Изменить стиль страницы

Казаки не выдержали: выхватив шашки, кинулись в воду и стали рубить запутавшихся в водорослях сазанов. Рубили азартно, с веселыми выкриками, охваченные рыбацкой страстью.

Старый буддийский монах Сюан-Цзан оказался частично прав. В Иссык-Куле было несметное количество рыбы.

Драконов не было.

Глава 12

ЗАГАДКИ РЕКИ ЧУ

Семенов не зря опасался сарыбагишей.

Они появились вечером в южной части озера. На склонах гор замелькали всадники, запылали сигнальные костры. Задерживаться на берегу Иссык-Куля горстке людей было и бессмысленно и опасно. С досадой на самого себя за неудачное путешествие Семенов решил возвращаться в Верное.

И как же ему не досадовать, ведь ни одна из задач экспедиции не решена! У него нет материалов, подтверждающих гипотезу Гумбольдта о вулканическом происхождении Тянь-Шаня. Он не дошел до истоков реки Чу — вытекает ли она из Иссык-Куля? Он не знает общих размеров и глубины озера, не успел исследовать флору и фауну его окрестностей. Он не разобрался в сложной системе хребтов над Иссык-Кулем. Поверхностные, случайные впечатления — это все, что он вынес из краткого путешествия.

С выступа Тюп-Джаргалинской равнины он окинул прощальным взглядом панораму Иссык-Куля. Золотая, солнечная струя разламывала озерную ширь, с горных вершин сползали светлые облака тумана.

Вечерние сумерки растаяли в беззвездной ночи, очертания гор исчезли. Подул сильный, пронизывающий ветер, заморосил невидимый дождь, температура упала до нуля. Дождь сменился крупным мокрым снегом, лошади и всадники превратились в белые, мелькающие в темноте фигуры. Четыре часа непрерывного перехода измотали людей. Семенов приказал остановиться. Продрогшие казаки валились с ног от усталости, а Петр Петрович не решился развести, костер: мокрый, измученный, завернулся в полушубок, растянулся на сырой земле.

Он проснулся в полночь. Снег прекратился, тучи разошлись, но было сыро, зябко. Разбудил казаков; чтобы не мерзнуть, решили продолжать путь.

Рассвет застал Семенова в долине реки Тюп. Он долго не мог согреться. После холодной и тревожной ночи чувствовал себя совершенно разбитым.

По долине бурно бежали ручьи, голые обрывы тускло блестели. Усталость и равнодушие исчезли, в Семенове снова заговорил ученый. Он не мог безразлично пройти мимо интересных по своему геологическому строению скал. «Известняк здесь выходил в таких малых обнажениях, что нельзя было заметить его простирания, ко он покоился на плотном, несколько метаморфизованном песчанике… Все это было прорвано конгломератами и брекчией, состоявшими из огромных глыб того же известняка, песчаника и красного порфира… Очевидно, прорывающей здесь породой является красный порфир, который образует штоки в осадочных породах».

Горные перевалы сменялись широкими долинами, бурные потоки водопадами, но проводник чутьем опытного следопыта находил дорогу в запутанном лабиринте Небесных гор. Теперь, через неделю, он вывел экспедицию в долину реки Чилик, на границу Киргизской степи.

16 сентября Семенов возвратился в Верное. Хоментовский обрадовался его возвращению; правда, полковника не слишком интересовали научные результаты экспедиции, за радостью скрывались другие причины.

Пока Семенов путешествовал, обстановка в Верном ухудшилась. Опять начались набеги сарыбагишей на аулы богинцев. Русские караваны, идущие из Верного, подвергались разграблению.

Хоментовский с тремя сотнями казаков и пехотной ротой, сопровождаемый киргизами Большой орды, явился в долину Чу, к кокандскому укреплению Токмаку. Разгромил здесь кочевья сарыбагишей, захватил крупные табуны лошадей и овечьи отары.

Хоментовский рассказал о последних событиях в Чуйской долине и неожиданно предложил Семенову:

— Я дам сотню казаков. Вы совершите разведку в тылу сарыбагишей. Проникните в Чуйскую долину, соберете сведения о военных силах кокандского хана, — говорил Хоментовский и радовался, что случай послал ему человека, обладающего военными знаниями.

