– Если все это – тело лампроитов, превращенных в глину, то зачем его расковыряли старатели, да еще на такую глубину? Лампроиты, как вам известно, не золотоносны.

– Старатели – такие же люди, как и мы, они тоже могут ошибаться, – нашелся Ефим Петрович.

– То есть, вы все же допускаете, что и мы с вами можем ошибаться? – ехидствуя, поймал я чиновника на слове.

Глава 45. ГУЛЯЕМ!

Что же получается? В чем наши подлинные устремления? Сыроватко озабочен сохранением своего «статуса» в институте, изо всех сил старается «не выпасть из обоймы». Ендовкин добивается весомых финансовых вливаний в алмазное направление. Колотушин надеется еще на два-три года спокойной жизни (если алмазная тема не «сдохнет»). У хозяев-башкир и их гостей все помыслы сводятся к самогону. У меня в голове – Гуля и «золотая кружка». Мишке-шлиховщику вообще, похоже, всё «по барабану». А об истинном служении? О своей роли на земле?… О самой нашей земле, о ее сохранении? О том, наконец, как принести максимальную пользу отечеству? Выходит, ни у кого из нас нет настоящей гражданской позиции…

С чего я вдруг ударился в эти высокие материи – «служение», «гражданская позиция»?… Видимо, приезд куратора что-то во мне всколыхнул, точнее – взмутил. И возмутил. Я полагал, что он все расставит на свои места, а он привнес еще больше абсурда…

Вечером перед отъездом куратора Виктор Джониевич организовал ему «отвальную».

В тесной кухоньке пылал огонь в незакрывающейся печке, Бурхан помешивал половником в черном казане крупные куски картошки с кусками утиного мяса. На столе вокруг бутылок с водкой сгрудились чисто вымытые стаканы и кружки.

– Назначим овечкой? – спрашивал у всех Колотушин, нарезая желтоватое сало (из экономии он покупал порой не совсем свежие продукты).

– Как это? – не понял Ефим Петрович (остальные уже привыкли к специфическому юмору начальника и не удивлялись).

– Назначим свинью овечкой, значит, всем можно кушать, даже мусульманам, – весьма довольный собой, пояснил Кириллыч.

– Ну как, будут здесь алмазы? – обратился к главному алмазнику Радик.

– А как же! Мы уже нашли прямые доказательства. Синий разрез нашли!

Я собрался было возмутиться: мол, прямые доказательства – это уже сами алмазы, которых мы пока не видели, все остальное – косвенные признаки. Но остановил себя и даже шутки ради подыгрывал этому фанатику.

– Ефим Петрович нашел гигантское тело лампроитов! – с наигранной восторженностью воскликнул я. – Можно сказать, мы на нем сидим.

– Опять все расковыряют, последние леса сведут, – проворчал Бурхан. – Да и дом не пожалеют…

– Зато Радику работа будет, – вставил Виктор Джониевич.

– Он и так при деле, – неосторожно ляпнул старик.

– Синий разрез – это возле речки Санарки? – отвел разговор от себя Радик.

– Нет, ближе к Каменке, – пояснил Ендовкин.

– А я знаю другой синий разрез, на Санарке, там и вправду стенки из синей глины.

Но куратор сообщение Радика пропустил мимо ушей. Он уже нашел то, что ему было нужно.

– А золото здесь не собираются по-новой добывать? – поинтересовался я у чиновника. – А то я видел какие-то столбики…

– Да, уже столбят участки, – подтвердил Ендовкин. – Деньги большие вкладывают. Привлекают старых специалистов… Схема сейчас такая: знания бывших золотарей плюс деньги братарей. Вот, даже стих получился.

Выходит, бандиты накладывают лапу на здешнее золото. А в масштабах страны – на все недра и леса… Так что мои выпады насчет пользы отечеству и гражданской позиции просто смешны. В конечном счете, мы все работаем на «братков».

– Да, здесь кое-что из желтизны еще осталось, – проговорил Колотушин, издевательски косясь на меня. – Не знаю, как тут с «тараканами» обстоит, но уж муравьев-то хватает…

У меня даже в глазах потемнело от гнева. Я готов уже был схватить этого болтуна за шиворот и хорошенько встряхнуть.

