— Жехаан? — одним дыханием, уже без голоса.

— Нет, — ответил он. — Рухолли. Сейчас, в этот миг, я — твой рухолли.

Руки на мгновение крепче сжали мое, еще безвольное и бессильное, тело:

— Рухо, все уже окончилось, — Жа-хай ?

— Жа-хай-на, — проговорил он, словно бы успокаивал меня. — Жа-хай-на Хомейна Мухаар. Ты — родился.

РодилсяРодилсяРодился…

— Жа-хай-на?..

— Принят, — мягко проговорил он. — Родился король всех кровей.

Ко мне снова вернулся хомэйнский язык, но голос мой можно было назвать человеческим только с большой натяжкой:

— Нет, — я внезапно понял это. — Я — только хомэйн.

— Четыре дня ты был — Чэйсули. Этого вполне довольно.

Я тяжело сглотнул.

— Здесь темно. Я почти не вижу тебя. Это было правдой. Я видел только силуэт — темный силуэт на фоне кремово-белого мрамора, во мраке казавшегося темно-серым, силуэты лиир, покрывавшие стены, были сейчас почти неразличимы.

— Я оставил факел на лестнице, дверь почти закрыта. Пока ты не будешь готов, пусть лучше остается так.

Глаза у меня болели от света, пробивавшегося сквозь узкую щель — там, где был выход. Луч света сверкнул, отразившись от золотых браслетов, едва не ослепив меня сиянием, черной чертой обозначился шрам на лице того, кто назвал меня — рухо…

Шрам. Не Дункан — Финн.

— Финн… — я попытался сесть — и не смог. Не хватило сил.

Он снова заставил меня лечь.

— Не спеши. Ты пока еще… не обрел цельности. Не обрел цельности? Но что тогда со мной..?

— Финн… — я замолчал, потом продолжил, — я выбрался? Выбрался из… из этой ямы?

Я просто не мог в это поверить.

Финн улыбнулся, напряжение и усталость покинули его лицо.

— Ты выбрался из Утробы Земли. Разве я не скачал тебе, что ты родился?

Я начал чувствовать холод мрамора и вспомнил, что прошел это испытание обнаженным. Лежать было неудобно. Я подтянул ноги, пытаясь понять, что со мной.

Нет, кажется, все было в порядке — по крайней мере, с моим телом. А-с разумом?

— Я сошел с ума? Ты это имел в виду?

— Отчасти — может быть. Немного. Но это скоро пройдет. Это… — он на мгновение замолчал. — Мы нечасто делаем такое, заставляя человека рождаться заново. Это тяжело пережить.

Я наконец сел, внезапно осознав — я стал другим. Я больше не был Кэриллоном. Я был чем-то иным. И это «что-то» заставило меня приподняться и сесть. Я заглянул в лицо Финна, в его глаза — желтые даже во мраке. Глаза зверя…

Я коснулся рукой своего лица — но не мог, конечно, определить на ощупь цвет моих глаз. Они были голубыми.. а — теперь? И — кто я теперь…

— Человек, — ответил Финн.

Я прикрыл глаза и замер во мраке, слушая свое дыхание — так, как я слышал его там, во Чреве Земли.

И — па-тамм, па-тамм, па-тамм…

— Жа-хай-на, — мягко повторил Финн. — Жа-хай-на, Хомейна Мухаар.

Я потянулся к нему и обхватил пальцами его запястье — быстрее, чем он успел отстраниться или хотя бы сделать какое-то движение. Осознал, что в первый раз опередил Финна, и держал его руку теперь — так же, как когда-то он держал мою, готовясь вспороть кожу и плоть кинжалом. У меня сейчас не было кинжала но зато он был у Финна. Мне оставалось только протянуть руку и взять клинок.

Я улыбнулся, чувствуя под своими пальцами живую плоть и кровь. Он человек, смертный человек. Не чародей, способный жить вечно.

Не как Тинстар. Чэйсули, не Айлини.

Я взглянул на его руку — он даже не пытался высвободиться, просто ждал.

— Это трудно? — спросил я. — Когда твое «я» уходит в землю, и ты принимаешь иное обличье? Я видел, как ты это делаешь. Я видел выражение твоего лица, пока лицо — еще лицо, покуда ты еще не скрыт пустотой, — я помолчал. Мне нужно это знать.

Его глаза потемнели:

— В хомэйнском нет слов, чтобы…

— Тогда скажи словами Чэйсули. Скажи на Древнем Языке.

Финн улыбнулся.

