Жизнь моя

здравым смыслом замучена.

Сижу, наблюдаю за ней неотлучно

в кривую лупу:

она ядозубой

въелась пиявкой

и в плоть, и в душу…

Но я, как из лавки червивую грушу,

выброшу вместе с душой и тушу.

Сижу, наблюдаю –

воспоминания

в зловещий разрастаются гриб.

Потом –

пустота внутри и молчание,

как у выпотрошенных рыб.

Все, как они, –

на одно лицо.

Остаётся, сыграв в орлянку,

выбрать одно – и в конце концов

к нему спуститься.

А эту стремянку –

вон,

чтоб ни памяти, ни надежд,

ни нужды под людей рядиться,

ни украшений их и одежд,

в жабу канавную бы превратиться

и перекрыть канаву щитом:

в зелёной слизи

зелёной уродине,

незачем мне в состоянии том

будет и небо –

бездомная родина

звёзд, освещающих только себя

и предвещающих новую боль

тем, что старую теребят.

Звёзды изъели меня, как моль, –

преображённая в кожу да кости

жабьи,

я отрекусь от небес,

пусть они и шипят мне в злости:

Жаба же ты канавная! Бес!

…Но превращенье моё оставит

на всём несмываемую печать:

никто ничто

изменить не вправе,

всем дано

лишь одно –

роптать.

Пер. Нодар Джин