«Скрелинги…»[99] — подумал Рори.

Со скрелингами ему приходилось сталкиваться в Гренландии. Небольшими партиями они приплывали на южный берег острова для меновой торговли. На тюленьи и моржовые шкуры, на рыбий зуб, на бобровые меха они выменивали железные котлы, топоры, ножи, стальные наконечники для копий и гарпунов, украшения для женской одежды… Распродав товары, скрелинги исчезали так же незаметно, как и появлялись.

За месяцы жизни в Доброй Винландии дружинники Лейфа ни разу не сталкивались со скрелингами, и считали, что окрестности Торгильсдаля совершенно безлюдны. Вот почему охотники вели себя так беспечно и в одиночку совершали далёкие вылазки. Первому расплачиваться за беспечность пришлось Рори.

Скатившись на дно долины, Рори вскочил на ноги. Лук его слетел со спины, да если бы и остался на месте, воспользоваться им юноша всё равно не успел бы. Он потянулся к ножу — на руке повисли сразу двое нападающих. Рори отбросил их, сзади накинулись ещё трое.

Началась отчаянная схватка. Похоже было на то, словно стая собак осаждает разъярённого медведя. А Рори действительно разъярило это неожиданное коварное нападение. Нож из его руки выпал и утонул в рыхлом снегу. Нападающие тоже дрались голыми руками, ни у кого из них не было оружия.

Враги с гортанным визгом набрасывались на юношу, который превосходил каждого из них ростом на голову. Рори бил их кулаками, пинал ногами, и скрелинги разлетались, как кегли. Но пушистый мех хорошо защищал от ударов, и скрелинги тут же подскакивали и снова ввязывались в драку.

На ногах скрелинги держались слабо, вся сила у них сосредоточивалась в руках. И это неудивительно: мужчина-эскимос половину жизни проводит в каяке,[100] ноги у него неподвижны, а плечи, грудь и мускулы рук от постоянной гребли развиваются чрезвычайно. Силу этих мускулов Рори чувствовал на себе. Стоило с трудом отодрать от себя одного нападающего, как в него вцеплялся другой. Какого-то щупленького, но упорного паренька Рори ухватил за сапог — разорванный камикер[101] полетел в снег.

Как ни силён был Рори по сравнению с каждым из врагов, но их было десять против одного. Да ещё два скрелинга, забежав сзади, накинули ему на руки ремень…

Победители поставили юношу со связанными руками на его же собственные лыжи и повели на юг, в противоположную от Торгильсдаля сторону.

За несколько миль от места засады у скрелингов оказались нарты с собачьими упряжками; они находились там под охраной двух юнцов.

Собаки злобно зарычали, почуяв чужого, а подростки радостно заплясали. Пленника взвалили на одну из нарт, связав ему из осторожности ноги, каюры[102] взмахнули остолами,[103] и собаки, взвихривая лапами снег, понеслись, увозя Рори прочь от всего знакомого, привычного, родного…

Собаки бежали, легко увлекая нарты, а Рори одолевали мрачные думы.

«Моя мать окончила жизнь в чужой стране, не увидев родины. Неужели и мне суждена такая участь? Неужели отныне мой удел — рабство до конца дней?.. Но нет! — Юноша встрепенулся. — Я мужчина, я молод и силён, и я убегу из плена! Пусть похитители продержат меня год, два… Но когда я овладею их языком, в совершенстве изучу обычаи, когда их бдительность притупится… О, тогда!..»

С уверенностью юности Рори быстро приободрился и начал представлять себе, как он неожиданно появится в «Крутом склоне». Его оплачут, о нём давно забудут, а он выскочит из украденной лодки…

Рори пытался проследить направление пути, по которому его везли, но скоро резь в глазах заставила его зажмуриться. В схватке он потерял снеговые очки, и теперь его ослепляла сверкающая снежная поверхность.

Сила отражённого света была так велика, что у него из-под век покатились слёзы. Заметив это, каюр его нарты, молодой парень, достал откуда-то меховую полоску и крепко обвязал ею глаза пленника. Перед этим у них произошёл короткий разговор. Эскимос, тыча себя в грудь пальцем, произнёс:

— Паóк, Паóк…

Рори понял, что так зовут юношу, и повторил, прикоснувшись к его груди:

— Паок!..

