Он мог дружить. Он очень избалован,

Всем нравился, и льнули все к нему,

А он ни мне не верил — никому,—

И странно жил, как будто зачарован,—

Но он хороший. Помните ответ,

Который бросили ему вы вслед?

Его он слышал, очень понял верность,

Ему уж легче претерпеть Безмерность…

Вы не обидели второго друга.

А знаете ли вы? У нас нет круга,

В каком бы места не было надежде.

Иначе было — говорили — прежде…

Теперь не то, и ад уже иной…»

Дант слушал невнимательно. В забвеньи

Каком-то странном, и почти в смятеньи

Остановился вдруг. Прервав рассказ,

Сказала Тень: «Как утомил я вас!

Пора, я вижу, милый Данте мой,

Пора вам, наконец, идти домой.

Простимся здесь…» Но Дант, в своем волненьи

И этого почти не услыхав,

Проговорил: «Есть у меня сомненье,

За вас какой-то непонятный страх.

Быть может, я, конечно, и неправ,

Но не уйду, пока, хоть в двух словах,

Вы не расскажете о том, кого

Искали здесь давно, во всех местах.

Ведь я о нем не знаю ничего.

Какой он был? Как прожил жизнь свою?

Хочу я правды всей — и беспристрастной,

Без имени, коль это вам опасно,

Лишь правда мне нужна. Не утаю,

Мне самому не все еще тут ясно.

Его вы знали…»

                   «Мне ль не знать того,

С кем нерасстанно прожил я полвека

По счету вашему. Нет человека,

Который лучше видел бы его.

Пускай я думаю о нем, любя,

Умею правду знать и вне себя.

Вот правда: выпало ему на долю

Нести изгнанье, бедности неволю,

Но те богатые свои дары

Не исказил он, в землю не зарыл,

Пославшему сторицей возвратил.

Трудился он до самой той поры,

Когда был взят от жизни темноокой…

О, этот час, столь для меня жестокий!

Но обо мне не речь. Ушел достойно,

И с простотою, тихой и спокойной.

Он никогда и никому не лгал,

Да лжи как будто и не понимал.

Он славы не хотел и брал с улыбкой,

Считая, кажется, ее ошибкой.

Спокоен был, и страстен лишь в борьбе

Со злом, которое так ясно видел.

Его он гнал, забыв и о себе,

Его одно он только ненавидел.

Любил не многих. Но кого любил,

Тем до конца уже не изменил.

Был добр он добротою неприметной,

Так целомудренно ее тая,

Что, кажется, один на свете — я

И знал о черточке его заветной.

Еще: он веровал в Того и в то,

Во что теперь не верует никто

Там, на земле. И, знаю, даже вы,

Мой милый Дант, не верите, увы!

Сказал я всё, и, думаю, довольно.

Но почему душа у вас в смятеньи?

Вам кажется опять, что я невольно,

Любви покорный, как-то лицемерю?»

Но Дант, дрожа, вскричал: «Я верю! Верю!

Обманутой могу ль не верить Тени?

Которая ее приговорила

Всегда искать — но так, чтоб не найти!

Недаром я не мог от вас уйти!

Пускай я дерзновенно говорю —

Мои слова пред всеми повторю!

Пусть грех падет на голову мою…

Вы думали, что это вам в награду

Позволено искать его по аду?

А вам позволено ль искать — в раю?»

Тень вздрогнула, как будто бы впервые

Услышала она слова такие.

И даже что-то изменилось в ней:

Весь облик стал и легче, и нежней,

И был теперь уже не бел, а розов.

Вот-вот заговорит, казалось, прозой

И станет женщиной. Однако, нет.

Лишь, розового не меняя цвета,

Сказала: «Отчего-то это

Не приходило мне еще на ум.

Как странно! Было, ведь, немало дум.

Два раза шел, и даже не случайно,

Я мимо рая. К белым воротам

Меня влекла несознанная тайна.

Уж видели и тамошние дети,

Но тут старик, опять рукой грозя,

Мне закричал: „Тебе туда нельзя!“—

Два раза так. Ужель пойду и в третий?»

В восторге Данте закричал: «О да!

Но в третий раз пойдете вы туда

Не так, и не один — со мной вдвоем.

Старик не зол, не думайте о нем,

Обоих нас он не прогонит прочь.

О, знал же я, что вам могу помочь!

Идем скорее. Где дорога?» Тень,

Однако, покачала головою:

«Теперь нельзя. Домой теперь идите,

Сейчас у вас еще покуда день,

Но дверь запрут. Ее я не открою,

И вы в аду, пожалуй, просидите.

Нет, вы за мною после приходите».

Дант сдвинул брови: «После? Но когда?»

— «Я времени не знаю. Всё равно.

Не знаю, что сегодня, что давно.

Когда успеете… и захотите».

— «О, захотеть… Но где ж я вас найду?

В последний круг я больше не пойду».

— «Я тотчас знаю, кто по ступеням

Спускается неосторожно к нам.

Мы встретимся… Но только знайте, верьте:

Всё это может вам грозить и смертью».

Но Дант опять на спутницу взглянул

Заботливо, серьезно и любовно,

И руку ей, как равный, протянул,

Сказав: «Отвечу я немногословно:

Алигиери именем клянусь —

Что я для вас и смерти не боюсь!

Приду, приду…»

                И так они расстались.

«Как захотите — вот и приходите»,—

Сказала Данту, с ним прощаясь, Тень.

О, если так,и дело в «захотите»—

Идти хотел он на другой же день.

«Но почему прибавила туманно:

„Когда успеете“?.. — Вот это странно!

Ведь времени-то вовсе нет в аду…

Да что тут думаться Завтра и пойду»,—

Решил он твердо. Был в решеньях смел.

Их взвешивать — не то что не умел,

Но если общий план казался строен —

Себя не утруждал, и был спокоен.

И вот, мечтая о грядущем дне,

Уж видел он и стертые ступени,

Что в ад спускаются. А там, на дне,

Он видел, как идет навстречу Тени,

И как вдвоем идут они туда,

Где он доселе не был никогда,

Но будет завтра с нею… «Что сказать

Привратнику? Он может помешать,

Как помешал не раз,— два раза,— Тени…

И все ж я поклялся — и мы пойдем!

Не я один, и не она — вдвоем!»

Дант делал множество предположений:

«Да вот: я попросту скажу ему,

Что к родичу пришел я своему.

Что он давно уж посылал за мной,

Он хочет повидаться, да и с той,

Которую я тоже взял с собой.

С ним сговоримся вмиг… Он даст совет…

Да, хорошо… А если вдруг да предка,

Столь славного,— пока еще там нет?

Вдруг он еще в Чистилище? Нередко

Ведь там сидят по пять и шесть столетий,