— Привет.
— Стасик, пожалуйста, не разговаривай, спи дальше… врач сказал… ты спи лучше, ладно, а я… тут буду… все время тут… — всполошено зашептала Кира и все-таки прикоснулась к его пальцам, и они в ответ слабо дрогнули. Губы Стаса скривились, отчаянно пытаясь принять форму улыбки.
— Не разговаривать?.. Это… хуже любой… травмы…
— Стас, ну прекрати говорить, ну пожалуйста, тебе сейчас нельзя! — Кира быстро огляделась в поисках стула, но не нашла его. — Ты спи — ладно? Тебе нужно спать.
— Я… только хотел…
— Ничего не надо. Забудь, что я сказала… это… Все будет как прежде.
— Это… самое болезненное… примирение в моей жизни… — улыбка у него все-таки кое-как получилась, и Кира умоляюще сцепила пальцы и оглянулась на закрытую дверь.
— Стас, я тебя прошу!..
— Да ладно!.. — его рука шевельнулась, словно он собрался отмахнуться, и Кира поспешно прижала ладонь к его запястью. — Ты-то… как?.. я тебя точно не задел?
— Конечно нет!
— Мне все время… казалось, что я… тебя сбил… Откуда ты… там взялась?.. — его лицо дрогнуло, и на нем появилось странное выражение, словно он мучительно пытался что-то осознать, но никак не мог.
— Стас, замолчи!
— Да ладно… елки… как же меня мутит… это от аварии или от… похмелья? — Стас скосил глаза на гипс. — А чего… врачи говорят?
— Говорят, что ты кретин.
— А-а, ну… значит выживу. Это… хорошо, что так… сразу… не хотелось бы… лежать в коме — скучно…
— Дурак, прекрати сейчас же! — зашипела она. Дверь в палату отворилась, и сестра многозначительно взглянула на нее, потом мотнула головой. Кира выпрямилась, убирая руку.
— Спи, хорошо? Я еще зайду… и дядя тоже… он здесь… и я буду здесь, ты… не беспокойся… Я принесу тебе чай — сладкий чай, какой ты любишь… говорят, что в таких случаях лучше пить сладкий чай…
— Мне бы пива, — с грустной мечтательностью прошептал Стас и закрыл глаза. Кира улыбнулась, сделала несколько шагов назад, повернулась и вышла из палаты.
— Месяц точно проваляется, а то и больше, — сказал Иван Анатольевич спустя несколько минут, стоя у окна, прикуривая сигарету от пляшущей в дрожащих пальцах зажигалки и неодобрительно наблюдая, как Кира делает то же самое. — Кирка, может хорош уже смолить на сегодня, а?!
— Что еще он сказал? — спросила Кира, глядя вниз, в больничный двор, на натянутую между кипарисами веревку, на которой продавец развешивал свой одежный товар.
— Ничего ужасного, так что успокойся. Вот, еще список лекарств дал — сейчас внизу в аптеке купим, сгоняешь обратно и отдашь сестре… И это только на сегодня… Хорошо, что я с собой достаточно денег прихватил!
— Что касается денег, то я… — начала было Кира, но дядя махнул на нее рукой.
— Заткнись, бога ради! Потом разберемся — еще успеешь потратиться… К нам поедешь, или хочешь к себе?..
Кира замотала головой.
— Нет, что ты — я останусь, я должна остаться… я…
— Прекрати! Он не в таком уж тяжелом состоянии, тебе не обязательно сидеть здесь беспрерывно. Нянечке я уже заплатил… Езжай, поешь, выспись нормально… вид у тебя кошмарный — совершенная бомжиха!.. Разберемся с лекарствами, и вызову тебе такси.
— Да я и на „топике“ могу…
— Нет, поедешь на такси! — дядя Ваня сердито бросил сигарету в банку и потряс ее. — Я тебе не только дядя, но и начальник, так что делай, что велю — вот! Бросай сигарету сейчас же! Запах уже от тебя — не девушка, а пепельница какая-то!
— Зато очень симпатичная пепельница, — она вяло улыбнулась, и Иван Анатольевич подтолкнул ее к лестнице.
— Пойдем. Если вдруг что — нас вызовут… Выспишься и вернешься, успеешь еще насидеться тут… Да-а, бывают же чудеса, повезло вам все-таки, ребятишки…
— Это ты называешь везением?! — изумилась Кира, кивая на стеклянную дверь, и дядя посмотрел на нее очень серьезно.