Лицо юноши расплылось в улыбке, и он показал рукой на пленника. Рори понял, что Паок хочет узнать его имя.

— Рори! — молвил он.

— Лоли, Лоли! — подхватил Паок, улыбаясь.

Как видно, он не выговаривал «р», и это почему-то развеселило Рори.

«Ничего, — подумал он, — сейчас мне лучше, чем тогда, на каменном «плоту» посреди океана. Тогда меня спасли дельфины. А теперь?.. Теперь дядя Лейф всё равно меня разыщет».

На пятый день их путешествия началась пурга — та самая, которая заставила Лейфа Эриксона повернуть домой. Эскимосы продолжали путь и в пургу, хотя вокруг нарт — и сзади, и спереди, и со всех сторон — стояла белая мятущаяся стена из мириадов снежинок, несомых ветром. Видимость была всего 5–6 шагов, и тем не менее скрелинги находили дорогу с поразительной уверенностью.

«Далеко же они забрались от своего жилища, — размышлял Рори. — Ведь мы за эти дни проехали не меньше ста миль… Интересно бы знать, сколько времени они таились в засаде?.. Сколько бы ни таились, а своё получили, — я попался им, как песец в капкан…»

Рори понимал, что начавшаяся метель скроет следы похитителей и Лейф поневоле прекратит поиски. А что его ищут, он не сомневался.

И вот путешествие кончилось, Рори сошёл с нарты (его перестали связывать после первого же дня плена — куда он мог убежать безоружный, без лыж?), огляделся. Он увидел высокий морской берег, сугробы снега, а в них небольшие чёрные прямоугольники. Нескольким эскимосским словам Рори успел научиться за дни плена. И теперь он понял обращение Паока:

— Входи!

Недоуменно озираясь, юноша последовал за скрелингом. Он понял, что перед ним вход в эскимосское жилище. Этот ход представлял собою длинную нору, выкопанную в земле. Передвигаться по этой норе приходилось ползком, на четвереньках. Небольшой юркий. Паок полз очень быстро, но плечистому Рори пришлось туго. Он задевал какие-то выступы на стенках прохода, чуть не задавил собаку, которая с визгом вырвалась из-под него, и, наконец, вздохнул с облегчением: перед ним открылось эскимосское жильё.

Это была землянка в десяток локтей длиной и шириной, со стенками, покрытыми шкурами, и потолком из дерна. Дневной свет туда не проникал, жильё освещалось большими плошками, выдолбленными из мягкого камня. Плошку наполняли тюленьим жиром, в нём плавал фитиль — сплетённые волокна мха.

Света плошки давали мало, но привычка позволяла людям различать даже мелкие предметы и работать. А тепла от них хватало: Рори с удивлением увидел, что обитатели землянки сидели на лавках или ходили по шкурам, застилавшим пол, голые, в одних набедренных повязках (эскимосы называли их «натит»). Да, воздух нагревался в достаточной мере и не только день и ночь горевшими лампами, но и людским дыханием.

И что это был за воздух! В нём смешивались чад и копоть, запахи промозглого тюленьего жира, горелой рыбы, вовек немытых человеческих тел… Первое время Рори дышал с трудом, но потом притерпелся.

Рори подвели к тщедушному старику с морщинистым жёлтым лицом, с глубоко запавшими глазами, с седыми волосами. Он сидел на почётном месте в глубине жилища, и из всех обитателей землянки на нём одном была накидка из бобровых шкурок с нашитыми снизу бобровыми хвостами. По этой богатой одежде можно было судить о высоком положении старика.

Вслед за Паоком и Рори в землянку пробрался Теап, дюжий мужчина, который возглавлял маленький отряд, полонивший Рори. Согнувшись перед стариком в почтительном поклоне, Теап сделал нечто вроде доклада, то и дело показывая рукой на юного норманна: видимо, излагал историю похода.