Он не договорил и все глядел на линию огней, пока она не скрылась во тьме.

— Впереди горы, — объявил Марлен, склонившийся над радарной установкой.

Хольст набрал высоту. Местность под нами круто поднималась, у нас прямо-таки захватывало дух. Горный хребет вздымался до высоты почти двух километров, потом опять стал снижаться. Вдали блеснули огоньки и погасли.

— Это нам только кажется, что они погасли, — их просто закрывают горы, — объяснил Хольст.

— С чего это ты взял?

— Да похоже, будто кто-то умышленно гасит огни, стоит нам спуститься пониже, а на самом деле это оптический обман.

— И все-таки они знают о нас! — упрямо сказал доктор.

— Очень приятно, что ты нам об этом сказал, — расшаркался перед ним Марлен. — Это меня крайне успокоило.

Инфракрасные лучи локатора пронизывали тьму. Они показали какую-то обширную ровную поверхность, возможно, водную. Хольст решил спуститься.

— Не можем же мы лететь всю ночь.

— Ну, хорошо, — вздохнул Марлен. — У доктора уже заготовлена приветственная речь.

Мы стали снижаться. Несущие винты дископлана тихо гудели.

— Видно что-нибудь?

— Кромешная тьма!

— И больше ничего?

— Лучше не допытывайтесь, что мне там видится, иначе все вы умрете со страху, — припугнул нас Марлен.

Внизу под нами оказалось озеро. Мы спустились довольно низко, и Хольст включил прожекторы — издали они все равно не видны. Сноп света обшаривал берег, превращаясь то в круг, то в эллипс, вырывая из тьмы песчаную поверхность, скалы, валуны, деревца, кусты.

Мы опустились шагах в тридцати от воды. Дископлан мягко, как в пену, сел на песок, Хольст выключил двигатели.

— Надеюсь, оружие у вас наготове? — спросил он.

— А как же, — насмешливо отозвался доктор, — разве ты не видишь — нас окружили полчища страшных людоедов.

— Обман зрения! — тотчас поддел его Марлен. — Все это голубицы сизокрылые.

С доктором трудно было говорить на эту тему: он верил в миролюбие обитателей Вселенной. (Это не мешало ему на Земле быть страстным охотником на диких уток. Нам никак не удавалось втолковать ему, что, с точки зрения уток, он убийца).

Взяв оружие и ручные фонари, мы осторожно вылезли из дископлана в надежде ознакомиться с местом предстоящего ночлега. Марлен вызвался охранять дископлан.

— Должен же кто-то жертвовать собой, — вздохнул он. Но никто из нас не принял всерьез его жалобного тона.

— Надеюсь, что через полчасика мы с вами увидимся, — сказал он на прощание.

— Если только ты не погибнешь, защищая дископлан, — в тон ему ответил я.

— Благодарю за утешение, — учтиво отозвался Марлен. — Я прихожу к выводу, что никто из вас не стоит подобной жертвы.

— Ну, потеря была бы не столь велика, — заметил Хольст, уже вышедший из машины. Мы с доктором последовали за ним.

Песок под ногами был очень мелкий, сыпучий, мы вязли в нем по щиколотку. Я тщетно пытался отыскать какие-нибудь следы.

— Ни намека на то, что здесь кто-нибудь есть, — сказал я.

Мои спутники молчали. Доктор нагнулся к воде, опустил руку и попробовал воду на вкус.

— Соленая, — с удивлением констатировал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю, вода соленая, как в море. И препротивная. Он сплюнул.

— Не может этого быть, — возразил я, — я сам видел на экране локатора: это озеро площадью всего несколько квадратных километров.

Хольст возился со счетчиком Гейгера. Счетчик бездействовал, значит, радиоактивности нет. Но вода в озере действительно была очень соленой, гораздо солонее, чем в морях на Земле.

Мы прошли еще несколько шагов по берегу, потом свернули в сторону. Слева от нас тускло светились окна дископлана.

— Вы ничего не слышите? — вдруг спросил доктор.

— Нет, а что?

— Словно бы… что-то плеснулось в озере.

Мы остановились и прислушались. Вдали и впрямь послышался слабый плеск, и опять воцарилось глубокое молчание ночи.