Семенов слушал, крутя в пальцах янтарную трубку хозяина. И спросил:

— Когда выезжать в поход? Я принимаю на себя командование военным отрядом…

Он выступил из Верного с отрядом в девяносто казаков. Путь его теперь лежал на запад вдоль Заилийского Алатау. В сорока верстах от Верного Петр Петрович переправился через реку Кескелен и углубился в предгорья. Путь затрудняли глубокие, с обрывистыми берегами ложбины. Семенов с трудом сдерживал воинственный пыл казаков — они жаждали встречи с сарыбагишами.

Эта встреча произошла в тот же день.

Отряд приближался к одной из глубоких ложбин, когда Семенов услышал отчаянные крики, призывающие на помощь. Группа барантачей напала на маленький караван, идущий из Ташкента в Верное. Бандиты развьючивали верблюдов и раздевали узбекских купцов, когда появился отряд Семенова.

Сарыбагиши ударились в бегство. Семенов выхватил пистолет, устремился в погоню. Он гнался за барантачами, не замечая растянувшихся цепью казаков. Взмыленный мерин не выдержал скачки, перешел на рысь. Расстояние между Семеновым и барантачами сразу увеличилось.

Он натянул поводья, мерин остановился. Стали останавливаться и поворачивать коней казаки. Между казаками и барантачами взметнулось оранжевое пламя; преследуемые подожгли сухую траву. Степной пал взвился зыбкой стеной и, раздуваемый ветром, устремился на казаков. Теперь уже им пришлось поспешно отступать перед огнем. Семенов укрылся в ложбине и, пережидая пожар, устроился в ней на ночлег.

Утро выдалось вёдреное, ясное. В звонком осеннем воздухе плыли Небесные горы. С востока на запад шли круто и смело вздыбленные хребты, а над ними главенствовал массивный купол Прохладной горы — Суок-тобе. Ее вершина была в мягком белесом сиянии, еловые леса зеленовато мерцали. Между горными вершинами стояли облака, похожие на перламутровые раковины. А вокруг Семенова неслышно догорали мохнатые мальвы, желтыми солнцами трепетали последние цветы софор, осыпался солодковый корень. Речные камыши вздымали коричневые, напоминающие толстые вертела шишки.

По каракастекской долине огряд медленно поднимался на Заилийский Алатау. Четыре часа шел Семенов по руслу мелководного Кастека, пока речка не разбилась на две ветви.

Заночевали на седловине перевала. Утомленные долгими и тяжелыми переходами казаки молча сидели у костров, не выпуская из рук винтовок. Было очень холодно, в пронзительном меловом лунном свете мрачнели черные скалы.

Семенов, скорчившись, сидел на камне, записывая дневные впечатления. Проводник, хлопотавший у костра, заварил кок-чай. Семенов пересел с валуна к костру, взял в иззябшие пальцы пиалу зеленого с бараньим жиром чая. Пил мелкими глотками, чувствуя на себе добрый взгляд проводника.

— Пей еще. Больше пей, аксакал, не замерзнешь.

И голос проводника был таким же добрым, как и его взгляд. «Разве ему нужны киргизские распри или русские завоевания?» — невольно подумал Петр Петрович.

23 сентября он во главе отряда продолжал подниматься на перевал. Туман заволакивал Небесные горы, но солнце уже пробивалось сквозь сырую серую мглу. Казаки, переругиваясь между собою, брели за Семеновым. Когда достигли вершины перевала, солнце появилось во всем своем ослепительном ореоле. Под осенними лучами его мерцала загадочная река Чу. Она текла по широкой долине, разбившись на несколько рукавов. За Чу простирался новый горный хребет, покрытый вечным снегом. Невольно думалось, что нет конца хребтам, вершинам, пропастям, что они завладели землей и небом и тянутся к солнцу, задыхаясь в земной атмосфере.

В Чуйской долине мирно курились дымки. Около Токмака, военной крепости кокандского хана, сарыбагишских кочевий не было. Куда они исчезли? Петр Петрович твердо решил: при встрече с сарыбагишами не завязывать военных действий, а мирно и тихо проникнуть в верховья Чу.

Он спустился в долину, незаметно обошел Токмак и направился вверх по Чу. Передовой казачий разъезд захватил старого киргиза. Старик что-то долго и путано рассказывал, проводник так же долго и путано переводил рассказ. Со слов киргиза Семенов понял: сарыбагиши, напуганные схваткой с Хоментовским, откочевали к озеру Иссык-Куль вместе с верховным манапом Умбет-Ала.