– Урукхай, – повторил Серый. – Это мне знакомо. Читал. И даже смотрел. Только в кино урукхаи другие были. Ты намного красивей.

– Еше зедай? Людь?

– Я-то? Человек.

– Чело-вэк.

– Нет, правильно говорить «человек». Слитно и буква «в» мягкая. Человек. Очень легко!

– Чело-вэк, – урукхай показал во всей красе четыре желтоватых клыка.

– Тебе бы зубы почистить, – пробормотал Серый, – вообще был бы неотразим: конский хвост сзади, четыре бивня впереди, – тут его озарило. – Слушай, а может, ты мне телефон отдашь? По дружбе. Как Верному путнику урукхаев… – Тораст не понимал его, и парень начал с ним разговаривать как с глухонемым, знаками. – Ну, вот такой, – изобразил маленькую коробочку. – У меня отобрал, – изобразил, как его обыскивали. Тораст возразил резко:

– Хлоиш атзэй, – и ушел.

– Он у нас прижимистый, – сообщил издалека Ут, не отвлекаясь от лечения Влада. – К тому же может быть это оружие. Оружие ты пока не заслужил. Только имя и статус. Сергей испустил вздох и прислонился к каменной стене.

– Ут, а че тут творится-то? Где обещанная ванна?

– Я не смогу ответить на твой вопрос, – не оборачиваясь, забасил хоббит. – Вольфы осматривают Башню. Как только они выяснят что-то, я сразу сообщу. А пока можешь провести время, обрабатывая раны. Лучше если ты будешь здоров до наступления ночи.

– А как их обрабатывать? – удивился Серый.

– Точно так же как это сделал для тебя Тораст, – Ут, наконец, повернулся к нему, держа небольшой кусочек бинта. – Осмотри себя целиком. Если где найдешь ссадину или синяк, делай вот так, – Ут прижал бинт к коже. – Очень легко. Вон тебе Тораст оставил лекарство.

Серый послушно задрал штанины. Комком влажных бинтов начал утирать раны на ногах.

– Вот так, так и еще раз так, – бормотал он. – Одну прижали – стало их девять. Еще одну поймали – стало их восемь… Интересно, что бы сказала мама, о таких бинтах?

При воспоминаниях о матери не появилось ни тоски, ни маленького сожаления. Вряд ли она заметит, что он исчез. Вот бабушка бы заметила. Но ее год, как нет. А мама – красивая женщина, которая всю жизнь искала счастье, вернее мужчину, который посвятил бы себя ее счастью – подумает о нем только тогда, когда ее в очередной раз бросят. Это происходило примерно один раз в два года. Она вваливалась в их с бабушкой квартиру с чемоданами. Громко рыдала, размазывая по лицу косметику. После месяц лежала на диване. То глотала валерьянку литрами. То хватала нож и, прицеливаясь к венам, требовала «немедленно позвонить этому гаду и сказать, что моя смерть на его совести». В промежутках она еще умудрялась воспитывать его: «С этой девочкой не дружи, она же красивая фифа, только деньги с тебя вытрясать будет». Серый многозначительно хмыкал: почему это мама осуждает в других то, чем всю жизнь сама занималась? Или еще скажет: «Не воруй, Сереженька. Помнишь, в старом фильме показывали? Тебя посадят, а ты не воруй!» Серый опять хмыкал. На этот раз потому, что по большому счету ей ведь все равно ворует он или нет. Ей всю жизнь на него наплевать. Так, обуза ненужная. Вскоре «суицидная депрессия», как называла ее мама, заканчивалась и она упархивала в новую жизнь с новым мужчиной, оставляя за собой тонкий аромат французских духов. Конечно, следует отдать ей должное, в периоды счастья, она их с бабушкой хорошо обеспечивала. «Это мой родительский и дочерний долг», – с пафосом нудела она по телефону, сообщая, что в банке можно снять значительную сумму. Так что Серый никогда не бедствовал – тут мент как в воду глядел. Но ему было гораздо веселей добывать деньги самому. А главное, у него здорово получалось. Кто этого не испытал, никогда не поймет, какой кайф получаешь от ловкой кражи. Стоишь на остановке мило беседуешь. Глазками стреляешь. Тетка радуется: молодой ее клеит. А он клеит ее мобилу. Прямо сама к ладоням липнет. И замечает пропажу тетка обычно уже дома. Так что приятного мальчика, который к тому же и номер телефона ее выпросил, уже никак не заподозрит. Начинает лихорадочно соображать: когда в последний раз мобилу держала, с кем разговаривала. На Сергея, этакого Ивана царевича с обаятельнейшей улыбкой как можно подумать? Либо еще и жалела, что он не может позвонить – мобилу-то стырили. Ах да! С ней же ехал в маршрутке такой противный тип. Она еще сразу определила, что он преступник. Сергей хихикнул.

