Если в Москве была на время отменена смертная казнь, то Украинская Социалистическая Советская Республика воспользовалась своей самостийностью - из Харькова пришло разъяснение, что все это к Украине не относится, здесь, мол, продолжается контрреволюция и посему террор должен продолжаться. Располневшая Софи со знанием дела просвещала подруг. "Одесса - гнездо воров и налетчиков! - важно сообщала она, непрерывно что-то жуя. - Задача момента - беспощадно убивать уголовных. Белым офицерам объявлены сроки - кто сам заявится - тому будет смягчение".
Леночка, занимавшаяся поиском работы, по вечерам рассказывала собранные ею за день слухи. То вся Одесса говорила, что украинцы где-то рядом. Затем украинцы оказались румынами, превратившимися в каких-то союзников, а затем - не то в сербов, не то в болгар. После болгар пришла очередь поляков, затем - немцев…
Деньги все-таки кончились, пришлось достать остатки "деникинских" тысячерублевок - "колокольчиков", которые, несмотря на официальное запрещение, котировались на подпольной бирже Одессы. Но и их хватило ненадолго.
От голода девушек спас нарком просвещения Луначарский. Конечно, и не подозревая об этом. Спасительным стал его циркуляр, в котором предписывалось - для развития у рабочих и солдат гуманных чувств и смягчения классовой ненависти обратиться к образованным лицам с предложением читать различного рода лекции с предоставлением свободы в выборе тем. Денег за лекции не платили, но выдававшийся продовольственный паек позволял выжить. Слушателям особенно нравилось после лекции под аккомпанемент Ирины, игравшей на фортепиано, петь любимую революционную песню солдат и матросов про Стеньку Разина. Когда храбрый атаман бросал княжну, а посему - буржуйку, за борт, стены дрожали от радостных криков будущих гуманистов.
Огорчали постоянные Леночкины хвори - у нее была какая-то странная легочная болезнь - никто не мог поставить диагноз, а, следовательно, и вылечить.
В довершение всего Софи завела "шикарный" роман с бывшим атаманом казачьего войска Степаном Терским и, заявившись однажды поздним вечером к ним на квартиру, бодро сообщила: "Девочки, я влюбилась, а мой "папочка" завтра возвращается из Киева и меня, конечно, убьет. Я должна срочно бежать. И вам здесь тоже оставаться нельзя. Надеюсь, вы готовы?" Софи вопросительно посмотрела на онемевших от неожиданности подруг. "Что вы на меня так смотрите? Ах, да, вас интересует, какой он… - она мечтательно улыбнулась. - Это такая смесь Распутина, Троцкого и Толстого…". - " Господи, а Толстой-то здесь причем?" - с трудом откашлявшись, спросила Леночка. "Ах, милая, как ты не понимаешь, это так чудесно, когда все это вместе - и Распутин, и Троцкий, и Ле-е-в Николаевич с его непротивлением злу насилием. То есть - лаской, девочки, нежностью и ла-аской…"
Заметив осуждение в глазах младшей сестры и веселое недоумение на лице Ирины, она, суетливо открыв сумочку, извиняющимся тоном спросила: "Девочки, хотите кокаину?"
– "Благодарствуйте, Софочка, мы постимся!" - серьезным тоном ответила ей тогда Ирина.
На лице Софи, глядящей на смеющихся подруг, появилась растерянная улыбка. Она обняла и расцеловала их с Леночкой, на глазах у нее выступили слезы. "Не ругайте меня, девочки. Разве в этой жизни может быть хоть что-то прекраснее любви? Даст Бог, свидимся в Крыму".
Побег из Одессы был организован новым ухажером Софи. По всему побережью большевики установили запретную полосу, версты на две от берега. Дальше ее заплывать было нельзя. Изображая из себя рыбаков, которым ночью приспичило половить рыбки, двое крепких казаков, выделенных им Терским, налегли на весла - и через сутки, вконец измученные качкой, отсутствием воды и провианта - в спешке успели прихватить с собой в шлюпку только пару дынь - они увидели маяк. Это была их цель - коса Тендра. Вскоре женщины уже сидели в кают-компании яхты "Лукулл" и пили чай с членом правительства Врангеля адмиралом Саблиным, оказавшимся добрым знакомым отца Ирины. Утром яхта взяла курс на Севастополь…
…Ирина посмотрела в окно, за которым сгустились сумерки. "Да… Скорей бы весна…" - Так уже надоела зима… - негромко произнесла она. Серегин, лениво предаваясь туманным раздумьям, доедал последний круасан.
