Непроизвольно он вытянул правую руку, напрягая мускулы. Он снова посмотрел на спящего ребенка. Никто, никто, ей богу, не посмеет нарушить твой покой!

– Мерзавец! Подлец! – он закричал так громко, что чуть дрогнули веки младенца.

Словно пытаясь искупить свою вину перед этим маленьким родным комочком, он наклонился и осторожно поправил мягкое белое одеяло.

Глава 17

За три месяца Мейган превратилась в прелестного ребенка. У нее были красивые голубые глаза. И Фрэнсис, и Марджори не чаяли в ней души. Безграничная родительская любовь! Но так оно и должно быть, с улыбкой отмечали окружающие, – они так долго ждали, в их жизни было столько испытаний, пока они получили этот чудный подарок судьбы!

Фрэнсис неустанно повторял, что у Мейган семейный нос – он находил в этом определенное удовольствие, более того, это было предметом его отцовской гордости.

Платья для Мейган Марджори заказывали во Франции через магазин Да Куньи. Из дорогого нью-йоркского магазина по каталогу были доставлены чудесные игрушки: пегий конь-качалка, размером с маленького пони, качели, кукольный домик и много-много всяких книг. Всего этого хватило бы на десять лет вперед! Да, они были сумасшедшие родители! Оба прекрасно понимали это. И им доставляло огромное удовольствие так баловать своего ребенка.

Прошли почти два года. Теперь Фрэнсис и Марджори все более убеждались в том, что Мейган – умственно отсталый ребенок. Они и мысли не могли допустить, что это может произойти с их ребенком, пытались оттянуть момент прозрения! Так бывает, когда незваный гость стучит в твою дверь, и ты не открываешь ему; но гость стучит все настойчивей и не желает уходить, и, наконец, ты не выдерживаешь и открываешь дверь! Вот также и у них!

В шесть месяцев ребенок не переворачивался. В девять месяцев она не могла сидеть и даже не пыталась ползать, не говорила «мама» и не смеялась. А в год она и не пробовала встать.

Однажды в клубе одна из женщин – в это время малыши барахтались в бассейне – сказала:

– О чем они думают? Надо же что-то делать с ребенком! Вы только посмотрите на нее! Лежит, как бревно.

Марджори все слышала.

Мейган лежала, откинувшись назад в коляске, сонная, ленивая с блаженной улыбкой. Было жарко. У нее были светлые вьющиеся волосы, от полуденного зноя на щеках появился румянец – такой очаровательный ребенок.

Обеспокоенная, раздраженная, Марджори, вернувшись домой, рассказала обо всем Фрэнсису.

– Некоторые дети отстают в своем развитии. Это еще ни о чем не говорит! Ведь ты читала, что Эйнштейн начал разговаривать в три года, – но тут он вспомнил свою сестру Маргарет и ему стало страшно. Уже не раз за последние месяцы у него появлялись опасения относительно… но он отгонял даже мысли об этом.

– У Мегги – семеро детей, и она, наверняка, заметила бы, если что-нибудь было бы не так.

Мегги работала горничной, иногда она ухаживала за Мейган.

– Да, скорее всего. И доктор сказал бы, – успокаивал себя Фрэнсис.

Доктор даже и не заговаривал на эту тему, пока они сами не спросили его.

– Да, у меня возникали некоторые опасения, я давно наблюдаю за вашим ребенком, – сказал он.

Фрэнсис забросал его вопросами:

– Что вы имеете в виду? Какие опасения? И почему вы ничего не говорили раньше?

– Ну, во-первых, прежде чем делать окончательные выводы, необходимо во всем разобраться. Не все дети развиваются одинаково, по каким-то хрестоматийным схемам. До поры до времени я не хотел вас огорчать. – Измученный жизнью пожилой мужчина, он откинулся назад – кресло под ним заскрипело. – Собственно говоря, я не хотел огорчать вас, но мне следовало обратить ваше внимание на это. Я намеревался сделать это в ближайшее время.

– Так что же это? – допытывался Фрэнсис.

– Умственная отсталость. Какой степени, пока не могу сказать.

Марджори вскрикнула. Фрэнсис – он снова вспомнил о Маргарет – глаз не смел поднять на свою жену.

