерть Храпова была на руку маэстро, однако все усугублялось тем, что Элла исчезла. Танцовщица не появлялась ни дома – она снимала однокомнатную квартиру в центре города – ни в "Дарвине". А когда я осторожно навел среди знакомых мне музыкантов оркестра справки о состоянии здоровья Левы, который вдруг резко заболел и перестал ходить на работу, мне ответили, что он сидит сиднем в своей квартире и даже на телефонные звонки отвечает очень неохотно. По здравому размышлению, только СПИД был в состоянии так сильно подействовать на шустрого, как живчик, Бермана, но он никогда не увлекался беспорядочными половыми связями, а потому его болезнь в свете последних событий казалась несколько странной – если не сказать больше.