– Почему не указан в сводке? – резко прервал его Смолин, привыкший к четкому исполнению инструкций и не терпящий их нарушения. И отнюдь не из-за своей закостенелости, а исключительно ввиду боязни упустить что-то важное.

– Да, так звонивший не велел… – замялся офицер.

– Вы в своем уме? – удивился Смолин. – Что значит не велел? Кто-то из старших по званию звонил?

– Никак нет, товарищ майор. Бабка звонила, старая совсем, судя по голосу…

Смолина начинал выводить из себя этот разговор:

– Это бабка вам, товарищ офицер, не велела, как вы выражаетесь, передать о ее звонке начальству?

– Так и есть, товарищ Смолин, – бабка.

Дежурный офицер вперся взглядом в свои начищенные сапоги и не глядя Смолину в глаза продолжил:

– Понимаете, товарищ майор, она сказала, что если передам, то мне на этом свете не жить. Так и сказала.

– Мне кажется, ваше место не в органах внутренних дел, а… – Смолин запнулся, – …даже не знаю где. Докладывайте или вам, и правда, не жить на этом свете. Под трибунал в два счета пойдете.

– Не могу я, товарищ майор…хотя, теперь-то уж терять нечего, – он обреченно махнул рукой. – Бабка та была из 'Трехкружия'…

Смолина как током ударило.

– Вы уверены?

– Полностью. Она сама сказала.

– Да мало ли что она сказала!- вскрикнул Смолин. – Кто угодно может позвонить и сказать!

– Она фамилии назвала. Все.

– Какие фамилии?

– Арестованных. Из 'Трехкружия'.

Смолин строго посмотрел на дежурного:

– Товарищ Потапов, фамилии эти в газете 'Правда' напечатаны были.

Тут Смолин понял, что фамилии эти фигурировали в газете, само собой, в контексте совсем другого дела, сфабрикованного для прикрытия операции 'Трехкружие'.

Советскому народу совсем не обязательно было знать, что органы государственной безопасности ведут активную борьбу с оккультным подпольем – для них это была очередная организация 'проклятых уклонистов от генерального курса партии', замышлявших злодеяния против советской власти. Но, поразмыслив, Смолин пришел к выводу, что это ровным счетом ничего не значит, так как звонившая вполне могла быть близка с кем-то из арестованных и догадываться (если не знать точно) об истинных причинах ареста этих людей.

– Это не все. Она мне назвала точную дату расстрела, и время, и порядок, в котором мы их…того.

– Вы уверены?

– Так точно, товарищ майор.

– Докладывайте дальше, – потребовал озадаченный Смолин.

– Она сказала, что 'Трехкружие' существует и не в наших силах его уничтожить.

Сказала, что звонит, чтобы я знал об этом, потому что людей этих арестовывал и на расстрел самолично водил. И еще сказал, что мне с этим жить, и знать о звонке только мне, а если кому скажу, то смерть мне гарантирована.

– Выходит, выбрала в качестве объекта мести, – задумчиво произнес Смолин.

– Получается. – Потапов горестно вздохнул, тем не менее, продолжая абсолютно не понимать все происходящее.

Смолину приходилось и читать о подобном, да и сталкиваться на практике. Уж сколько проклятий он выслушал в свой адрес от тех, кого лично приходил арестовывать, от тех, кого допрашивал. Он смотрел на Потапова, и теперь ему было жалко этого простого деревенского парня, попавшего после армии на службу в органы. Смолин прекрасно понимал, что сейчас испытывает его подчиненный, выросший на деревенских сказках и суевериях. Но майор знал, что жалость – пагубное чувство в их деле. А потому вслух он сказал:

– Надеюсь, товарищ Потапов, вы не приняли угрозы какой-то полоумной старухи близко к сердцу?

– Нет, конечно, товарищ майор, – попытался бодриться Потапов, хотя весь его вид говорил о животном страхе, граничащем с пониманием безысходности положения, в которое он попал.

– Вы свободны, товарищ Потапов. Можете идти домой. Отдыхайте.

– Есть, товарищ майор.

Потапов отдал честь и с опущенными плечами вышел из кабинета. Как только дверь за ним закрылась, Смолин поднял телефонную трубку:

– Глеб, зайди, есть разговор.

Локиев появился в кабинете через несколько минут, устроился на небольшом диванчике, стоявшем в углу кабинета и, закурив, выслушал рассказ Смолина.

– Что думаешь? – спросил Смолин, закончив.

– Пока не знаю, – честно признался Локиев. – Если откровенно, то в голове пока крутится только один вариант. Ты знаешь, я не верю во всю эту чертовщину, в эти проклятия, так что нахожу лишь одно объяснение информированности старухи: кто-то выносит сор из избы.

– Хочешь сказать, у нас утечка?

– Есть другие предположения? – саркастично усмехнулся Глеб.

– Да нет, пожалуй… – помедлив, ответил Смолин. – Значит, будем искать слабое звено?…

Говоря это, Смолин мысленно прикидывал, кто бы из его сотрудников мог пойти на подобный шаг, но никаких мыслей на этот счет у него явно не рождалось. Все, кто служил в их отделе, проходил тщательную проверку, давал соответствующие подписки и так далее. Да и даже это было здесь совсем не причем. Просто он уже неплохо знал людей, с которыми работал уже не первый год – никого из них заподозрить он не мог. Хотя майору было так же ясно и то, что никогда нельзя знать человека до конца. – Вот что Глеб, – Смолин затушил в пепельнице очередную сигарету, – к вечеру представь мне свои соображения на этот счет, а я пока наведаюсь в пару мест, и тоже кое-что попытаюсь выяснить.

– Что за места?

– Старые адреса, Глеб, старые…

Возвращаясь с дачи в переполненной электричке, Олег мысленно проговаривал историю, рассказанную дедом. Не сказать, что она произвела на него уж такое большое впечатление, но, по крайней мере, дала некоторую пищу для размышлений.

Ее вполне можно было использовать при написании новой книги, общая задумка которой уже начинала складываться в голове писателя.

На дворе стоял тысяча девятьсот сорок четвертый год. Дивизия деда с боя продвигалась все дальше на запад, расширяя победоносную дугу Красной Армии.

Немцы ожесточенно сопротивлялись, кидаясь в каждый бой, как в решающий и последний. Себя они не щадили, что порождало все новые жертвы с обеих сторон.