Тени. Тьма. Немного света. Я рванулся к свету, выкрикнув — имя.

— Лежи, господин, — сказал Роуэн, — лежи спокойно.

Уэйтэ держал в руках кусок окровавленного полотна, и я осознал, что он сейчас занимается моим плечом. Еще кровь. Боги, хоть бы он вспомнил об этом своем порошке!.. Ясно, почему так спокоен Роуэн — ему ведь тоже достался поцелуй горячей стали, и он полагал, что я буду вести себя так же, как и он тогда.

Я прикрыл глаза. По лицу стекали струйки пота. Я совсем позабыл, что такое боль — настоящая боль, давненько не получал таких ран. Раз или два в Кэйлдон я был серьезно ранен, но уже успел позабыть и боль, и слабость, способные сломить душу.

— Стрела была пущена с близкого расстояния, — размышлял вслух Уэйтэ. — Ваш доспех достаточно ослабил удар, хотя и не остановил полностью. Но рана не серьезна, я уже извлек наконечник и, если вы побудете в постели достаточно долго, думаю, все будет в порядке.

Я приоткрыл один глаз:

— А как насчет твоего зелья?

— Хотите, чтобы я дал вам его?

— Нет… — я зашипел, ощутив дергающую боль в плече. — Боги… неужели ты не можешь мне дать то же, что и Роуэну?

— Я так и думал, что вы что-то мне подсыпали в вино, — заметил Роуэн. — Уж слишком хорошо я спал в ту ночь.

Уэйтэ прижал к моему плечу чистую ткань. На этот раз крови было меньше, но боль все не уходила.

— Я дам вам все, чего вы пожелаете, мой господин. Это часть работы целителя, — он улыбнулся, увидев мое омрачившееся лицо. — Подождите, пока я закончу с раной, потом вы получите ваше… э-э… зелье.

Он махнул Роуэну рукой:

— Подними его, только бережно — представь себе, что держишь яйцо…

Были бы силы — я бы рассмеялся, а так смог только улыбнуться — и, скривившись, невольно застонал, когда Роуэн приподнял меня, чтобы дать возможность Уэйтэ перевязать рану:

— О бот… у меня что, все кости, переломаны?

— Нет, — Уэйтэ уже принялся за дело, закрыв рану тканью и привязывая руку так, чтобы я не мог лишний раз потревожить плечо. — Вас нашли под тремя сотнями фунтов атвийской падали, упакованной в кольчугу. Похоже, вы так пролежали несколько часов — до конца сражения. Неудивительно, что после этого вы чувствуете себя несколько… э-э… подавленным — вот и все, капитан, я закончил. Уложите его снова — осторожно, осторожно, не повредите скорлупу.

Я прикрыл глаза и лежал неподвижно, ожидая, пока утихнет боль. Мгновением позже Уэйтэ поднес к моим губам чашу:

— Выпейте, мой господин. Сейчас вам лучше уснуть.

Я осушил чашу подслащенного вина и снова откинулся на ложе, пытаясь забыть о боли. Роуэн, стоявший подле на коленях, следил за мной настороженным взглядом.

Меня била дрожь. Уэйтэ укутал меня покрывалами и одеялами так, что открытой оставалась только голова, вокруг моего ложа стояли жаровни. Зимой и малейшая рана может оказаться смертельной.

Губы у меня болели — там, где в них впечаталась кольчуга атвийца. Я потрогал их языком и, ощутив распухшую рану, поморщился. Надо же было так глупо выйти из боя!

— Надо полагать, мы выиграли, — сказал я. — Иначе я наверняка находился бы в атвийской палатке, и ни целителя, ни капитана со мной не было бы, — и, после паузы. — Разве что вас тоже взяли бы в плен.

— Нет, — покачал головой Роуэн, — Мы выиграли, господин мой, выиграли окончательно — и эту битву, и войну. Атвийцы разбиты, и мало кому удалось сбежать в Солинду. Не думаю, чтобы они стали тревожить нас снова.

— Торн..?

— Мертв, мой господин. Я вздохнул:

— Я хотел добраться до него сам.

— Я тоже, — лицо Роуэна помрачнело. — Я не послушал тебя, господин, и сам пошел в бой, но его найти не смог.

Зелье начало действовать. Слабость от раны и потери крови только помогали ему. Я чувствовал, как меня начинает засасывать темный водоворот. Говорить стало тяжелее.

