Письмо Мишель Махер решительно не хотело писаться. Для Мишель он явно «чересчур странный», да не только для нее – для любого человека, который отчаянно не страдает от одиночества, не сошел с ума, не остался в детстве, не несет в сердце вечную скорбь (или по иной причине пребывает в депрессии), не изменяет мужу, не имеет татуировок (скажем, осьминога на заднице), не является пожилой женщиной, которая не прочь трахнуть кого-нибудь помладше!

Вдобавок Джек израсходовал всю фирменную бумагу отеля «Торни». Он был в ярости, день не удался – всё эти чертовы беременные бабы с их чертовой аэробикой, ну и плюс немецкий порножурнал (Джек едва не пошел купить его). На самом деле, понял Джек, и его стало трясти, он хочет заняться любовью с милой беременной женщиной – вроде как с женой, как с женщиной, которая вскоре родит его ребенка, как с Мишель Махер (он до сих пор на это надеялся).

Но это все мечты, ведь Джек не голоден и не устал; его реальный шанс – это снять кого-нибудь в ирландском пабе или позвонить Марианне. Впрочем, когда она закончит работу, Джек будет уже «слишком усталым», а искать «бравую девицу» в ирландском пабе – увольте, это просто унизительно.

Не дожидаясь вечера, Джек позвонил в Академию имени Сибелиуса и поинтересовался, не может ли кто подсказать ему, где найти двух выпускниц, которые учились там в семидесятые. Это оказалось непросто – для начала на том конце провода никак не могли предоставить Джеку человека, сносно говорящего по-английски, а потом, ведь Джек не знал фамилий своих девушек! Вот уж поистине поиски черной кошки в темной комнате.

– Я понимаю, вы будете смеяться, но мне нужны Ханнеле и Ритва, Ханнеле играла на виолончели, а Ритва на органе, и еще они были вместе, это все, что я знаю.

– Вместе? – переспросила женщина на другом конце провода. У нее сомневающийся тон, как у опытного букиниста, который про себя уверен, что вы неправильно запомнили название нужной вам книги, но ведет себя вежливо.

– Ну да, они вроде как лесбиянки, – сказал Джек.

В ответ последовал глубокий вздох.

– Вы, наверное, журналист, – сказала женщина таким тоном, словно журналист синоним насильника.

– Нет, что вы, меня зовут Джек Бернс, я актер, – сказал Джек. – Эти девушки учились у моего отца, Уильяма Бернса, органиста. Я их видел еще ребенком, они были знакомы с моей мамой.

– Ах вот как, – сказала женщина. – Значит, я говорю с самым настоящим Джеком Бернсом?

– Да-да, с самым настоящим.

– Ах вот как, – повторила она, – что же, Ханнеле и Ритва не так знамениты, как вы, мистер Бернс, но в Финляндии они весьма знамениты.

– В самом деле?

– Да, в самом деле, – повторила женщина. – Отыскать их в Хельсинки проще простого. Вы могли спросить первого встречного и получили бы ответ.

Джек молчал, женщина, подождав, снова вздохнула, видимо, тщательно выбирала слова:

– Я едва могу удержаться от искушения, Джек Бернс, но все же не стану спрашивать вас, как вы сейчас одеты.

Джек позвонил портье и заказал что-нибудь поесть, а заодно пачку фирменной бумаги. Он подавил в себе слабое желание пойти попытать удачу в ирландском пабе, а также желание посильнее – позвонить Марианне.

На следующее утро он встал рано и отправился в спортзал «Мотивус».

Он не знал, как ему подойти к Ханнеле и Ритве, как завести разговор. Играли они в церкви с непроизносимым названием Темппелиаукионкиркко, она же Церковь в скале. Церковь эта была знаменита на всю Финляндию, не меньше самих Ханнеле и Ритвы. Она находилась как бы под землей, вытесана в породе и накрыта медным куполом – ультрамодернистский дизайн, видимо, так можно добиться более качественной акустики. Там все время шли концерты и, конечно, службы по воскресеньям (по лютеранскому обряду).

– Там все очень лютеранское, – поведала Джеку женщина из академии (и что только она имеет в виду, подумал он).

Ритва служила главным органистом (бессменный исполнитель на воскресных службах), а Ханнеле часто ей аккомпанировала. Джек поинтересовался, много ли в мире написано музыки для дуэта орган – виолончель (он сам впервые слышал о таком), но дама из академии сказала, что Ханнеле и Ритва знамениты своими «импровизационными талантами». Да уж, лесбийской паре приходится развивать «импровизационные таланты», подумал Джек; еще бы, если, как говорила Ингрид My, они в самом деле обе переспали с Алисой, но не расстались после этого, то, значит, они и правда умеют ставить успешные эксперименты.

На всю Финляндию прославились не только их выступления, но даже репетиции, народ в обеденный перерыв ходил в Церковь в скале, только чтобы послушать, как они «разминаются». Джек подумал, в таком контексте с ними будет непросто завязать разговор – и Ханнеле, и Ритва, и сам он слишком знамениты, чтобы окружающие уважительно относились к их праву на личную жизнь. Наверное, лучше появиться в церкви сразу после обеда и пригласить их обеих на ужин.

Джек заканчивал тренировку (подъемы туловища из положения лежа), когда поток его мыслей прервали – ни с того ни с сего его тренажер окружили с полдюжины беременных из группы по аэробике, видимо, подумал он, у них только что закончилось занятие, эти их опасные упражнения. Джек размышлял о Мишель Махер, кроме того, его беспокоили воспоминания о картинках из немецкого журнала, и на этом фоне толпа беременных женщин привела его в смятение. Вид у них был откровенно агрессивный и угрожающий, Джека прошиб холодный пот.

– Привет, – сказал он, лежа на спине.

– Привет, – ответила тренер по аэробике, молодая темноволосая женщина с привлекательным овалом лица и миндалевидными глазами. Пока она вела занятие, Джек видел ее только со спины, поэтому не знал, что она тоже беременна.

– Ты похож на Джека Бернса, ну, который актер, – сказала самая беременная из присутствующих. Джек позднее очень удивился, узнав, что это были ее последние слова перед началом схваток.

– Но этого не может быть! Что Джеку Бернсу делать у нас тут, – вступила другая женщина. – Но ты просто вылитый Джек Бернс.

– Это какое-то проклятие, – с горечью в голосе ответил им Джек. – Ну что мне делать, если я на него похож. Вот ведь сволочь, я его просто ненавижу!

Не стоило ему так говорить – это была реплика Радужного Билли, он произносит ее за фильм трижды, всякий раз о разных людях.

– Это он! – закричала третья женщина.

– Я знала, что ты Джек Бернс, – сказала самая беременная. – От Джека Бернса у меня всегда мороз по коже, а я едва тебя увидела, как по спине побежали мурашки!

– Ну, значит, этот вопрос закрыт, – сказал Джек, продолжая лежать на спине; с момента, как они его обступили, он не шелохнулся.

– А какое кино ты у нас снимаешь? – спросила четвертая. – Кто еще с тобой играет?

– Нет, я тут не на съемках, – ответил Джек, – я материал собираю.

Пятая женщина застонала, словно схватки у нее начались именно от известия о том, что Джек Бернс, видите ли, собирает в Хельсинки материал – знаем мы, мол, какой материал обычно собирает Джек Бернс. Половина дам покинули Джека – получив ответ на своей вопрос, они потеряли к актеру интерес. Остались тренер по аэробике и еще две женщины, среди которых была и самая беременная.

– Что за материал-то? – спросила тренер.

– Это любопытная история, произошла она давно, двадцать восемь лет назад, если быть точным, – начал Джек. – Главный герой – органист, у которого развилось пагубное пристрастие к татуировкам, а главная героиня – дочь человека, который сделал органисту его первую татуировку. У них рождается ребенок. Это лишь одна из версий того, что произошло, есть и другие; как бы то ни было, они расстаются.

– Ты играешь органиста? – спросила самая беременная.

– Нет, я играю ребенка – ну, то есть человека, в которого он вырос спустя двадцать восемь лет, – ответил Джек. – Я пытаюсь выяснить, что на самом деле произошло между моими родителями.

– Какая печальная история! – сказала единственная женщина, которая до сих пор не произнесла ни слова. – Я не понимаю, зачем вообще снимают такие фильмы!