Но пленница упрямо молчала, да и что было ей говорить…
– Ну и ладно, утром поговорим, – удовлетворенно заключил воин и затих.
Он долго не ослаблял хватку, потом понемногу его пальцы стали разжиматься.
Женщина усердно ждала, не желая ошибиться. Она ждала еще долго, пока воин не начал ровно дышать и даже похрапывать. Тагила стала очень медленно освобождать руки из его захвата.
Нартанг ждал этого. Он все это сделал специально. Он хорошо понимал, что Тагила так просто не покорится… Он дал женщине выбраться из своих объятий, внимательно слушал каждый шорох, наслаждаясь этой смертельно опасной игрой, которую сам придумал. Ведь одна его ошибка, один пропущенный звук – и верная рука воительницы легко прервет его жизнь!
Тагила замерла, оказавшись на полу – у нее был выбор: попытаться разомкнуть цепь и сбежать или сначала прирезать самоуверенного урода и уже не таясь его заняться оковами… Она внимательно вслушивалась в его дыхание – спит. Его доспехи и оружие лежали совсем рядом – протяни руку и клинок уже ее! Она медленно потянулась к его кинжалу – короткий широкий и острый он был как раз тем, что нужно – тяжелым мечом она не привыкла драться.
Клинок с шелестом вышел из ножен.
Нартанг бросил все силы, чтобы не затаить дыхания, слушая следующие звуки.
Тагила стояла с кинжалом в руке посреди палатки и наконец решилась – сделала глубокий вдох и широкий замах!
Нартанг метнулся навстречу. Ее руки четко легли в его бугристые ладони и намертво утвердились в них. Воин вывернул у нее из руки свой кинжал, отстегнул от перевязи боковой ремень и молча принялся пороть бунтарку.
Тагила сначала решила снести экзекуцию в гордом молчании, но удары ремня жгли и рвали кожу. После третьего удара она закричала и попыталась увернуться от следующего.
Воин бросил ее на лежак, но пленница кинулась к выходу. Он нагнулся и дернул ее за цепь обратно, наступил на железную привязь и продолжил наказание. Когда Тагила после второго десятка ударов уже закрыла голову руками и стала рыдать, извиваясь на полу, воин остановился; отбросил ремень в сторону:
– Не смей больше так делать, – коротко сказал он и погасил светильник, укладываясь вновь. Он тоже тяжело дышал и еще долго не мог успокоиться. Все происшедшее только что настолько взволновало его, что он сам себе удивлялся – неужели он навсегда перестал интересоваться простыми человеческими наслаждениями и ему нужно вот именно так – с болью, с криками, с нечеловеческими страстями?
Вскоре всхлипывания Тагилы затихли, но Нартанг не тешил себя надеждой, что она остановится на этом – она могла двигаться – значит, она будет бороться, пока может. По крайней мере, сам бы он поступил именно так. Но, видимо, пленнице и так хватило всех злоключений, что выпали в этот день. И она совсем притихла, заснув на холодной земле пола.
Нартанг уже проклял себя за неуемную фантазию – он не мог уснуть в своем собственном шатре, уходить же в другое место или укорачивать ее цепь теперь было нельзя – он должен играть выбранную им роль до конца. До утра он лежал в легкой полудреме, слушая все звуки ночи.
Когда рассветный луч пробился сквозь небольшую щелку входного полога, Нартанг поспешил одеться и уйти – настроение у него было скверное. Когда он пошевелился, уснувшая на земле пленница вздрогнула и инстинктивно шарахнулась от него, еще не до конца пробудившись. Разорванная вчера в некоторых местах ремнем одежда обнажала вспухшие красные полосы… Бросив на нее короткий взгляд, Нартанг стал быстро одеваться.
Тагила села у стены и следила за ним, пока он не собрался и не вышел.
«Воды-то хоть оставь» – донеслись в след ему ее слова, и от них воин вздрогнул: бескрайние пески, город в пустыне, жара, клетка, пленники…
– Хьярг! – ругнулся он, совсем путаясь в своих мыслях и чувствах, – К чему это все?!
– Дон, – окликнул он первого попавшегося солдата, – Отнеси ко мне в палатку кувшин с водой.
– Да, командир.
Нартанг пошел побродить вокруг лагеря. Ему нужно было успокоиться. Он не мог понять себя – что с ним – или это у него в такое теперь переродился интерес к женщине?
