Отряд достиг речки Иссыка. Иссыкская долина, густо поросшая дикими яблонями, урюком и боярышником, являлась одним из входов в Заилийский Алатау. Здесь отряд остановился на дневку.

На привале Семенов узнал о небольшом горном озере Иссыке. Проводники распалили его воображение еще и тем, что в окрестностях Иссыка водятся тигры. В сопровождении охотников он отправился на Иссык.

Иссыкская долина круто уходила в горы, все гуще и гуще становились яблоневые и урючные леса. Охотники въехали под свежие купола яблонь, усеянных созревшими яблоками. Оранжевые и красные круги плодов лежали под каждым деревом, палая листва мягко шуршала.

Семенов заметил куст с перистыми листьями и крупным цветком, протянул к нему руку, но тут же отвел в сторону. Неопалимая купина! Он слез с лошади и долго смотрел на неопалимую купину, словно пришедшую сюда из Рязанской губернии.

Знакомый цветок напомнил его сердцу о милой среднерусской природе.

Он вынул коробок, чиркнул спичкой, поднес к неопалимой купине. Весь куст мгновенно вспыхнул. Тонкое, пронизывающее каждый листок, веточку, лепестки и тычинки цветка сиреневое пламя поколебалось, посияло, погасло. А неопалимая купина по-прежнему была цветущей и свежей, словно пламя и не касалось ее. Сгорело только эфирное масло, которое выделяет в воздух этот такой обычный с виду, но необыкновенный цветок.

— Ое! — вскрикнул проводник. — Цветок не горит. Ты заколдовал его, да?

Наивный вопрос заставил его улыбнуться. Проводник был очень любопытным и смышленым. Приметив, что Петр Петрович собирает растения, проводник показал ему на маленький тонкий кустик. Он оказался новым, еще неизвестным видом бересклета.

Через несколько лет ботаники назовут тянь-шаньский вид бересклета «Евонимус семенови». С тех пор часто ботаники, зоологи, географы будут называть его именем цветы и травы, насекомых и зверей, ледники и горы, но это первое название станет особенно дорогим для него…

Зона диких фруктовых садов сменилась зоной тянь-шаньских елей. Могучие, пепельные стволы уходили в небо, раскидывая свои темно-синие лапы. Семенов запрокидывал голову, чтобы обозреть смутные плывущие макушки, но только видел сквозь синюю хвою кручи и обрывы, спрессованные из белого и розового сиенитов да красного порфира.

За елями начинались заросли арчи, татарской жимолости, черной и красной смородины. Охотники оживились — в таких зарослях встречаются тигры. Но оживление охотников было не очень-то веселым, деланным, даже испуганным. Семенов не особенно верил во встречу с тигром и подшучивал над охотниками.

— Зачем зря шутить? Нехорошо так! Тигр шутить не умеет. Да! — сурово сказал проводник. — Недавно тигр у меня кобылицу зарезал. Ай-яй, какая кобылица была!

А подъем становился все круче.

Семенов сошел с лошади и, сопровождаемый проводником, начал рассматривать горные породы. Красный порфир, диориты — розовые и белые сиениты. Никаких признаков вулканизма. Факты, подтверждающие гипотезу Гумбольдта, пока впереди. Пока все впереди. И для гипотезы Гумбольдта и для открытий его собственных, семеновских. Скоро ли это озеро, называемое Иссыком?

— Сначала дойдем до водопада, — ответил проводник. — А до озера от водопада — дурная дорога. Совсем никакой дороги. Над пропастями пойдем, да!

«Путник, идущий над пропастями Тянь-Шаня, помни: ты лишь слеза на реснице», — вспомнилась Семенову восточная пословица.

Он и проводник одновременно услышали радостно-тревожные крики охотников:

— Тигры, тигры!

Раздался выстрел. Послышались новые азартные возгласы:

— Убегли в арчу!

Семенов разрешил заядлым охотникам преследовать тигров, а сам продолжал подниматься к Зеленому озеру. Раза четыре пришлось перебираться через яростный, несущий крупные камни Иссык. Горный поток кипящими уступами скатывался со скал, грозя опрокинуть и увлечь с собою путешественников.

Проводник привел Петра Петровича к водопаду. Синяя, в пенных накрапах масса воды вылетала из скальной выемки и опрокидывалась в глубокое ущелье. Семенов молча, с захватывающим интересом смотрел на бесконечную живую ленту воды, освещенную заходящим солнцем.

