Приведя к часу дня в порядок все бумаги, Круглов заказал себе обед в кабинет, не желая уходить далеко от телефона.

Обед ему из столовой доставила красивая и расторопная Клава, с которой он уже несколько раз переспал по случаю.

Постучав, она приоткрыла дверь и, кокетливо спросив: «Можно?», вкатила тележку.

«Обслуживание здесь на высоте, не хуже, чем в „Хилтоне“, – подумал Круглов, глянув на часы – со времени его звонка-заказа не прошло и пяти минут.

– Заходи, Клава, – пригласил он девушку, с интересом окидывая взглядом ее пышные формы.

– Вам здесь накрыть или в комнате отдыха? – игриво спросила она.

Почувствовав неожиданно нахлынувшее возбуждение, Круглов молча закрыл дверь на ключ и, подойдя к Клаве, потянул ее в маленькую боковую комнатку, где был диван, на ходу расстегивая пуговицы на ее форменном белом халате.

– Сергей Сергеевич, мне сейчас нельзя, я могу залететь… – попыталась, было, возразить Клава, но потом сама придвинулась к Круглову, прерывисто задышав.

Распахнув ее халат, Круглов оглядел открывшееся ему роскошное тело и подтолкнул Клаву к дивану. Та упала навзничь, отчего взгляду Круглова предстали не только ее большие налитые груди и живот, но и пушистый лобок, по цвету напоминавший ворох пшеницы, который ему нравилось трепать «за загривок».

«Нельзя говоришь, а чего же ты ко мне без трусов приперлась? Чай не лето…» – усмехнулся про себя Круглов и провел рукой по ее уже увлажнившемуся лону. Клавдия, откинувшись на спинку дивана, охнула и подалась бедрами навстречу его руке, глядя на Круглова жадными, полными страсти, глазами.

Круглов даже не стал снимать брюки, а просто расстегнул их и, высвободив из них свою самую возбужденную часть, сел на диван рядом с Клавой.

– Ну, давай, иди ко мне… – позвал он ее.

Она вскочила, нависла над ним, уперлась широко разведенными коленями в диван и, обхватив руками Круглова за плечи, медленно опустила свои бедра на его подрагивающее в ожидании естество.

Почувствовав, как ее тело жарко приняло его, Круглов прикрыл глаза. Он сидел неподвижно, чувствуя, как распалявшаяся Клава неистовствует над ним, все быстрее насаживаясь на его плоть, и лишь, ощутив приближение конца, сделал несколько движений ей навстречу.

В самый последний миг он вдруг представил на месте Клавы Есению и, сжав зубы, выплеснулся в нее, рыча, как зверь, от наслаждения.

Клава поморщилась от боли, когда он словно тисками стиснул ее бедра, заставляя замереть на нем.

– Есения… – зарываясь лицом ей в грудь, выдохнул он.

Клава оскорбленно отпрянула. Расцепив объятия Круглова, она вскочила и, всхлипывая, торопливо натянула халат, после чего выскочила за дверь, даже не вспомнив о том, что была обязана накрыть на стол.

А Круглов опустошенно остался сидеть на диване, переживая происшедшее. У него не было сил даже застегнуться. Перед глазами стоял четкий образ Есении, не давая успокоиться его все еще налитой плоти.

Круглов с яростью сжал промежность ладонью, пытаясь избавиться от наваждения, но морок уходить не желал, а наоборот вдруг ожил, задвигался, представ перед изумленным Кругловым Есенией с искаженным от страсти лицом, запрокинутой головой и выгнутым в талии телом. Чувствуя, как от этой картинки в пах хлынула новая волна возбуждения, Круглов откинулся на спину и стиснул рукой свою вздыбившуюся плоть. Онанировать он прекратил еще в юношеском возрасте, считая это ниже достоинства настоящего мужчины, но сейчас, как в отрочестве, он неистово задвигал рукой, цепляясь внутренним взором за помрачающую его сознание картинку. Разыгравшееся воображение начало быстро дорисовывать ее – вот он вылизывает лоно Есении, терпко пахнущее смородиновым кустом после грозы, целует и кусает ее полные груди, а вот уже и грубо вторгается в ее тело. Последнее видение, когда он увидел, как его плоть погружается между темных завитков, окончательно добило его. Забившееся в оглушающем оргазме тело исторгло такую мощную струю семени, что его капли достигли даже лица Круглова, оросив одежду на груди. Круглов вскрикнул и без сил распластался на диване.