— Сул-хараи, Кэриллон. Вот что это такое. Однажды я уже слышал от него это слово. Это было в Кэйлдон — мы сидели и пили уиску, и говорили о женщинах, как говорят только мужчина с мужчиной. Конечно, многое так и не было произнесено вслух — но мы уже научились понимать друг друга без слов. Мы оба думали об Аликc… От этой ночи в моей памяти сохранилось только одно слово: сул-харай.

Оно означало высшее блаженство, какое только могут почтить в слиянии мужчина и женщина — совершенное, почти священное чувство. И хотя в хомэйнском языке действительно не хватало слов, чтобы объяснить это до конца, я понял остальное по тону Финна, каким было произнесено это слово.

Сул-харай. Когда мужчина и женщина сливались, как две части целого, на краткое мгновение. Теперь, наконец, я понял сущность превращения Изменяющихся.

Финн отодвинулся к ближайшей стене и откинулся назад, положив руки на колени. Смоляно-черные, давно не стриженные волосы почти скрывали его лицо. Но теперь я заметил в нем еще одно: даже в облике человека он напоминал изображения лиир, украшавшие стены. Во всех Чэйсули есть что-то от хищников.

Что-то дикое.

— Когда ты вернулся? Он улыбнулся:

— Узнаю Кэриллона! Думаю, теперь с тобой все в порядке.

За его спиной находилось изображение ястреба, когда Финн пошевелился, показалось — он расправляет крылья… но — нет, это было даром его брата.

— Я пришел два дня назад Во дворце была страшная суматоха, мне сказали, что Мухаар куда-то пропал. Сперва я подумал, что тебя убили, но Дункан очень спокойно объяснил мне, что отвел тебя сюда, чтобы ты родился заново.

Я потер лоб:

— Ты знал о существовании этого места?

— Я знал, что оно здесь есть. Не знал, где именно. И уж совсем не подозревал, что Дункан замышляет что-то подобное, — Финн наморщил лоб. — Он упрекал меня за то, что я рисковал тобой, призывая магию звезд, а сам привел тебя сюда… Не понимаю его. — Он мог бы стать Мухааром, — задумчиво проговорил я, чувствуя, как при этих словах у меня сжимается горло. — Дункан

— вместо меня. Если бы хомэйны не правили…

Финн пожал плечами:

— Но они — и ты — вы правите. Нет смысла думать о том, что могло бы быть.

Дункан — вождь клана, для Чэйсули этого вполне достаточно.

Я поднял руку, внимательно разглядывая ее. Кожа иссеченная шрамами, кости, одетые плотью… И все таки эта рука совсем недавно была волчьей лапой.

— Сны, — пробормотал я.

— Не нужно ничего рассказывать, — посоветовал Финн. — Мухаар — ты, а не я, все, что произошло, должно остаться при тебе. От этого магия станет только сильнее.

Я уронил руку, чувствуя себя слишком слабым даже для того, чтобы просто пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы подняться на ноги.

— Какая магия? Я же хомэйн.

— Но ты снова родился из Чрева Земли. Верно, у тебя нет нашей крови, ты лишен дара лиир… но теперь и у тебя тоже есть крупица нашей магии, — он улыбнулся. — Магия — уже то, что ты выжил.

Внезапно я почувствовал сосущую пустоту в желудке.

— Еда. Боги, как же мне нужно поесть!

— Тогда подожди. У меня есть для тебя кое-что. Финн поднялся и вышел, когда он вернулся с винными мехами в руках, я бесцельно разглядывал стены.

Глотнув, я едва не захлебнулся:

— Уиска!

— Молоко жехааны, — подтвердил Финн. — Сейчас это тебе нужно. Пей, только не слишком много. И перестань пускать слюни, как младенец.

Я слабо улыбнулся — одни боги знают, какого усилия мне это стоило:

— Боги, ну неужели мне не дадут поесть…

— Тогда одевайся и пошли отсюда.

Одеться… я тоскливо посмотрел на кучу одежды рядом со мной. Рубашка, штаны, сапоги.. я сомневался, что смогу надеть хотя бы рубашку.

И тут я внезапно вспомнил, как утратил власть над своим телом — там, в пропасти, меня обдало жаром.

— Боги, — сумел я выговорить через несколько мгновений. — Я не могу пойти прямо так…

Финн вздохнул, сгреб одежду и начал одевать меня, словно я действительно был беспомощным ребенком.

— Ты слишком велик, чтобы я мог нести тебя на руках, — хмыкнул он, когда я, пошатываясь, поднялся на ноги. — Кроме того, это может запятнать твою репутацию: подумать только, Мухаар Кэриллон вусмерть напился где-то в закоулках дворца! Что только скажут слуги?