В эти напряженные, выматывающие все силы дни не обошлось и без курьезов. Во время одного из налетов вражеской авиации на город из зоопарка вырвалась и убежала любимица сталинградской детворы слониха Нелли. Оглушенная взрывами, не понимающая, что творится на земле, Нелли слонялась по горящим разбитым улицам. Все попытки увести ее к Волге и переправить на ту сторону ни к чему не привели. Вначале, правда, удалось успокоить и привязать к пятитонной грузовой машине. Но когда пытались погрузить ее на паром, раздались завывающие звуки воздушной тревоги, захлопали зенитки, стали рваться фугаски,- слониха взбунтовалась, оборвала привязь и убежала.

Несколько дней ее видели в самых различных районах. Близко к себе слониха никого не подпускала. Бродячая жизнь Нелли в пылающем разрушенном городе закончилась печально: ее убило взрывом фугаски.

…Враг встретил нас над Волгой. Не обращая внимания на вакханалию, которая творилась над самим городом, нам навстречу литым хищным строем неслась группа «мессершмиттов», а чуть выше – «хейнкелей».

У каждого летчика существует свой своеобразный «почерк», и бывает, что достаточно одного взгляда, чтобы определить, что за человек управляет самолетом.

По «почерку» было видно, что перед нами опытные летчики. На «хейнкелях», как правило, летали старшие офицеры, нередко вплоть до полковников. Это были асы 4-го воздушного флота под командованием генерал-полковника Рихтгофена.

Наша восьмерка истребителей выглядела обреченной перед этой стаей стервятников. Но выхода не было – мы тоже устремились навстречу.

Враги были настолько близко, что времени для маневра не оставалось. Я успел отдать короткую команду и, выбрав ведущего вражеской группы, пошел на сближение. Сходились мы на лобовых атаках. Советские летчики уже успели узнать как сильные, так и слабые стороны противника.

Нервы немца не выдержали. Когда до столкновения остались какие-то секунды, он ловко нырнул вниз.

Однако, проведя этот умелый и четкий маневр, немецкий летчик не учел одного – тарана. Он рассчитывал, что в последний миг я тоже постараюсь избежать столкновения. Однако я крепко держал штурвал машины. Мой тяжелый самолет на полной скорости с такой силой ударил немца левой плоскостью, что начисто снес стабилизатор. Потеряв управление, вражеская машина свалилась и завертелась.

Смотреть – выбросился ли летчик на парашюте – не было времени. Вокруг кипел бой, и секунды промедления могли дорого стоить.

Восемь наших истребителей смело врезались в литой строй немецких самолетов. Бой превратился в какое-то немыслимое переплетение «свечей» и пике, виражей и еще чего-то такого, чему нет названия. В такие ответственные, опасные минуты каждый летчик неизбежно что-то импровизирует. Иначе трудно уцелеть.

В этот день мы надежно прикрыли переправу. Из наших ребят не был сбит никто, но трое еле дотянули до аэродрома. Их машины были так изрешечены, что казалось чудом, как они не развалились в воздухе.

Прикрыть переправу и уцелеть всем,- такое случалось не часто.

А переправа через Волгу шла своим чередом. Батальоны 13 гвардейской дивизии прямо с марша грузились в речные трамваи и на суда Волжской флотилии, в лодки и на плоты. По наведенному саперами мосту перетаскивали легкую технику.

Воздушные бои над Сталинградом продолжаются весь световой день. Несмотря на численное преимущество фашистских самолетов, наши летчики бесстрашно атакуют гитлеровцев.

Помимо бомб враг засыпал город листовками, в которых пытался убедить население, что сопротивление бессмысленно, что дни Сталинграда сочтены. В конце листовки обычная фраза: «Лучше всего сдаться».

Эти листовки вызывают еще большую ненависть к фашистам.

Городской комитет обороны отпечатал обращение ко всем защитникам Сталинграда.

