– Что, черт возьми, случилось? – Марченко нервно прохаживался по комнате, в которой помимо него было еще несколько человек. Портфель, который он принес с собой, теперь лежал на старинном диване, покрытом бордово – красным покрывалом.

Присутствующие в комнате посматривали то на портфель, то на Марченко, но отвечать не спешили.

– Успокойтесь, Александр, – обратилась к нему та, что только что впустила его в квартиру. – Никто, из сидящих за нашим столом, ничего не может вам сказать.

Никто из них пока ничего не знает и волнуется не меньше вашего. Мы ждали только вас. Но теперь, когда все братство в сборе, мы можем начать…

Двенадцать человек сидели вокруг громоздкого круглого стола, освещенного огромным абажуром, свисающим так низко, что казалось, будто он вот-вот коснется благородного дерева. Марченко занял свое место, после чего женщина в черном платье направилась к своему стулу, но не села на него, а остановилась около, положив руки на спинку. Долгим взглядом темно-серых глаз, обрамленных богатыми ресницами, она обвела собрание, слегка откашлялась, и обратилась к ожидающим:

– Все мы здесь сидящие, все, кто в этот ненастный вечер нашел в себе силы прийти в этот дом, уже не первый год идем выбранным нами путем. Этот путь труден и извилист. На этом пути много опасностей и препятствий. Но, все же, мы идем, ибо цель наша велика, а имя нам – 'братство'.

– Мы знаем, знаем это, Ольга, – перебил ее сидящий прямо напротив грузный мужчина в дорогой тройке. – Объясни же что случилось!

– Я попросила бы меня не перебивать, Михаил Владимирович. – Ольга обошла стул кругом и села вместе со всеми.

– А я попросил бы вас, Ольга Сергеевна, уже изложить нам суть обстоятельств. Мои нервы не беспредельны и не вечны. – Михаил Владимирович поднялся и наклонился над столом, оперевшись на него массивными кулаками. – Сядьте, пожалуйста, – мягко сказала Ольга. – Вы же знаете правила.

Михаил Владимирович опустился на свое место, всем своим видом давая понять окружающим, что крайне недоволен происходящим. И у него были на то все основания.

Из тех, кто в тот час находился в квартире, он единственный принадлежал к знатному дореволюционному роду. По воле судьбы, бушующие вокруг репрессии не касались его, так как его знания, полученные в лучших университетах Европы в последние годы прежнего режима, были крайне нужны властям для работ над одним из очередных проектов технического характера. В квартире Ольги Сергеевны Дольской он присутствовал, только по долгу чести, в отличие от большинства остальных. Его дед, породистый дворянин, не на шутку гордившийся своим происхождением, был вхож в тайные московские ложи еще в середине девятнадцатого века. Вхож в них был и отец Михаила Владимировича. Преемственность эта сыграла злую шутку с отпрыском знатного семейства. Перед смертью сначала дед, а потом и отец вынудили по очереди Михаила дать им клятву в том, что если 'братство' будет продолжать свое существование, представители знатной фамилии, к которой они имели честь принадлежать, буду его членами. На беду Михаила Владимировича революционные потрясения, сметя на свое пути, казалось бы, нерушимые основы бытия, не коснулись братства. Оно сумело сохраниться и продолжить свою миссию. А значит, миссию было предначертано продолжить и Михаилу Владимировичу. – Итак, братья,- продолжила Ольга Сергеевна, – я еще и еще раз хочу напомнить вам, что мы – немногие оставшиеся из представителей Высшей цивилизации, немногие, кому выпала честь хранить традицию и приближать День. Нам с вами выпало жить во времена, когда наша миссия находится на грани провала. Вернее, так может показаться. А некоторым, так и уже кажется… – она скользнула взглядом по только что выступавшему Михаилу Владимировичу, который лишь недовольно фыркнул в ответ.

Ольга Сергеевна продолжила:

– Вы все читали пророчества Великих Учителей. Каждый из вас знает, ради чего он находится здесь. И все мы уже не первый год ждем, когда же появятся подтверждения нашей Веры.

– Наша Вера не требует никаких подтверждений, Ольга Сергеевна! – Это был голос самого молодого участника, Ивана Безлюдного.

– Вы еще молоды, Иван, но любая вера требует подтверждений, уж поверьте мне.

Ольга сохраняла спокойствие, не смотря на то, что Безлюдный раздражал ее иногда своими экзальтированными эспадами. Он был милым юношей, но революционное безвременье оставило на нем свой неизгладимый отпечаток, как, впрочем, и на сотнях тысячах других, подобных ему. Ей было жалко его, забитого мальчика из русской провинции, который непонятным образом оказался в Москве в середине 30-х годов. Ей сказал, что бежал из деревни, в которой бушевала коллективизация, и есть было категорически нечего. Но Ольга ему не поверила – уж больно хорошо он был воспитан для деревенского пацана.

На первых парах она пристроила Безлюдного к своему знакомому, который работал в обувной мастерской на Разгуляе. Но там Иван долго не продержался, так как не сошелся характером с другими подмастерьями. Но именно это и привлекло к нему внимание Ольги Сергеевны. Из разговора на повышенных тонах, который вышел у них сразу после изгнания Безлюдного из мастерской, стало ясно, что разногласия у молодых подмастерьев вышли отнюдь не на пустом месте.

– Я ему пытался объяснять, но он меня и слушать не хотел! – в сердцах выговаривался Безлюдный. – Ненавижу я их всех, ненавижу!

– Тихо, тихо, дурак ты этакий! – зашипела на него Ольга. – Ненавидит он. А есть и пить любишь?

Парировать было нечем, и Иван примолк. Но разговор запомнился обоим и последующие несколько дней оба ходили и будто присматривались друг к другу.

Планы, само собой, у каждого были свои… Ольга Сергеевна уже давно понимала, что братству не хватает молодой крови. Средний возраст членов организации был весьма солиден, а из молодых, да и то весьма относительно, был лишь один Роман Тропинин, который совсем недавно закончил институт и работал инженером в каком-то конструкторском бюро, название которого Ольга никак не могла запомнить. Ко всему прочему Ольге Сергеевне казалось, что окружающие ее мужчины стары для нее и в интимном плане, и молодой любовник был бы как нельзя кстати. Роман на эту роль никак не подходил, ибо был дурен собой и вообще имел внешность скорее отталкивающую, нежели располагающую к амурным отношениям. Иван же, напротив, был хорош и вызывал у Ольги Сергеевны целый каскад переживаний определенного толка.