Неожиданно послышался стук в дверь кабинета.

«Кого это там принесло?» – простонал Круглов, обессиленно поднимаясь и пытаясь привести себя в порядок.

– Сергей Сергеевич, вы здесь? – раздался голос Граховского.

– Здесь, Генрих Модестович! – отозвался Круглов. – Проходите, я сейчас, – он склонился над раковиной, споласкивая разгоряченное лицо.

– Это не от вас ли Клава выскочила, как ошпаренная? – с любопытством спросил Граховский, появляясь на пороге комнаты отдыха.

– Не обращайте внимания, женские капризы! – отмахнулся Круглов, вытираясь. Многолетняя выдержка позволила ему взять себя в руки и быстро переключиться на прозу жизни. – Хорошо, что вы здесь, я как раз хотел с вами поговорить.

– Я тоже, – возбужденно поблескивая глазами, сказал Граховский, садясь в кресло.

– А что случилось? – спросил Круглов, внимательно посмотрев на него. – Вы обедали? Я голодный как волк и, если не возражаете, начну есть.

– Ешьте, ешьте, я уже, – торопливо ответил Граховский и хитро посмотрел на Круглова. – А вам, кажется, плясать скоро придется…

– Это еще почему? – удивился Круглов. – Я писем не жду, – и вдруг замер, осененный догадкой, – вы хотите сказать…

– Да, да, да! – воскликнул Граховский. – Конечно, это еще не точно, но похоже, что Есения Викторовна все-таки попала в интересное положение…

Круглов ошеломленно опустился на стул.

– Но когда? Ведь вы же только две недели назад возобновили опыты с ней? – воскликнул он, не в силах поверить, что то, чего он так ожидал, – свершилось.

– А для этого, голубчик, не нужно много времени, просто один раз попали в цель… Теперь нужно ждать, чтобы «прижилось», – усмехнулся Граховский.

– Но откуда у вас такая уверенность? Ведь еще слишком мало дней прошло, – продолжал допытываться Круглов.

– Это верно, все еще может случиться, поэтому мы и должны срочно положить Есению Викторовну в клинику, во избежание волнений и других отрицательных факторов, – ответил Граховский.

Круглов лихорадочно соображал. Если Граховский сегодня решит принимать меры, пропажа Лёни сразу же обнаружится. А Николай еще не позвонил…

Круглов молча поднялся, открыл шкаф и, достав оттуда початую бутылку коньяка, плеснул его в две рюмки.

Поставив одну рюмку перед Граховским, он поднял свою и спросил:

– Крестным будете?

– А в какую веру крестить-то будем? – рассмеялся Граховский. – Я католик, а вы, наверняка, атеист… Да здесь и священника-то нет! Разве что самостоятельно окрестить его, использовав озеро в качестве купели. Будет он у нас своей, озерной, веры…

– Если он – это я, то будет православным, – сказал Круглов. – Спасибо, Генрих Модестович, за ваши труды!

И чокнувшись с Граховским, Круглов залпом выпил свой коньяк.

– Как наследничка-то назовете, Сергей Сергеевич? – спросил Граховский, тоже отпивая из рюмки.

– Как, как! Сергеем, конечно, – ответил Круглов и попросил Граховского: – Генрих Модестович, вы меня простите, но я хотел бы сейчас побыть один, а вечером поговорить с Есенией. Давайте ее положим в клинику завтра. Думаю, за один день с ней ничего не случится…

– Понимаю, понимаю, – сказал Граховский и, допив коньяк, тяжело поднялся. – Договорились…

Он просеменил к двери и, хитро подмигнув, добавил с порога:

– Желаю успеха, папаша!

– Спасибо, – рассеянно отозвался Круглов, пытаясь привести скачущие мысли в порядок.

Бердск-Крутояр, начало февраля 1998 года

Покинув Бердск, они вскоре въехали в Новосибирск и, промчавшись по нему, выскочили на магистральную автомобильную дорогу № 53, как было указано в Лёнином атласе автодорог. Ехать им предстояло почти шестьсот километров – до Ачинска и дальше, уже по зимнику, резко повернув на юг к Крутояру.

По пути Федор молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, и Леонид не решился отвлекать его разговорами. Но тут, вспомнив об одной вещи, не дающей ему покоя, не выдержал.