Вошедшая Масаё прерывает ставшую невыносимой беседу. Она кланяется в ноги безмолвно плачущей хозяйке и, деликатно взяв меня пальчиками за рукав, ведет к себе в комнату.

25

До наступления ночи партизаны ушли в горы. К ним присоединились восставшие солдаты. За один вечер охватившая город патриотическая горячка спала.

Уже на следующее утро на улицах появились японские патрули. Образовавшееся временное правительство во всеуслышание объявляет, что будет преследовать мятежников до полного их уничтожения, а поскольку настоящих революционеров они найти не в силах, то отлавливают воров и нищих.

Новый мэр объявляет о проведении целой серии культурных мероприятий, дабы восстановить пошатнувшуюся маньчжуро-японскую дружбу. Японская армия благосклонно выслушивает льстивые речи и снисходит до прощения, согласившись забыть неприятный эпизод. Возвращение к нормальной жизни совершается неуловимо, как взмах ресниц. Наступивший апрель несет с собой свет и солнце. В школах возобновляются уроки японского.

Этим утром я проспала. Мой рикша бежит из последних сил, чтобы я не опоздала к началу уроков. Пот стекает по его спине, на руках выступили синие жилы. Мне очень стыдно, я прошу его сбавить ход. Он отвечает прерывающимся голосом:

– Прошу вас, мадемуазель, не беспокойтесь. Хорошая утренняя пробежка – залог бессмертия.

Перед храмом Белой Лошади я вижу Миня – он едет навстречу на велосипеде. От удивления я забываю поздороваться. На мгновение наши пути пересекаются, и мы тут же разъезжаемся каждый в свою сторону.

26

Приказ об отправке отдан. Я не успел попрощаться с мадам Виолеттой и Масаё. Наша часть покидает казарму и направляется на вокзал. На платформе раздаются пронзительные свистки. Несколько рот, толкаясь, поднимаются в поезд, куда уже погрузили танки и боеприпасы. Наконец мы оказываемся в двухэтажном вагоне.

Свежий весенний воздух не дает мне уснуть. Я ощупываю нагрудный карман кителя, куда спрятал перед отъездом два последних письма из дома.

В своем послании, написанном изящным тонким почерком, Матушка успокаивает меня, уверяя, что чувствует себя хорошо. Акико – не знаю, кто дал ей мой адрес, – тоже написала мне длинное письмо.

Перед отъездом эта юная женщина пришла проститься со мной, но я к ней не вышел, и сделал это сознательно, надеясь, что стану ей неприятен. Лучшая подруга моей младшей сестры, она потеряла во время землетрясения братьев и очень привязалась ко мне. Семья Акико связана родственными узами с кланом сегуна Токугавы [10]. Своей скромностью и изяществом она понравилась Матушке – в глубине души, не говоря мне об этом ни слова, она желала соединить нас. Родители Акико одобряли чувства дочери, и она вообразила себя моей невестой. После училища я получил назначение в пригород Токио, и Акико стала часто писать мне.

Я отвечал через раз, но Акико не отчаивалась. Когда я отсутствовал, они с моей сестрой приходили ко мне на квартиру – постирать и погладить белье, заштопать носки (хозяйку Акико очаровала своими манерами и улыбкой, и та охотно их пускала). Как и большинство женщин из аристократических семей, Акико никогда не говорила мне о своей любви. Но эта целомудренная сдержанность не помешала мне указать Акико ее место: она будет сестрой – и только.

Коротенькая записочка от Огненной Искорки доставила бы мне неизмеримо больше удовольствия, чем бесконечное послание Акико. Я знаю – гейша мне не напишет. Существование, которое она для себя выбрала, – сплошная череда праздников, пиров, смеха и музыки. Разве найдется у нее минутка покоя, чтобы подумать обо мне?

Я прошел через ее жизнь, не оставив в ней следа. Это было путешествие в один конец.

27

Много лет я каждое утро проезжала мимо храма Белой Лошади, Минь следовал той же дорогой в противоположном направлении. Раньше мы никогда не встречались, теперь же, вот уже неделю, он всякий день появляется, как только начинают звонить колокола святилища.