– Мы ничего, к сожалению, не можем предпринять, – мягко заметил доктор. – Единственное, что нам остается – это следить за развитием ребенка. И прежде всего – ваша любовь и терпение! Я знаю, этого вам не занимать.

Они навсегда запомнили тот роковой день, но все еще не могли поверить в это. По дороге домой они нашли спасительное решение.

– Он – очень старый, – сказала Марджори, вытирая навернувшиеся на глаза слезы. – Может быть, он не в курсе последних достижений в области медицины. Он учился тысячу лет назад! Можно показать Мейган какому-нибудь специалисту дома.

Под «домом» она подразумевала Бостон и Балтимор, Филадельфию и Нью-Йорк. Любое напоминание и обсуждение случившегося стоило им нескольких лет жизни.

– Не говори им о своей сестре! – просила его Марджори. – У них может сложиться предвзятое отношение. Пусть они дадут объективную оценку поведению Мейган!

Впервые она заговорила о сестре Фрэнсиса. Может быть, это объяснялось ее нравственными устоями и нормами поведения: порядочность, стойкость, выдержка. Она считала непорядочным обвинять его в чем-либо сейчас, ведь замуж она шла за него по доброй воле. Порядочность, товарищество, чувство локтя. Но речь-то идет не о теннисном матче! Он чувствовал свою вину. Он, только он, во всем виноват! Беда не приходит одна.

– Разумеется, коэффициент умственного развития, – говорили специалисты, – не является абсолютным показателем картины заболевания. Необходимо использовать и другие методы анализа. При коэффициенте пятьдесят – семьдесят пять наблюдается легкая степень олигофрении. Мы называем таких пациентов «обучаемыми»: они способны усвоить и запомнить несложные действия и приспосабливаются к окружающей жизни. Пациенты с коэффициентом тридцать пять – пятьдесят – «тренируемы». Они обладают способностью к самообслуживанию и…

– Я читала, – прервала его Марджори, – что отсталые дети рождаются в неблагополучных семьях. Чаще всего это нежеланные дети. Родители не занимаются ими, не читают и не общаются с ними – не стимулируют развитие таких детей. Но к нашей семье это ведь не относится! – с горечью заключила она.

– Да, вы правы. Но тем не менее существует множество других генетических факторов: протеиновый метаболизм, отклонения от нормы в этом процессе; неправильный хромотип. Все не так просто.

– Что же нам делать доктор?

– Увезите ее домой. Будьте к ней добры и снисходительны! Вам потребуется терпение и выдержка. Постарайтесь научить ее всему, что она сможет усвоить. Позже вы сами определите, сможет ли она учиться в школе… Во всяком случае, делать какие-либо выводы еще рано.

Итак, ничего нового от столичных авторитетов они не узнали. Практически то же самое, что сообщил им доктор Стрэнд в Коувтауне.

Перед отъездом они навестили мать Фрэнсиса. Тереза жила вдвоем с Маргарет. Сестра Луиза тоже пришла к матери вместе со своими малышами. Фрэнсис обратил внимание, что оба малыша были здоровы и подвижны.

– Я рада, что вы пришли, – сказала Маргарет, глупо улыбаясь. Она окрепла и сильно поправилась. Чулки ее сползли, нос был мокрый – Фрэнсис вытер его.

Тереза смутилась.

– Трудно за всем уследить, – пробормотала она, словно оправдываясь.

– Да, конечно.

Улучив момент, когда Тереза вышла из комнаты, Луиза пожаловалась:

– Маргарет отнимает у нее все время. Маргарет вышла на кухню.

– Опять за пирожными. Доктор говорит, ей ни в коем случае нельзя есть так много, иначе через пару лет она и в дверь не пролезет. Но попробуй запрети ей! Она вопит и рыдает почище моих малышей. Характер у нее с годами портится все больше и больше. Не знаю, как только мама все это выдерживает!

Марджори стояла, прислонившись к стене. Вид у нее был мрачный. Фрэнсис не знал, что сказать.

– Конечно, самый лучший выход – это инвалидный дом, но мама не желает слышать об этом! Она говорит, матери не бросают своих детей! У нее такое обостренное чувство ответственности, ты знаешь ее.

– Да, – ответил Фрэнсис, – представляю, каково ей!