«Дорогие товарищи! Родные сталинградцы!- говорится в нем.- Снова, как и 24 года назад, наш город переживает тяжелые дни. Кровавые гитлеровцы рвутся в солнечный Сталинград, к великой русской реке Волге… Не отдадим родного города, родного дома, родной семьи. Сделаем каждый дом, каждый квартал, каждую улицу неприступной крепостью… Защитники Сталинграда! В грозный 1918 год наши отцы отстояли красный Царицын от банд немецких наемников. Отстоим и мы в 1942 году краснознаменный Сталинград. Отстоим, чтобы отбросить, а затем разгромить кровавую банду немецких захватчиков… Все, кто способен носить оружие, на баррикады, на защиту родного города, родного дома!»

Это воззвание нашло горячий отклик в сердцах защитников. С удвоенным мужеством отбивали бойцы бешеные атаки осатаневшего врага.

Видя, что подкрепления с левого берега непрерывно поступают, враг обрушил на Волгу артиллерийский и минометный огонь.

Сдавая смену в воздухе своим товарищам и отправляясь на аэродром, я бросил взгляд на переправу. Волга, казалось, кипела от разрывов снарядов и мин. Нередко от прямых попаданий лодка с бойцами взлетала высоко в воздух. Но гвардейцы упрямо стремились на правый берег. К утру следующего дня в Сталинград переправились два полка дивизии. Они с ходу атаковали врага и выбили его из центра города. А еще через день гвардейцы дивизии А. И. Родимцева штурмом взяли Мамаев курган.

Оговорюсь сразу. В масштабах всей войны такие, на первый взгляд, незначительные успехи могут показаться мелочью. Но в Сталинградской битве решающее значение имели буквально метры оставленной и отвоеванной территории. Так было на земле, так было и в воздухе.

Переправа войск гвардейской дивизии генерала Родимцева проходит в исключительно тяжелых условиях. Вражеские самолеты все время висят над рекой.

Вернувшиеся с правого берега баржи доставляют раненых. Их много,- баржи набиты битком. Кто сходит сам, кого выносят. Один из раненых, бородатый, с забинтованной головой, едва сошел, попросил закурить. Бойцы, ожидавшие команды на посадку, протянули ему несколько кисетов.

– Ну, что там делается?- спросил кто-то.

Раненый, скручивая цигарку, не торопится с ответом.

– Сам черт не разберет,- говорит он наконец.- Видите – весь город горит.

– Чему же там гореть так долго? – удивленно спрашивает молоденький боец, с испугом вглядываясь в дымный правый берег.

– Все горит,- мрачно поясняет раненый.- Все: дома, заводы, сама земля.

– Как же люди там?

– А что люди? Люди стоят. Насмерть стоят.

Раздается команда на посадку, бойцы подхватывают оружие и устремляются на сходни. Скоро нагруженная баржа медленно отходит от берега.

На переправе – ад кромешный. Огонь немецкой артиллерии не прекращается ни на минуту. Хотя вражеские наблюдатели из-за темноты густой осенней ночи не видят цели, но снарядов они не жалеют и стреляют без передышки. Огненные вспышки разрывов на миг освещают мокрый песок, обрубки деревьев, прибрежные лозы, темные силуэты барж на воде и фигуры людей.

Никто не обращает внимания ни на вой снарядов, ни на скрежет разлетающихся вокруг осколков. То и дело из темноты подъезжают грузовики с пехотой, и бойцы торопливо переносят на баржи ящики со снарядами, гранатами, бутылками с горючей жидкостью, мешки и пакеты с продовольствием. Все торопятся, потому что многое нужно успеть до наступления холодного осеннего рассвета.

Приказом по Сталинградскому фронту оборона города возложена на 62-ю армию. Командует этой армией генерал-лейтенант В. И. Чуйков. Это боевой генерал, имеющий за плечами опыт современной войны, человек решительный, энергичный, волевой. Он без всякой рисовки заявил командующему фронтом:

– На левый берег меня немцы не выгонят. Или грудь в крестах или голова в кустах.

А гитлеровцы нагло требуют сдачи города. Они сбрасывают с самолетов тысячи листовок с изображением кольца окружения, в которое якобы попали защитники Сталинграда. На город непрерывно падают бомбы, пикируют самолеты с воющими сиренами, сбрасываются дырявые бочки и обрубки рельсов, издающие при падении душераздирающие звуки. Но все, кто остался в Сталинграде, кто его защищает, уже привыкли ко многому: и к курлыкающим минам и бомбам, к ревущим снарядам, к воющим сиренам и к ослепительным ракетам.