— Похоже, будто сонная утка захлопала крыльями в камыше, — сказал доктор. — Я-то хорошо знаю этот звук.

— Ну, если тут водятся дикие утки, миролюбию конец, — ухмыльнулся Хольст. — Доктор враз позабудет свои убеждения и откроет по ним истребительный огонь.

— Мне это и в голову не пришло, — недовольно возразил доктор.

Я взглянул на небо. Сквозь хмурый покров туч не было видно звезд. Мне сделалось жаль жителей Тристана — никогда они не видят красот звездного неба. Нам так и не довелось увидеть двух спутников этой планеты, двух Изольд.

В сумерках проступили острые силуэты каких-то колючих растений. Овальные плоды (а может быть, цветы?) ощетинились длинными шипами. Не очень-то они привлекательны с виду! Но доктор чувствовал себя, словно мальчуган в парке с аттракционами, и настаивал, чтобы мы прошли подальше. Он то и дело поводил фонариком в темноте и вдруг издал победный клич. Мы с Хольстом тут же направили наши фонарики в его сторону: впереди что-то белело. Мы подошли поближе. Метрах в тридцати от нас, среди колючего кустарника, виднелось диковинное сооружение — огромный шар на увитом зеленью постаменте. Прежде мы его не замечали, оно не выделялось на темном фоне, а сейчас лучи наших фонарей отразились от него, как от зеркала.

Подойти к шару было невозможно, по крайней мере в темноте, из-за густого колючего кустарника — нас не привлекала перспектива продираться сквозь эти колючки. Правда, доктор уверял, будто к каждому порядочному дому должна вести дорожка, но это строение, видимо, не принадлежало к числу порядочных — дорожки не было. Нам только удалось обнаружить, что сферическое здание покоятся на массивном (очевидно, каменном), напоминающем шею цилиндрическом постаменте.

— Пошли-ка спать, — предложил Хольст.

Мы вернулись на дископлан. По дороге я дважды оборачивался, движимый каким-то безотчетным чувством… Но сзади не слышалось ни звука.

— Вы, видно, что-нибудь забыли? — ехидно приветствовал нас Марлен. — Не может быть, чтобы вы так скоро вернулись!

Мы опустили откидные койки, Хольст и Марлен в передней, А мы с доктором в задней части кабины. Я немного простыл — на берегу было холодно и сыро — и мечтал поскорее забраться под одеяло.

— Послушай, — прошептал в темноте доктор, — где наше оружие?

— Тебе хочется, чтобы оно было под рукой?

— Наоборот, хочу спрятать его подальше. Не то они с утра затеют какую-нибудь глупость…

— Но ведь мы не знаем…

— В вас до сих пор сидит дух наших отсталых предков, вполголоса сердито произнес доктор. — Только и думаете об оружии, опасности, засадах… А все почему? Потому что человек хоть и достиг далеких планет, а зверь в нем все-таки остался.

Я приподнялся на локтях.

— Дело не в этом, доктор. Дело в страхе.

— Откуда он в тебе? Нашей цивилизации страх неведом.

Мне захотелось высказать то, что было у меня на уме.

— А почему? Вовсе не потому, что наши люди не умеют бояться, а потому что им нечего бояться. Разумеется, на Земле. Наша цивилизация покончила не со страхом, а с угрозой опасности, — это не одно и то же.

— И поэтому исчезла отвага, — вмешался Хольст. — Уж я — то знаю, что это такое! Не желал бы я вам встретить столько проявлений отваги, сколько довелось видеть мне! Я видел мужчин, у которых слезы текли от страха, и все же они, полные решимости, устремлялись на раскаленную лаву, чтобы спасти товарища. Мне ли забыть, как пилоты стискивали зубы при виде глыб аммиака на спутниках Юпитера! Я помню расширенные от ужаса глаза людей на космолете, терпящем аварию… Все они боялись, чертовски боялись, но не отступали! Человек может бояться — и все же быть отважным. Но не на Земле, там нет причин бояться и нет повода проявить отвагу. Там можно быть слабым и существовать спокойно. А мы, космонавты, знаем, что такое отвага и что такое страх. Вот почему мы, хоть и не собираемся никого убивать, возьмем с собой оружие. Твои наставления, доктор, пригодны для аудитории философского факультета на Земле. Здесь они ни к чему.