Сассь покачала головой, но тут же заявила: «Покажи, пожалуйста, то розовое платье, с оборками». Это «по­жалуйста» и выражение лица Сассь предвещали что-то необычайное. Марью явно обрадовалась приходу под­руги и принялась терпеливо рыться в коробке, отыски­вая самое нарядное платье своей куклы. Когда она через плечо протянула Сассь это платье, в ее лице было что-то тревожное, словно ей хотелось о чем-то предуп­редить ее, но чувство такта удерживало от этого.

Сассь взяла розовое платьице и, разглядывая его со всех сторон, деловито заметила:

— Оно же совсем мятое. Хочешь, я поглажу?

— Да нет же, — Марью часто захлопала ресни­цами, — после выставки она его ни разу не надевала.

— Ну, если тебе жалко, тогда дай другое. Я хочу погладить.

Марью бросила на свое имущество быстрый, расте­рянный взгляд и выбрала простое клетчатое платьице. Сассь почти на лету схватила его и как-то торжественно и важно направилась в переднюю, к гладильной доске. Теперь за ней наблюдали все. Видимо, этого она и до­бивалась.

И вдруг Сассь вытащила из-под передника не что иное, как крошечный утюжок! Но что в этой игрушке больше всего поражало, так это возможность пользо­ваться им, как настоящим!

Словно во всем этом нет ничего особенного, так спо­койно и деловито Сассь включила свой «карманный» утюжок. Тут уж, конечно, все собрались вокруг нее. Но она ничего не отвечала на наши вопросы. Жестом опыт­ной гладильщицы она послюнила палец и дотронулась им до еще совсем холодного утюга.

— Что это за штука?

— Откуда она у тебя?

— Он в самом деле нагреется?

На последний вопрос мы вскоре получили исчерпы­вающий ответ, потому что все услышали потрескива­ние, характерное для горячего утюга. Сассь с ожесто­чением водила крошечным утюжком по кукольному платью. Нам всем пришлось убедится, что рядом с Сассь мы ничего не значим. Все мы, вместе с нашим кукольным хозяйством, по сравнению с Сассь просто жалкие и ничтожные существа.

— Ой, Сассь, дай-ка и мне! И мне! — Но этого сча­стья удостоилась только Марью. Однако Сассь все еще не соизволила ответить, откуда у нее эта драгоцен­ность. И я тоже спросила ее. Но прежде чем Сассь успела ответить, Айна сообщила:

— Из электромагазина. У моей мамы тоже есть такой. Это дорожный утюг. Во время гастролей она всегда возит его с собой. Из-за туалетов. Она купила его в Ленинграде. Только там они и бывают. Может быть, теперь завезли и сюда. Мама обещала купить такой и мне, если будут в продаже. Теперь, значит, появились. Только ведь Сассь никто его не покупал. Она потихоньку стащила его из магазина.

Сассь засопела от негодования:

— Может, ты сама и ходишь по магазинам поти­хоньку таскать вещи, иначе зачем бы подозревать других. А утюг твоей матери ты просто выдумала. Та­ких в магазинах вообще не бывает. И в Ленинграде тоже не бывает. Даже в Москве. Нигде в жизни не было, потому, что Энрико сделал только один. Для меня. По­няла? Только для меня. Видишь, мне сделал, а тебе не сделает. Умоляй хоть на коленях.

Все это она выпалила одним духом, как пулемет, и, передохнув, прибавила с убийственным превосходством:

— Но если ты хочешь, я могу этим утюгом погладить твои тряпки!

Энрико сделал малышке игрушку!!!

Больше всего это растрогало, конечно, Марелле. Доб­рые дела — это по ее специальности. И в самом деле, хоть начинай верить, что чудеса происходят прямо у нас на глазах, в нашем интернате.

И какой-то маленький тайничок наверняка имеется в душе самого черствого мальчишки.

Возможно ли это?

Итак, Свен Пурре сегодня наконец появился в школе. Тем временем я уже успела позабыть, что мне еще придется с ним разговаривать. Нельзя сказать, чтобы я чувствовала себя особенно хорошо, когда утром в раз­девалке совершенно неожиданно столкнулась со Свеном, и он спросил:

— Кадри, где ты тогда пропадала?

Ни одна из заранее придуманных фраз не пришла мне в голову. Единственное, что я умею в любом поло­жении — это краснеть. Так было и теперь. Покраснела и пробормотала что-то вроде «меэ, меэ». Безусловно, это не очень остроумно со стороны девушки, заставив­шей первого в школе кавалера напрасно ждать себя. Но я не впервые замечаю, что все блестящие мысли меня почему-то покидают именно в самый решитель­ный момент.