— Конечно. Кто-то из вас этой ночью мог и в морге оказаться, а то и оба. Да бог вас сохранил.
— Бог ли?.. — едва слышно пробормотала Кира, идя следом за ним к лестнице.
IХ
Во второй раз она вернулась из больницы поздно вечером. Двор уже накрыла тьма, и Кира была рада этому — если кто и сидел еще на скамейках, она не могла видеть их лиц, как утром, выйдя из такси у своего подъезда. Утром солнце безжалостно освещало лица обитателей двора, обнажая и страх, и боль, и подозрение, которое, как ей казалось, было направлено исключительно на нее. Двор был в испуганно-взволнованном трауре. Двор посетила смерть — не та, которая приходит тихо и деликатно под руку со старостью и которую вежливо именуют естественной, а другая, бесцеремонная, кровавая, со звериным оскалом безглазого черепа… хотя смерть всегда страшна — в каком бы обличье она не спускалась и каковы бы ни были ее манеры. К своему удивлению Кира уловила и несколько сочувственных взглядов, разгадать которые было несложно. Уже знают. Но откуда? Тесен, слишком тесен приморский городок, скор на новости, и странно, почему иногда знакомые люди, живущие в нем, могут не встречаться годами…
Но сейчас по двору бродила жаркая летняя ночь, и в ней было спокойней. Только вчера из соседнего дома увезли три изуродованных трупа людей, которых она знала, и где-то, может, совсем рядом скрывается тот, кто это сделал, но все же сейчас Кире было спокойней. Может, потому, что она слишком устала. Потому и от остановки шла по темной дороге совершенно безразлично. Дважды за спиной в кустах легко хрустнуло, но она не обернулась и даже не вздрогнула. Шла и думала, что все же ей следовало переночевать в больнице, хотя врач и убедил, что в этом нет нужды, и сам Стас, который почти все время спал, проснувшись на несколько минут, сказал, чтобы она не валяла дурака и отправлялась спать в нормальных условиях. Правда, он просил, чтобы Кира обязательно ночевала у родственников, и в его уговорах покинуть больницу ей вполне отчетливо слышалась легкая фальшь. На самом деле Стас не хотел, чтобы она уходила и ему явно стоило большого труда не высказать это желание вслух.
Но потом ее мысли приняли другое направление. Только сейчас Кира осознала, что месяц, а то и больше проведет в квартире совершенно одна, и даже замедлила шаг, давая осознанному поудобней улечься в сознании. Можно делать что угодно, можно наблюдать, не цепляясь всполошенным взглядом за стрелки часов, — сколько угодно и когда угодно. Может, ей удастся наконец разгадать тайну этой квартиры, стены которой хранят старые тени, а может даже и узнать, что на самом деле стало с пропавшими людьми? Разве не этого она хотела давным-давно? И безумно-жестокое вдруг мелькнуло в ее голове — Стас оказался в больнице очень кстати.
Она ужаснулась этой мысли, но следом тут же опять накатили усталость и безразличие, растворив в себе все, и их степень Кира поняла только тогда, когда у подъезда на ее плечо внезапно легла тяжелая рука и остановила ее, а она совершенно никак на это не отреагировала и просто послушно подчинилась. Хотя, может дело было не в усталости, а в том, что она знала, кому принадлежит эта рука.
— Я ведь говорил, чтобы ты не ходила ночью одна, — негромко произнесли сзади.
— Мне не с кем больше ходить, — ответила Кира, не обернувшись, и вяло дернула плечом. — Пусти, я устала.
— Как Стас?
— Тебе зачем? Ты ведь его терпеть не можешь.
— Не надо так.
Рука исчезла с ее плеча, и Кира, повернувшись, холодно взглянула в темные поблескивающие стекла очков.
— К чему теперь эти приступы заботливости, Вадим? Мы ведь уже все выяснили, а если ты все-таки хочешь что-то узнать — спрашивай напрямую, и я отвечу. Ты имеешь полное право на вопросы. Кстати, ничего, что я так громко разговариваю? Может, мне следует перейти на обычный застенчивый шепот?
— Брось, — сухо и устало сказал Вадим и затянулся сигаретой. Маленький огонек на секунду осветил его лицо, и Кира подумала, что он выглядит совершенно измотанным — и дело тут не в гриме и сгорбившейся в соответствие с имиджем фигуре.
— Ты болен? — спросила она, с досадой услышав в своем голосе тревогу. Какое ей собственно дело до его здоровья?!