— До Зеленого озера сегодня не дойти. Запоздали, — с сожалением сказал проводник. — А ночью совсем плохо будет. Нельзя идти ночью. Да!

Семенову пришлось вернуться к своему отряду.

Он встревожился, когда узнал, что охотники еще не вернулись.

Охота на тигров кончилась трагически. Преследуя опасных хищников, охотники разделились и пошли по разным тропинкам. Один из них заметил тигра, притаившегося в кустах, но не успел выстрелить. Зверь бросился на казака, ударом лапы вышиб из рук винтовку и остановился.

Так они и стояли, человек и зверь, друг перед другом несколько долгих минут. В эти минуты второй — молодой и неопытный охотник увидел своего товарища и поспешил на выручку. Но в десяти шагах от тигра он испугался и не смог выстрелить. Тигр бросился на него и поволок в кусты.

Упавший охотник успел схватить винтовку и дважды выстрелил по хищнику. Тигр бросил казака и скрылся в зарослях арчи. Зверь перегрыз ему левую руку, повредив плечо и пальцы на правой руке.

Третий охотник, услышав выстрелы, поспешил к месту происшествия и по пути наткнулся на мертвого тигра. Охотники перенесли своего товарища к лошадям и вернулись на дневку утром, когда Петр Петрович разослал свой отряд на их поиски.

Раненого казака пришлось отправить в Верное, а Семенов, так и не побывав на Иссыке, тронулся в дальнейший путь. 4 сентября он поднялся на перевал Асынь-тау. Как в Иссыкской долине, здесь сменялись растительные зоны. Дикие яблоневые и абрикосовые леса — тянь-шаньскими елями, ели — зарослями арчи, черганака, облепихи, за ними появились высокогорные альпийские луга.

Сентябрьская растительность уже тускнела, блекла, но все же тонко пламенели высокие мальвы, обволакивали землю желтым дымком софоры, густо синел шалфей, покачивались голубоватые головки цикория. Яростно, из последних сил, цвел солодковый корень, а рядом с ним грустно осыпались медуница, касатики, дикие астры.

Петр Петрович чувствовал себя в родной стихии. Пополнялись его гербарии, а страницы дневника запестрели латынью.

Ночевать он остановился на вершине Асынь-тау. Впервые в жизни Семенов взошел на высоту в три с половиной тысячи метров, а перевал казался лишь маленькой возвышенностью, затерянной среди каменных громад.

И эти, в легком тумане, горные исполины, и эти луга, покрытые зернистым инеем, и эти провалы, на дне которых ворочались потоки, восхитили его.

Растерянность перед величием Небесных гор почувствовал он. Все те же безмолвные вершины, бездонные пропасти, альпийские пастбища, подернутые пленкой инея. Храпят утомленные казаки, спит у костра проводник, позванивают уздечками лошади…

Утром с перевала Асынь-тау Семенов вышел на реку Асу. Выпавший ночью снег быстро таял, горное солнце ярко светило, температура поднялась, мальвы и бессмертники приподнимались с земли.

Проводник по ущельям вывел Семенова к одной из самых значительных рек Заилийского Алатау — Чилику. Чилик представился Петру Петровичу многоводной рекой, гремящей в порогах. Берега густо поросли пирамидальными тополями и черганаком. Путешественники долго блуждали в лесных зарослях, пока нашли брод. В одном месте Семенов вспугнул марала с большими ветвистыми рогами.

— Бугу, бугу! — закричал проводник. — Стреляйте, это бугу!

Марал скрылся прежде, чем Семенов успел снять с плеча винтовку.

Путешественники направились на юго-восток, по широкому плоскогорью Уч-Мерке. Плоскогорье получило свое название от трех речек Мерке, прорезавших в нем каньоны.

Каньон первой Мерке, преградивший путь Семенову, достигал трехсот метров глубины. Петр Петрович спускался по крутым бокам каньона и видел как бы в разрезе горные породы Тянь-Шаня. «Бока долины, по которым нам пришлось спускаться в нее, были очень круты и состояли из тех характерных конгломератов, из которых, по-видимому, было сложено и все плоскогорье и которые заключали в себе громадные валуны порфира, сиенита, диорита и других кристаллических пород, довольно слабо сцементированных песчаником».