Что такое город-республика?

На берегах Понта Эвксинского эллинские города далеко отстояли друг от друга, и их окружали области с чуждым, часто враждебным фракийским или скифским населением. Только постоянными междоусобиями фракийцев и скифов можно объяснить, что грекам удавалось захватывать кусочки берега и там основывать свои колонии, возводить укреплённые города.

Древнегреческий писатель Платон сравнивал эллинские колонии на Понте Эвксинском с лягушками, сидящими на берегу пруда. Он был совершенно прав. Лягушка занимает только тот клочок земли, на котором сидит. Так и греческие колонии владели лишь тем участком берега, который был заключён в городских стенах. И вот такая колония, состоявшая всего из одного города, была в то же время и государством. В городе-республике были свои законы, своё правительство и войско, чеканилась своя монета…

Конечно, самую тесную связь каждая колония держала со своей метрополией, то есть с тем городом, откуда когда-то приехали предки колонистов.

Для ольвиополитов метрополией был Милет; милетцы пользовались в Ольвии теми же правами, что и коренные граждане.

Не следует, однако, думать, что жители колоний вели торговлю только со своими метрополиями. Торговля была свободной со всеми государствами. Ольвиополит Демарат покупал и продавал свои товары и в Милете, и в Самосе, и в Коринфе, и во многих других портах. Последний его рейс, возбудивший так много толков, был совершён в столицу Аттики — Афины.

Вернёмся к Демарату, который уже миновал ворота в высокой каменной стене, окружавшей Ольвию. Пройдя по улицам мимо красивых купеческих домов, он подошёл к величественному храму, посвящённому отцу богов Зевсу.

Секретными ходами прислужник провёл Демарата и его матросов и небольшое, богато убранное помещение за святилищем, где ждал его жрец Гелон.

Прошли те времена, когда жрецы, подобно Влоку, обвивали вокруг шеи ядовитых змей и обвешивались амулетами. Теперь этого не требовалось. Религия прочно укоренилась в людском сознании, и в каждой стране жрецы были самыми почитаемыми людьми.

Гелон в длинной белой хламиде и золотом обруче, стягивавшем его седые волосы, держался очень важно, глядел сурово, как и подобало его высокому званию.

Демарат склонился перед жрецом в низком поклоне, матросы простёрлись на полу. Навклер сделал им знак; оставив свою ношу, матросы вышли.

— Высокочтимый Гелон, любимый служитель богов, — заговорил Демарат. — Тебе, конечно, известно, что моё новое судно плавает по морям лишь второй год. Построил его мой двоюродный брат Тиманф, лучший кораблестроитель в Пирее. В прошлом году, испытывая мореходные качества судна, я плавал в Эгейском море, лишь на зимнюю стоянку привёл «Артемиду» в Ольвию. Совершённый мною в этом году первый дальний рейс в Аттику и обратно показал мне и Тиманфу, сколь благосклонны боги к нашему общему детищу. Желая возблагодарить богов за их великие милости, я осмеливаюсь от лица моего и Тиманфа принести скромные дары к алтарю твоего храма, хотя мы с братом и сознаём всё наше ничтожество…

Суровое лицо Гелона смягчилось.

— Боги снисходительны к тем смертным, которые чтят их. Они принимают и скромные дары, если их подносят от чистого сердца.

— Ты, мудрый Гелон, которому открыты мысли людей, можешь не сомневаться в чистоте наших намерений. Вот что я привёз к алтарю Зевса из Аттики.

Демарат ловко развернул перед жрецом свёртки дорогих тканей; он высыпал из костяной шкатулки горсть жемчужин, глухо стукнувших о полированную крышку стола. Широким жестом навклер показал на две большие амфоры, принесённые его людьми.

— Вот это старое вино, лучшее из виноградников Аттики, мы просим принять для возлияний богам.

Лёгкая краска удовольствия покрыла худые, впалые щеки Гелона: давно уже не получал он таких щедрых подарков.

Голос жреца был очень мягким, когда он заговорил:

— Странные слухи ходят по городу, сын мой, о том, будто твой корабль совершил своё плавание в Афины слишком быстро, и это наводит людей на нехорошие мысли… Демарат смело возразил:

— Но тебе, отец, читающему в сердцах людей, известно, можно ли заподозрить в дурных поступках меня, столь чтящего богов и их служителей?