– Мой король, прошел слух, что нас хотят послать на очередную бойню, – Халдок в последнее время появлялся совсем не вовремя.
– Когда это тебя начал пугать бой, Халдок? – холодно посмотрел на него Нартанг.
Пятидесятник смутился.
– Я не боюсь боя – я боюсь потерять воинов… – ответил старый командир.
– Ты не должен ничего бояться, – Нартанг повернулся и пошел прочь. Встретившись со своими людьми, найти которых было смыслом его жизни два прошлых года, он не испытал никакого облегчения – первая радость прошла и теперь ответственность за них легла на его плечи еще большим грузом, чем тяготы их поисков… Его положение теперь требовало от него полного контроля себя в каждом слове и в каждом действии, что сильно нервировало его – за два с половиной года он уже отвык быть предводителем своих соотечественников, взяв в привычку видом и действиями пугать и отталкивать людей…
– Вон Гаур самую сладкую добычу себе вчера отхватил. Говорят, хистанская стерва так визжала этой ночью, что… – рассказчик быстро осекся, поймав на себе уничтожающий взгляд страшного командира наемников и поняв, что тот его услышал, хотя и был на далеком расстоянии. Его собеседники тоже воровато оглянулись на его взгляд и их лица вытянулись, вмиг освободившись от похотливых улыбок – Гаур пугал всех и не только видом, но и той жестокостью, с которой несколько раз уже наказывал злословов, не смотря на угрозы главных командиров…
Нартанг пошел дальше. Сегодня он не готов был вести воинов в бой. Он хотел освободиться от своего положения хотя бы на день. Его рассудок требовал отдыха.
Но сегодня ему не суждено было отдохнуть: со стороны лагеря донесся удивленно-гневный мужской крик, потом короткое лошадиное ржание и к нему стал приближаться стук копыт.
Воин встал за дерево. Потом аккуратно выглянул из-за него – так и есть: Тагила скакала во весь опор на неоседланной лошади туда, где было меньше всего народу.
У нее за спиной корчился Дон, награжденный чисто женским ударом. За лошадью звенела по земле цепь, от которой так и не удалось еще освободиться пленнице.
Пропустив летящего мимо коня, Нартанг быстро нагнулся и схватился за цепь, перекидывая ее через толстую нижнюю ветку дерева, за которым скрывался. Цепь тут же натянулась и неудавшаяся беглянка слетела со спины коня, издав крик боли и отчаянья, со всего размаха упала лицом в землю и затихла. Воин быстро подошел к ней и перевернул лицом вверх, очистил рот от набившейся при падении земли и плеснул водой из фляги.
Тагила мученически застонала. Потом приоткрыла глаза, попыталась пошевелиться и вскрикнула от боли – скованная нога была неестественно вывернута. От боли у нее навернулись слезы.
– Лежи смирно, – Нартанг прижал ее к земле и стал выправлять ногу, при каждом его движении Тагила выла, словно раненая волчица.
Придав ее ноге нужное положение воин бесцеремонно дернул ее на себя. В бедре наездницы что-то противно хрустнуло – с чавкающим звуком сустав встал на место.
– Не вставай! – опять пресек ее попытку подняться воин, отцепил цепь от дерева, перекинул привязь через плечо, потом нагнулся и, подняв свою пленницу, также положил себе на плечо.
Тагила не шевелилась и только тихо плакала от шока и боли.
Поравнявшись с уже поднявшимся на ноги Доном, воин уперся в него бесцветным взглядом:
– Зачем отвязал?
– Она нужду справить попросилась, – сконфуженно ответил тот.
– Я сказал только поставить кувшин с водой, – холодно бросил Нартанг и зашагал к своей палатке.
Войдя внутрь, он сбросил Тагилу на лежак:
– Тебе ноги отрезать, чтобы не бегала?
– Убей меня, чего мучаешь? – сквозь слезы накатившегося отчаяния и морального потрясения выкрикнула пленница.
– Еще чего, – усмехнулся воин, потом вспомнил про свои ночные мысли, бросил на пол свой плащ, словно куклу пересадил Тагилу на него и снова закрепил цепь у столба – теперь уже намного короче. Заметил у себя на столе клещи, которыми Дон освободил его пленницу, взял их и вышел вон. Теперь спокойный сон был ему обеспечен – пленница уже не могла дотянуться до него сонного.