– А чего здесь зимой бывает? - спросил он, подбирая пальцами крошки со стола и отправляя их в рот.
– Зима здесь, вы, наверное, еще не успели оценить это в полной мере, - хуже не придумать. Утром - дождь, в полдень - снег, вечером - дождь, к ночи - мороз. Все ходят больные, простуженные, кашляют, чихают… - помолчав, она показала в окно. - Видите, во-он, справа огонечки? Не хотите пойти в синематограф? Там очень мило. Я, кстати, знакома с режиссером Марселем Лербье. У него студия на окраине Парижа. Он даже мне предлагал сниматься у него. Представляете? - она говорила с забавными ужимками, будто желая умалить значение своих слов.
Серегин, наконец, перестав жевать, в два глотка допил вино.
– Представляю, - сказал он сумрачно. - Губа не дура! Вы, ну, так сказать, очень красивая… В общем… - он почесал затылок, - Слышь Ир, - перешел он на "ты", - не приучен я вот так, ну, вокруг, да около скакать! Скажу прям в лоб - нравишься ты мне, - вдруг решительно заявил он.
Она чуть не поперхнулась от неожиданности и жестом попросила официанта подлить еще вина. "Ну, наконец-то! Сам решился! - весело подумала Ирина. - А то я думала, придется канкан на столике танцевать! Спасибо, Софи! - мысленно обратилась она к подруге. - Даже мысли о тебе действуют на мужчин возбуждающе".
– Да я и сам могу. Что я, не мужчина? - Серегин отодвинул руку официанта с салфеткой, взял бутылку, поднес ее к своему бокалу, но под взглядом Ирины замер и со словами: "Вам освежить?" - плеснул вино сначала в ее бокал, пролив несколько капель на белоснежную скатерть, а затем себе все, что осталось. Она сделала знак официанту, чтобы принес еще. - Вы, Александр, кстати, имейте в виду - с непривычки вино может показаться легкой водичкой, а потом… Контроль можно над собой потерять.
Серегин, презрительно хмыкнув, допил вино и, вытерев рот ладонью, самодовольно произнес:
– Ты, Ирин, об моем пьянстве не беспокойся. Меня не прошибет. Я к этому делу сызмальства привычный. В гражданскую сколько разов чистый спирт принимал - и чего? Только злее контру рубил! - махнул он рукой, показывая, как это делал. - В капусту! А контролировать себя - пусть те, у кого камень за пазухой контролируют, а мне скрывать нечего, я - весь вон какой есть, открытый. Что в голове - то и говорю! - гордо изложил Серегин свою мысль.
Ирина почувствовала страшную усталость, не имея более желания говорить ни о чем. "Серегин начал пьянеть, - она попыталась мысленно оценить обстановку. - Что дальше? Как себя вести? Неужели уже сегодня?"
– А хотите, сходим в театр? - улыбаясь игриво и нежно, оживленно спросила Ирина, быстро взяв себя в руки
Он изумленно уставился на нее, откусывая заусенец.
– Здесь много артистов из России, - словно не замечая этого взгляда, продолжила Ирина. - Многие не знают языка, поэтому не смогли поступить во французский театр. Да и если б знали… - она махнула рукой. - Кому они тут нужны?
– О! Это ты в самую точку сказала! - он, недоуменно покрутив в руке пустой бокал, перевернул его вверх дном.
Официант, вынырнувший откуда-то из-за его спины, протянул руку с новой бутылкой.
– Давай! - Серегин, поставив бокал на ножку, не глядя, подвинул его в сторону официанта. - Лей!
Официант, скорбно посмотрев на расплывшееся на скатерти пятно, наполнил его бокал.
– Мсье из России? - с любезной улыбкой понимающе спросил он у Ирины.
– Да, - улыбнулась она.
– Что он говорит? - подозрительно спросил Серегин.
– Он сказал, что, очевидно, вы из России.
– Вот. Я так и понял, - выражение лица его изменилось. - Видать тоже нашему делу сочувствует. Хоть и не рабочий и вынужден буржуям прислуживать, а косточка трудовая имеется. - Он всем телом повернулся к официанту. - Комрад! - Исчерпав запас иностранных слов, Серегин поднял согнутую в локте руку, сжав пальцы в кулак. - Пролетарии всех стран, соединяйтесь! - Официант вежливо улыбнулся. Лицо Серегина просияло. - Во! Видишь? Все понимает! Советского человека, его ни с каким буржуем не спутаешь. В нас своя гордость имеется! - он поднялся с места и поднял бокал: - За победу мировой революции! - выпил залпом. - Во всем мире! - опустился на стул.