Кто-то появился за моей спиной. Я поняла это по лицу Свена. Он торопливо предложил мне то же, что однажды раньше. Прийти во время последнего приго­товительного урока в музыкальный класс...

По правде говоря, мне хотелось бы научиться лучше понимать музыку. Сегодня, когда я стояла в темной передней и слушала игру Свена, музыка ничуть не захватила меня, не обрадовала, наоборот, было что-то очень тревожное, какой-то совсем чужой мне мир, шум­ный, почти пугающий. Я даже ждала, чтобы музыка кончилась. Свен перестал играть, и я вошла.

— Тебе понравилось? — сразу спросил он.

— Нет, — покачала головой я.

— Интересно, почему? Я выбрал это специально для тебя. Был уверен, что тебе это по душе — ведь это «Патетический этюд» Скрябина.

Пусть даже так. Но имя автора еще не означает, что его произведение должно понравиться и, кроме всего, надо сказать, что и имя это мне мало что гово­рит. Мне не хотелось сознаться в своем невежестве и, чтобы перевести разговор, я спросила:

— Кстати, кто эта красивая девушка, с которой ты был в театре?

— Ах, эта! Это моя двоюродная сестра. Разве ты не заметила, что мы похожи? — глаза Свена смеялись как-то лукаво и победно. Только теперь я догадалась, о чем он думал. И от этого смутилась еще больше. К счастью, Свен подошел к приемнику и торопливо стал крутить кнопки. С некоторым удивлением я наблю­дала, как он склонился к приемнику. Может, он позвал меня сюда только за тем, чтобы послушать радио? Вдруг он выпрямился, подошел ко мне, глядя на меня как-то странно, и поклонился:

— Это наш танец, Кадри. Ты его мне задолжала.

В полном смысле слова я впала в панику. Что это он придумал!

— Но ведь могут войти, — пролепетала я.

— В это время сюда никто никогда не заходит, не бойся. Ну?

Он протянул руки, готовясь танцевать со мной. О, святая Терпсихора! (Кажется, так звали древнюю богиню, или музу танцев.) Что за небывалый ритм в этом танце? Такому Лики меня не учила. У меня дро­жали колени, и я лепетала беспомощно:

— Но, Свен... что это такое?

Свен приподнял темную бровь.

— Ты не узнала английский вальс? Ничего другого не нашел. Давай, попробуем. Я и сам знаю только ос­новное па. Вот так...

Он взял меня за талию и, держа меня на расстоянии, чтобы я видела, какие шаги он делает, повел меня в танце. Я переступила за ним несколько шагов. Потом как будто пошло. Совсем напрасно я сначала так испу­галась. Танцевать с мальчиком, оказывается, так же просто, как и с девочкой. Может быть, даже лучше. Во всяком случае, со Свеном. Он ведь так хорошо танцует. Теперь я понимаю, почему все так любят танцевать.

И вдруг я почувствовала, как что-то жаркое косну­лось моего лба, около самых волос. Это было настолько мимолетно, словно просто померещилось, что я не ре­шилась отстраниться. Музыка смолкла, но Свен не сразу отпустил меня. Я подняла глаза и тут же убеди­лась, что прикосновение ко лбу мне не померещилось. Сияющие глаза Свена вдруг приблизились к моему лицу.

И почему-то именно в эту минуту я взглянула через плечо Свена и сразу увидела в темном проеме двери лицо, казавшееся странно белым.

Я, кажется, даже вскрикнула. Оттолкнула Свена и бросилась бежать. Прежде чем за мною захлопнулась дверь, я успела услышать насмешливое замечание Энту: «Интересная подготовка»...

За ужином, который, несмотря ни на что, наступил как обычно, и к концу которого я даже решилась огля­деться, чтобы отыскать глазами Свена, я заметила, что он отчаянно старается подать мне какой-то знак. Я кивнула. По-видимому, он хочет поговорить со мной сразу после ужина. Но, как назло, именно сегодня я была дежурной по столовой. Торопливо, кое-как я со­ставила посуду в кухонное окошко. Вытерла стол и помчалась. В дверях столкнулась с Сассь. Она дежу­рила по своему столу и, конечно, тоже увлеклась ско­ростным методом. Когда мы вышли с черного хода, пе­ред нами вдруг появился Свен и сказал: