– А твой папаша ошивался поблизости – твоя мама покупала мне этот вонючий круассан, а папаша на тебя смотрел. Если мне еще раз в жизни предложат круассан с сыром, я сблюю на месте.

– Вы с Элс по очереди присматривали за мной? – спросил Джек.

– Твоя мама помогала нам с Элс с арендой наших комнат, платила половину за мою и половину за ее. Так что мы втроем работали в двух комнатах. С точки зрения бизнеса очень эффективно.

– И мама брала только девственников?

– Из ее клиентов половина успели перетрахать полквартала! Алисе на это было плевать, лишь бы ее мальчишки выглядели девственниками, – сказала Саския.

– Она в самом деле верила, что папа вернется к ней только для того, чтобы она ушла из проституток?

– Она верила, что твой папаша пойдет на все, только бы защитить тебя – только бы устроить тебе достойную жизнь. Разумеется, жить в квартале красных фонарей тебе не годилось. А из проституток ее выгнала эта сука адвокатша, нашла какой-то хитроумный способ.

– Ты не очень-то хорошо относилась к этой адвокатше, так? – спросил Джек.

Он помнил, как Саския с Элс орали на Фемке, как Элс чуть с ней не подралась.

– Эта блядь Фемке такая же «добрая душа», как твой блядский папаша, Джек. С одной стороны, она, понимаешь, блядь, сражается за права проституток, а с другой, блядь, бегает за нами и ебет нам мозги, мол, пошли вон отсюда, идите в школу, учитесь, получайте другую профессию!

– И что Фемке предложила маме?

– Она сказала, чтобы мама убиралась с панели в Канаду и забирала тебя с собой. Папа, обещала она, на этот раз за вами вслед не поедет. Если твоя мама найдет тебе хорошую школу, если она проследит, чтобы ты хорошо учился и так далее, то в этом случае папа за все будет платить. Но твоя мать была крутая баба, ее так просто не возьмешь! Она сказала Фемке, что твой папаша должен еще кое-что пообещать – он должен поклясться, что никогда не попытается получить на тебя права опеки. И что он никогда не будет пытаться тебя найти, даже когда ты вырастешь – даже после того, как Алиса умрет.

– Но с какой стати моему отцу обещать такое?

– Он решил, что твоя безопасность, твоя жизнь важнее, Джек. Пусть он больше никогда не подойдет к тебе близко – только бы ты был в порядке, – ответил Нико Аудеянс.

– Если твоя мама не получает твоего папашу, твой папаша не получает тебя, – сказала Саския. – Просто, как дважды два. Послушай, Джек, твоя мама была готова перерезать себе горло прямо у тебя на глазах, только бы преподать твоему папаше урок!

– Что за урок? Что за чушь ты несешь? – заорал Джек. – Она хотела сказать ему, чтоб он не смел от нее уходить? Что за чушь!

– Послушай меня, Джеки, – сказала Саския. – Я восхищалась твоей матерью за то, что она знала себе цену. Она заставила твоего папашу заплатить за то, что он ее бросил, и о-го-го сколько заплатить! Мужчины с женщинами делают совершенно ужасные вещи, какую цену с них за это ни взять – все будет справедливо. Они должны платить всю жизнь, понял?

– И что такого ужасного сделал с ней мой папа? – спросил Джек. – Он просто ушел от нее! Он не бросил меня, он давал ей деньги на мое образование и прочее…

– Ты не смеешь сделать женщине ребенка и потом бросить ее так, чтобы тебе это ничего не стоило, Джек. Не веришь – спроси папу, он тебе объяснит, – сказала Саския.

Нико молчал. Саския, как и Алиса, явно предпочитала месть разуму.

– Ты стрижешь только женщин или мужчин тоже? – спросил Джек; на этот раз он пытался успокоиться сам.

Саския улыбнулась. Она допила кофе, призывно чмокнула губами – и терьер перепрыгнул к ней на руки. Она засунула собачку в сумку и встала.

– Нет, только женщин, – ответила она Джеку, улыбаясь. – Но теперь ты, мой маленький Джек, вырос, так что для тебя я сделаю исключение – приходи ко мне, и я отрежу тебе яйца!

– Думаю, это в школе парикмахеров не проходят, это она где-то еще подцепила, – сказал Нико Аудеянс, проводив Саскию взглядом. Она не повернулась, не попрощалась, не помахала рукой.

– А что Элс? – поинтересовался Джек. – Ты ведь и про нее все знаешь.

– Тебе очень повезло, – сказал Нико, – у Элс характер помягче.

– Она не пошла в парикмахерши?

– У каждого своя судьба, Джек, – сказал Нико, – ты все скоро увидишь.

Они пересекли Дамрак, удаляясь от квартала красных фонарей, и некоторое время пробирались через толпу туристов и прочих покупателей, чтобы попасть сначала на Ньивендейк, а затем на крошечную улицу Синт-Якобсстраат, где жила Элс. Над окном квартиры на втором этаже горел красный фонарь – очень необычно, не только потому, что он висел за границами основного квартала, но еще и потому, что не на уровне мостовой. Но Джек подумал – Элс там самое место, над улицей; когда-то она окинула взглядом свою жизнь на ферме и решила, что выше этого, так и теперь – она окинула взглядом свою жизнь в квартале и решила то же самое.

Днем она махала рукой прохожим с той же мальчишеской страстью, что и раньше, но по ночам, сказал Джеку Нико, стала куда разборчивее; если пьяный или наркоман останавливались на улице отлить, Элс брала свой полицейский фонарь, направляла его луч на мерзавца и громко, на всю улицу, начинала его отчитывать. На улице Синт-Якобсстраат Элс нашла себе двойную работу – днем она проститутка, вечером – самозваный шериф. Наркотики изменили лицо квартала красных фонарей, именно они изгнали оттуда Элс, именно они убили ее детей (молодые люди не дожили и до тридцати).

Джек ошибался, думая, что Элс чуть старше матери или ее ровесница. Даже с мостовой, глядя снизу вверх, он понял, что перед ним стоит семидесятилетняя (как минимум) женщина; значит, когда Джеку было четыре, ей было за сорок.

– Джеки! – закричала Элс и послала Джеку воздушный поцелуй. – Мой малыш вернулся! – громовым голосом обратилась она ко всей улице Синт-Якобсстраат. – Джеки, ну что же ты стоишь – поди обними няню! И ты, Нико, тоже, если хочешь, обними меня.

Они поднялись по лестнице к ней в квартиру. Комната с витриной была лишь малой ее частью, вся квартира отчищена до блеска, во всех комнатах пахнет свежемолотым кофе. Элс держала домработницу, молодую женщину по имени Марике, она сразу смолола гостям кофе. Элс терпеть не могла работу по дому, она досыта наелась этого добра в юности на ферме, но чистоту уважала. Была у нее напарница и в основном ремесле – «девушка» по имени Петра, она тут не живет; они по очереди стоят в окне.

– Петра у нас молодая, а я старая! – гордо и радостно объяснила Элс.

Джек Петру не видел, но Нико сказал ему, что ей шестьдесят один год; Элс утверждала, что ей самой «около семидесяти пяти».

Основные клиенты посещают ее утром.

– После полудня они спят, а вечером на улицу не выходят – для этого они слишком старые.

Ночью она принимает только редких прохожих с улицы – в том смысле редких, что она редко сидит в окне по ночам, обычно в это время работает Петра.

– Ночью я сплю, – сказала Элс, сжав Джеку руку, – или хожу в кино, особенно на твои фильмы, Джеки!

Элс всю жизнь была «шикарная» женщина с огромным бюстом, ее грудь была гордо устремлена вперед, как бушприт у каравеллы; она до сих пор покачивала бедрами, но, заметил Джек, немного хромала, да и руки висели как плети. Элс сказала, что у нее что-то с сердцем, «а в мозгах эмболия», и ткнула с важным видом пальцем в висок. На голове у нее красовался парик, волосы от платиновой блондинки.

– Джеки, я каждый день пью столько таблеток, что сбиваюсь со счета! – сообщила она, поцеловав его в щеку.

Еще у Элс проблемы с арендодателем, сказала она так, чтобы Нико слышал – может, полиция ей поможет.

– Может, пристрелите его, – сказала она Нико, улыбнулась и тоже поцеловала его в щеку, а потом снова Джека. В общем, какие-то проблемы с арендной платой и с налогами; новый хозяин, сказала Элс, полный мудак.

Элс с давних времен – представитель профсоюза проституток по связям с общественностью, регулярно выступает в школах и рассказывает старшеклассникам про проституток и их жизнь. Ученикам по шестнадцать лет, у них постоянно вопросы про то, «как это бывает в первый раз». Много лет назад у нее был муж; о ее профессии он узнал три года спустя после свадьбы.