– Слушай ушами! – заорал в эту минуту шеф, и я увидел, что все три бутылки водки уже выпиты. – Слушай меня! Мишка, иди сюда! – Виктор Джониевич притиснул к себе маленького улыбающегося промывальщика. – Вот у нас кто молоток! Он намоет алмазы! Это как выпить дать… Но кое-кто… – шеф уставился на меня холодными оловянными глазами. – Кое-кто у нас в отрыве от коллектива… Вместо работы – личные дела, понимаешь, шуры-муры всякие… Бурхан, ты уж не обессудь, но твоя эта… Гуля… закрутила кое-кому мозги. Ха-ха-ха! А мы – были и останемся мужиками! «Геологи ра-бо-тя-ги, копатели, хо-до-ки!..» – затянул он во все горло. – В поле не о бабах надо думать. Верно я говорю? Настоящий геолог в поле думает о работе и держится коллектива.

– Я не могу за один сезон сменить свою сексуальную ориентацию, – огрызнулся я, после чего выбрался из-за стола и вышел прогуляться в темноте за воротами («в отрыве от коллектива»).

Вот замигала фарами, зафыркала и поехала прочь, ныряя между холмами, «Нива» Ендовкина, донеслись ругательства Бурхана (возможно, грозит проткнуть меня вилами из-за Гули) и выкрики Сыроватко:

– Гуляем, парни! Налейте Бурхану, он у нас главный аксакал!

Еще через какое-то время послышалось потрескивание мотора, и к воротам подъехал Раис. Видимо, он заметил в темноте одиночную фигуру, слез с мопеда и подошел с улыбкой:

– А я тебя издали узнал! – сообщил он радостно. – Как жив-здоров, брат?

– Все нормально.

– Ну-ну… Смотрю я на тебя… – продолжал он задумчиво. – Ты сам по себе, как и я. Я – свободный человек, и мне все побоку! Но вот что я тебе скажу. Послушай бывалого человека, я многое чего на свете перевидал и я тебе скажу: если ты встанешь у Андреича на пути – ты труп. А ты мне по нутру… Ты мне сразу глянулся… Поэтому я тебе это и говорю. Другому бы не стал. А зря трепаться Раис не будет.

Я мрачно молчал.

Значит, уже и Раису известно про мою находку. И теперь через «башкирского шамана» пытаются на меня воздействовать. Все они здесь между собой повязаны…

Глава 46. ТРЕВОЖНЫЕ МЫСЛИ

Я лежал в сумерках, слушал разнобойный храп коллег и… тосковал. Тосковал по Гуле. Вспоминал ее глаза, ее мягкие светлые волосы на ярко-синем фоне неба, когда она стояла на верхушке тригопункта. И совсем близко, у самого лица как будто ощущал ее губы, такие желанные. Как бы я хотел сейчас увидеть ее. Взять за руку и увести куда-нибудь в степь. Целовать, гладить ее волосы и видеть в свете луны ответное благодарное мерцание любимых глаз. «Гуля, дорогая моя женщина…»

Мне хотелось подняться и прямо сейчас, ночью, идти к ней. А ведь я даже не знаю толком, где она живет. Какая-то деревня с забавным названием – то ли Полянка, то ли Поляновка… Но страстное желание увидеть ее, казалось, непременно приведет меня куда надо, хоть для этого понадобится и не одна ночь. Я заберу ее вместе с ребенком и увезу в Питер – подальше от Маратовских бандитов, от Андреича, от здешней убогой жизни. На то золото, что у нас есть, мы сможем купить квартиру. И там уже никто и ничто не помешает нам любить друг друга…

Нет, все это пустые фантазии. Если подумать трезво: что Гуля будет делать в городе? Скучать одна в квартире, пока он будет на службе? Работать? Где и кем?… Да она не выдержит там и двух месяцев! Ее потянет сюда, на волю, к привычной жизни, к своим родным. Она сама – часть здешней природы.

Но как же тогда люди из разных государств, с разных континентов, полюбив друг друга, живут вместе и не расстаются? Ведь таких случаев сколько угодно.

Ладно, остановил я себя, лучше не заглядывать далеко, а подумать, как мне освободить любимую женщину от ее кредитора, как выпутаться нам обоим из сложившейся ситуации. Кто бы мог нам помочь? На помощь коллег я не рассчитывал. Башкиры? Но еще не известно, на чьей они окажутся стороне…

Я размышлял так полночи. Утром, умывшись, я вышел за ворота, где Радик и Раис, ночевавший в бане, возились с мопедом гостя.