Жрец поспешно ответил:

— О нет, сын мой, против тебя нельзя выдвинуть никаких обвинений. Мне совершенно ясно, что бог Эол, умилостивленный твоими обильными жертвами, был к тебе благосклонен и наполнял твой парус попутным ветром…

Демарат подхватил, слегка улыбаясь:

— Всё так и было, как говорит твоя мудрость! Наш корабль от самой Ольвии и до Аттики мчался на крыльях ветра. Это было так необычайно, что мои матросы, бывалые люди, в страхе говорили: «Трудно нам придётся на обратном пути: нас не пустит противный ветер!» Но что же ты думаешь, святой отец? Когда мы покончили торговые дела в Афинах и двинулись обратно на родину, принеся подобающие жертвы богам, ветер переменился и снова стал для нас попутным.

Жрец, слушая, качал головой:

— Так, так, сын мой! Ты можешь не обращать внимания на глупые слухи. Я сам… да, сам буду молиться богам, чтобы они и в следующем твоём плавании были так же милостивы к тебе…

— И если они будут так же милостивы, то снова получат не худшее воздаяние. — Демарат показал на подарки.

— Скоро ли ты отплывёшь, почтенный Демарат? — поинтересовался Гелон.

— Думаю, дней через десять — двенадцать, как только окончу торговые дела. Не люблю засиживаться в портах. Я сын моря!

— Так иди же с миром, и да сопутствует тебе милость всемогущих богов!

Демарат вышел довольный: он знал, что власть жрецов надёжно защитит его от любых обвинений. Теперь, чем чаще станет он совершать рейсы, тем больше подарков достанется от него Гелону, и в глазах жреца любая скорость «Артемиды» будет оправдана.

По приказу Гелона жрецы и храмовые прислужники вступали в разговоры на рынках и в порту и всюду доказывали, что в быстром переходе «Артемиды» из Ольвии в Афины и обратно нет ничего необычайного, потому что навклер Демарат — любимец Эола. Не все верили этому объяснению. Владелец нескольких кораблей Хрисостом приказал своему домоправителю Менодору выведать тайну «Артемиды» у членов её экипажа. Менодор, встретив матроса Каллимаха, зазвал его к себе и выставил угощение. Когда Каллимах выпил достаточное количество хиосского вина, домоправитель осторожно приступил к расспросам.

— А, ты хочешь узнать нашу тайну? — пьяно усмехнулся матрос. — Изволь, расскажу. Вот как это было… (Менодор навострил уши.) Доплыли это мы, значит, до Сигея, стали вечером на якорь и после тяжёлой работы все уснули мёртвым сном. Просыпаемся, смотрим на берег и глазам своим не верим — Пирей.[12] Протёрли мы глаза, выпили для просветления мозгов по чаше вина, как сейчас мы с тобой, — оказывается, мы действительно в афинской гавани!

Менодор принуждённо рассмеялся:

— Да ты мастер басни сплетать, приятель!

— Не веришь? — ухмыльнулся матрос. — Ну, слушай, вот тебе истинная правда. Наш капитан — великий искусник. Он велел нам наловить дельфинов, сделал для них упряжки и…

Менодор в негодовании выпроводил матроса. Уходя, Каллимах насмешливо бросил:

— Зелен ты ещё, молодец, со старым матросом тягаться!

Так же безуспешно окончились попытки других ольвиополитов выведать от членов экипажа «Артемиды» их секрет.

Был у странного судна и другой секрет. Владелец «Артемиды» закупал оружие: мечи, кинжалы, наконечники для копий, щиты. Ольвийские оружейники были очень довольны. Демарат скупил у них все запасы и, что было самое важное, не придирался к качеству товара. Он забирал даже заваль, которая скопилась у оружейников за многие годы.

На вопрос, куда предназначается столько оружия, навклер не давал ответа. Но за это купцы на него не обижались: каждый торговый человек имеет свои маленькие тайны. Они понимали, что Демарат хорошо заработает на этом товаре и сочувствовали ему: ведь он и им дал хорошо заработать.