Перед выходом из дома я отправляюсь в Матушкину комнату, чтобы взглянуть на свое отражение в большом овальном зеркале. Прическа кажется мне совсем детской. Двумя шпильками, украшенными мелкими жемчужинками – я выклянчила их у сестры, – закалываю челку и открываю лоб.

На подъезде к перекрестку сердце начинает колотиться, как безумное, я жадно ищу глазами велосипед Миня.

Наконец замечаю его на склоне холма. Добравшись до вершины, Минь останавливается и машет мне рукой. Его силуэт четко вырисовывается на фоне неба. Ветер раскачивает ветки деревьев, в листве радостно щебечут птицы. Проходят, опустив глаза, молодые даосийские монахи в серых одеяниях. Бродячий торговец разводит огонь. В воздухе разливается аппетитный запах горячих лепешек.

На уроке, вместо того чтобы слушать учителя, я думаю о Мине. Вспоминаю, как блестят из-под шляпы его глаза, вот он остановился, одна рука держит руль велосипеда, в другой зажаты учебники, он делает мне знак. Щеки у него горят. Я глупо улыбаюсь черной доске, словно вижу Миня, который демонстрирует чудеса ловкости, лавируя между словами и цифрами.

28

После землетрясения я начал испытывать к смерти странную смесь гадливости и непреодолимого влечения. Наваждение преследовало меня день и ночь: я внезапно впадал в тоску и отчаяние. Плакал безо всякой на то причины. Страдал от учащенного сердцебиения и дрожи во всем теле.

Когда я впервые прикоснулся к ружью, холодная сталь передала мне ощущение силы. Мой первый урок стрельбы состоялся на открытом воздухе, на пустыре. Сердце колотилось, как бешеное. Я ощущал невероятный страх, похожий на священный ужас паломника, готового пасть к ногам божества. После первого выстрела у меня зазвенело в ушах. При отдаче приклад сильно ударил меня в плечо. В тот вечер я засыпал, чувствуя физическую боль во всем теле и мир в душе.

Всякий человек обречен умереть. Единственный способ победить неизбежность – избрать небытие.

В шестнадцать лет моя жизнь началась сначала. Я перестал видеть во сне цунами и выгоревший лес. Армия стала для меня гигантским ковчегом, способным бросить вызов всем бурям и штормам на свете. В первый же год в кадетской школе я познал плотские радости, открыл для себя сладость слияния с женщиной. Позже я научился жертвовать удовольствием во имя долга. «Хагакуре» [11] Дзёко Ямамото помогала мне превратиться из юноши в зрелого мужчину.

Я приготовился к смерти. К чему жениться? Жена самурая убивает себя после его ухода из жизни. Зачем подталкивать к бездне чужую жизнь? Я очень люблю детей – они продолжают наш род, составляют надежду нации. Но я не способен дать им жизнь. Малыши должны расти под опекой отца, огражденные от горя и печали.

Продажные женщины наделены недолговечной, как утренняя роса, свежестью. Они лишены иллюзий, и это сближает их с военными. Приземленность их чувства утешает наши ранимые сердца. Познав в детстве жестокую нужду, они отчаянно жаждут счастья и не смеют мечтать о вечности, зная, что прокляты. Они цепляются за нас, как потерпевший кораблекрушение за проплывающий мимо обломок дерева. В наших объятиях и ласках есть религиозная чистота.

Закончив училище, мы переставали скрывать свои склонности и увлечения. Высшие офицеры открыто содержали гейш, младшие лейтенанты довольствовались случайными свиданиями.

Я узнал мадемуазель Огненную Искорку в июне 1931 года. Мы праздновали повышение нашего капитана в чайном домике. Бесшумно раздвигались и задвигались перегородки, сменяли друг друга гейши, появляясь и исчезая во мраке. Наступила ночь. По реке медленно плыли освещенные фонариками корабли. Я довольно много выпил, и у меня кружилась голова. За столом товарищи подливали вина проигравшемуся офицеру. Я смеялся до слез. Почувствовав дурноту, я перегнулся было через перила, чтобы проблеваться, но тут заметил ученицу гейши в голубом кимоно с ирисами на широких, летящих рукавах [12]. Она поприветствовала нас, склонившись до земли. Двигалась она медленно, с благородным изяществом. Щеки девушки были густо набелены, но родинка на подбородке придавала ей печально-задумчивый вид.