Вообще-то, пока бабушка за ним присматривала, он редко этим занимался. Не любил ее огорчать. Она-то все равно заметит, что у него лишние деньги или новые вещи. А вот как бабушка умерла, у него совсем тормозов не стало. Потому и попал под Барина. Чтоб на него понос напал, когда воду в районе отключили. Взял пару мобил на чужой территории, а потом его раз и прижали два молодчика в подъезде дома родимого. Еще через десять минут он, шипя сквозь зубы и кривясь от резкой боли в отбитой печени, выслушивал, что за «охоту без лицензии» должен он теперь Барину пять штук баксов и пока не отдаст, раб он. Серый умудрился отдать за неделю. Позвонил маме и слезно вымолил, на аборт залетевшей подружке. Часть занял у друзей, Игорька Крота и Марата Татарина. Татарин – верный как собака и сильный. И глупый. А в Кроте ума на троих, но силы нет. Хотя опять же какого ума. Если по части, как в мире прожить, то Сергей его, пожалуй, переплюнул бы. А вот по части физмата Крот неоценим.

Остаток набрал мобилами. И сволочь эта еще барыга. Прознал про нужду его и цены в два раза снизил. Паскуда.

Серый расплатился. А позже, идиота, на крутых потянуло. Насмотрелся за эту неделю, как Барин и его парни на шестерок цыкают, и представил себя на их месте. От радости аж в зобу дыханье сперло. В общем, стал он на Барина работать. И друзей подключил, дурак. Барин сволочью порядочной даже для своих оказался. Проценты драл немереные, и за просчеты тоже драл, но уже с провинившихся. А главное, выяснилось, что не отвяжешься от него. «Сдам, – говорит, – если уйдешь. У меня и мент знакомый есть. Ради процента повышаемости раскрываемости преступлений засадит на полную катушку. И за себя пойдешь и за того парня сверху добавят».

Серый так углубился в мысли, что, когда в зал ввалились вольфы, вздрогнул всем телом.

– Пусто, – сообщил Свирепый всем сразу. – В башне никого и ничего нет: ни стражей, ни оружия, ни одежды, ни мебели. Только посуда битая кое-где. Можно подумать, что все ушли, если бы не запах смерти.

– А крови нигде нет? – поинтересовался Асуэл.

– Крови нет, – вольф медленно произнес. – А вот запах смерти: смесь ужаса и отчаяния – еще уловить можно.

– Может, те, кто напал, выгребли все что есть, как добычу?

– Очень вероятно, – поскреб щеку Ут. – Хотя удивительно, что нет крови. Они ведь должны были сражаться. Может, магия?

– Что мы гадаем? Я попробую слиться, дерево должно хоть что-то увидеть, – эльф вышел из башни. Сергей проводил его взглядом.

– Что он попробует? – уточнил Сергей.

– Слиться с деревом. Когда он сделает это, он увидит то, что видело дерево за последние сутки.

– Здорово! А посмотреть можно? Ут пожал плечами:

– Можно, только лучше не выходи, а то тоже камнем по темечку получить можешь. Сергей перебрался к выходу и выглянул одним глазком в самый краешек.

Асуэл подошел к тополю, прислонился к нему, обняв его. Вор наблюдал, затаив дыхание. Но так и не заметил, когда все изменилось. Миг – и эльфа не стало. А дерево осталось на месте. Может, только ствол чуть потолстел. Для верности он протер глаза. Нет эльфа и все тут. Растеряно оглянулся, поймал насмешливый взгляд урукхая. Когда взглянул во двор, Асуэл сделал шаг от дерева. Медленно пошел обратно.

– Что? – тут же начал выпытывать Ут.

– Тут было что-то вроде урагана. Крики, стоны, вопли ужаса. Но ураган совсем не угрожал дереву. Только стражам. Оно даже не испугалось. Странно, правда? Тораст промычал что-то.

– И еще – ураган старательно срывал ставни.

Хоббит подскочил как заяц и исчез в дверном проеме. Все остальные переглядывались в тягостном ожидании. Ут вернулся через пять минут.