— Проследи, чтобы он был похоронен так, как приличествует его положению, тщательно подбирая слова, сказал я, — но не возвращайте тело его людям. Когда мой отец умирал от ран на поле битвы у Мухаары, и Торн взял меня в плен, я просил о погребении по обычаям Хомейны. Торн отказал ему в этом. А потому я отказываю ему в атвийском погребальном обряде.

— Да будет так, мой господин, — очень тихо ответил Роуэн.

Я отчаянно боролся с забытьем:.

— У него есть наследник. Два сына, как я слышал. Пошли… пошли слово, что Мухаар Хомейны требует вассальной присяги. Я буду ожидать сыновей Торна в Хомейне-Мухаар… чтобы принять их клятву, — мои веки опускались, словно наливаясь свинцом, я нахмурился, — Роуэн… проследи за этим… — Да, мой господин. Я снова попытался собраться с силами:

— Мы едем утром. Я хочу вернуться в Мухаару.

— Вы еще слишком слабы для того, чтобы отправиться в путь завтра, спокойно заметил Уэйтэ. — Вы сами поймете это, мой господин. — Я не стану возражать против повозки, — пробормотал я, — моя гордость это стерпит. Роуэн улыбнулся:

— Да, мой господин. Итак, повозка вместо коня. Я задумался об этом.

Несомненно, слухи дойдут до Электры. Я не хотел, чтобы она беспокоилась.

— Я поеду в повозке, пока до Мухаары не останется пол-лиги, — пояснил я. — Тогда я пересяду в седло.

— Конечно, господин. Я сам прослежу за этим.

И я провалился в темноту.

К сожалению, Уэйтэ оказался прав. В повозке или нет, но я не был способен отправиться в путь поутру. Однако уже на третий я почувствовал себя значительно лучше. Я оделся в самую теплую одежду, какая только нашлась, пытаясь не обращать внимания на боль в плече, и отправился поговорить с Мередитом и его соратниками.

Они проводили в моей армии последние дни. Их помощь помогла мне довершить разгром Торна, и теперь я должен был отослать их домой. Я проследил за тем, чтобы каждый капитан получил золото, каждый солдат — по монете. Не то чтобы война с Торном разорила меня, но лишних денег у меня не водилось. Все, что я мог обещать — надежный союз королю Эллас, но этого, похоже, Мередиту было вполне достаточно. Затем он попросил меня об одолжении, которое я сделал с удовольствием: Гриффт хотел остаться со мной, чтобы служить Эллас в Хомейне-Мухаар — скоре послом, чем просто гонцом. Итак, Королевская Гвардия Эллас отправилась домой без рыжеволосого посланника.

Я тоже отправился домой. В повозке — сил на то, чтобы скакать верхом, у меня еще не было, — и большую часть дороги проспал или провел в размышлениях о будущем. Атвия была моей — если я захочу удержать власть над ней, хотя, должно быть, сыновья Торна не пожелают с этим смириться. Я знал, что они очень молоды — но не знал в точности, сколько им лет. Однако пытаться самому управлять Атвией было делом почти безнадежным. Остров находился слишком далеко. Регент в Солинде — тоже не лучший вариант, но там у меня не было выбора. Даже Солинда была мне не нужна, Беллэм некоторым образом завещал мне ее — самой своей смертью, брак скрепил это.

Хотя я был вовсе не против того, чтобы называть своими два королевства вместо одного, жадным я не был. В прежние времена дальние владения истощали казну королей, я в эту ловушку не попадусь. Пусть Атвия остается атвийской. И если на этот раз у Электры будет сын, я с радостью отдам второму Солинду.

На повозке до Мухаары нужно было добираться несколько дней, и я сел в седло задолго до того, как до столицы осталось обещанных пол-лиги. Рана все еще болела, но уже начинала заживать. Я подумал, что, если я не стану слишком сурово испытывать свои силы, мне удастся проехать остаток дороги в седле.

И все же когда я наконец подъехал к главным воротам моей Мухаары, я почувствовал, что тело мое наполняет усталость. Голова туманилась, мне тяжело было даже думать. Я хотел только уснуть на кровати — на настоящей кровати, не на солдатской койке, держа Электру в объятиях.

Я принимал приветствия слуг, поднимаясь на третий этаж, к комнатам Электры. Но в дверях меня встретила солиндская служанка и сказала, что Королева принимает ванну: не мог бы я подождать?

Нет, сказал я, подождать может ванна, но она захихикала и сказала, что королева приготовила мне особенную встречу, получив известия о моем возвращении. Я слишком устал, чтобы возражать против таких объяснений — только задумался о том, что же такое придумала Электра, повернулся и ушел.