– Ирония твоя не уместна, Макс. "Зацапаем" обязательно. И спросим, по всей строгости…

– Со "строгостью" – понятно. А спрашивать о чём будем?

– Чем всё закончится, например. Мне почему-то кажется, что эта парочка в курсе…

– Чутьё сыщика?

– Оно самое. И я тебя просила не иронизировать.

– А то, что будет?

– Укушу.

– Это тебя в МЧС кусаться научили?

– Ты не представляешь, каким полезностям обучают в МЧС!

Максим вспомнил её приёмы вождения и решил воздержаться от колкостей.

– Знаешь, я тебе и без них скажу, чем всё закончится.

– Вот как? – усмехнулась она. – Что ж. Говори. Мнению эколога всегда рады.

– А кончится всё полным развалом, – сказал Максим. – Нам дали попользоваться. Ну, а мы, что смогли – поломали. И за собой тянем всё, чем пользовались. Как утопающий лезет на голову тому, кто хоть немного держится на воде. Может, это у природы рычаги такие: как только нормализуем свою жизнь настолько, что начинаем воевать не за из-за куска хлеба, а из-за спора, чей пирог слаще, так оно всё и рушится… Я думаю, это не в первый раз. Наверняка, с нами и в прошлом также поступали. А может, это какой-то глобальный сифон экосистемы: как только появляется человек, всё летит к чёртовой матери. Не исключено, что к этому сводится основное предназначение человека – на корню губить всё живое. И гибнуть вместе с природой. А после, без человека, всё опять расцветает. Принцип Феникса.

Глобальный сброс. Обнуление системы. А потом уцелевшие остатки людей вновь карабкаются к вершине пищевой пирамиды, чтобы вновь всё порушить и поломать…

Цикличность: дикость, расцвет природы, расцвет человека, Обвал, дикость, расцвет, Обвал…

Несколько минут они молчали.

– Какой может быть смысл у такого цикла?

– Бог его знает, – пожал плечами Максим. – Какой смысл в голубизне неба? Или в бирюзе океана? "Работал" бы эффект Комптона чуть иначе, наш мир был бы разукрашен по-другому. Что нам до смысла? Пользуем, что имеем. А что имеем, то и пользуем…

– Приятно говорить с учёным человеком, – с досадой произнесла Светлана. – Экологом, говоришь, был? Важная, конечно, профессия…

– Не нужно злиться, Света, – примирительно сказал Максим. – Легко спорить о том, чья профессия важнее: космонавта или музыканта, пока на столе булка с колбасой, а в морозильнике – пельмени… Я же не наезжаю на твою академию: паразиты на теле социума. И законы нарочно такими делали, чтобы без вас ни один спор не обошёлся. Все мы у вас в заложниках ходили…

– О чём это ты? Мы – не юристы, Макс. Мы – спасатели…

Её прервал сигнал зуммера. Максим глянул на экран радара и притормозил.

– Что это? – насторожилась Светлана, присматриваясь к "картинке".

– Очень похоже на баррикаду, – ответил Максим. – Только непонятно куда Вакса с Толиком делись. Они впереди нас минут на пять… может, десять… Впрочем, сейчас мы всё посмотрим… сейчас мы всё увидим…

Он не ошибся. Не прошло и минуты, как они увидели: впереди, колёсами кверху, перегородив дорогу, разлеглась Ауди. Максим остановился в метрах десяти от изуродованной машины, уперевшись в неё дальним светом.

Они посидели какое-то время, открыв окна, прислушиваясь. Потом Максим заглушил двигатель, включил противотуманки и аварийку, достал пистолет, передёрнул затвором и вышел на дорогу.

Одно из колёс Ауди всё ещё крутилось. Наверное, поэтому, сосредоточив внимание на вращающемся колесе, Максим не сразу заметил человека в ватнике.

Тот сидел прямо на асфальте, ближе к обочине, к Максиму спиной. Человек что-то бормотал, чуть раскачиваясь в стороны, лёгкий ветер доносил его невнятное бормотание.

Максим, держа пистолет перед собой, подошёл ближе: -… братику, не дури, – тихонько скулил человек в ватнике. Он прижимал к себе труп, у которого на месте головы была чёрная лохматая тряпка. – Вань, слышь, поднимайся… Тебя Марьюшка ждёт, Степанка и Василиска. Уходить нам надо, Вань…

Максим огляделся: скрученные кольца троса, вывороченный бетонный столб отбойника…

Вращающееся колесо Ауди.

"Тихо как"… – подумал Максим и поднял пистолет.

Человек обернулся, поднял измазанное кровью лицо и пожаловался:

– Я сказал: "подожди". А он сунулся. Я ему: "быстро едет, порвёт трос". А он…

"Трос лопнул и ударил разбойника, – подумал Максим. – А это, значит, подельник убивается, что вместо добычи домой труп везти надо"…

Он всё ещё держал пистолет и не знал, на что решится. Горе разбойника было столь очевидно, что Максим замер… и смотрел… и слушал…

А потом сзади подошла Светлана. Спокойно приблизилась к человеку и выстрелила ему в затылок. Тот дёрнулся, взмахнул руками, будто пытаясь взлететь, и, как сидел, нырнул вперёд, на труп своего брата. Светлана сделала ещё шаг и зачем-то ещё раз выстрелила ему в голову. Тот не пошевелился.

"Будто молотком по доске", – отстранённо подумал Максим. Выстрелы звучали непривычно глухо и тихо. А может от того тихо, что в ушах всё ещё звучали стоны:

"Братик, Марьюшка"… "И Степанку он называл"…

В груди ширился и давил тяжёлый ком ненависти к миру, к Богу, к Светлане…

Она, наверное, что-то почувствовала, обернулась:

– Опусти пистолет и иди в машину.

Максим увидел, что всё ещё держит пистолет, и опустил руку.

– Принеси мою сумку, – сказала Светлана. – У меня там перчатки и нож.

"Василиска, – вспомнил Максим. – Точно, он сказал "Степанка и Василиска"…

Зверьё! Мы все – звери. Нам тут не место. Прекрасные пейзажи, горы и океаны, восходы и закаты, величие живого, баланс и равновесие тайных и явных сил… Это всё не для нас. Это для каких-то других людей, которые умеют любить, жить…

Которые знают, что такое счастье от самого факта бытия, от жизни самой по себе"…

Звонкие пощёчины привели его в чувство. Стоны разбойника сразу стали глуше, а через секунду пропали совсем. Теперь только звенела тишина, да еле слышно поскрипывало колесо на перевёрнутой Ауди.

– Ты очень чувствителен, – с непонятной завистью сказала Светлана. – Иди в машину, я сама всё сделаю.

– Что… что ты сделаешь?

Он никак не мог понять, что она собирается делать.