— Но зато я не «голубой», как твой избранник на роль нового отца еврейского народа.

— Что?!

— Артур, говорю, очень извинялся и просил передать, что у него ничего не получится, потому что он гомосексуалист.

Ирочка замерла. Потом помотала головой, видимо сбрасывая роль ассистента режиссера и посоветовала:

— Боря, застрелись.

— Прямо здесь? И ты не боишься неприятностей с администрацией?

В ответ она саркастически рассмеялась.

— «Неприятностей с администрацией»?.. Не боюсь. Поезжай домой и, если ты любишь семью, пристрели сначала остальных.

— И Левика? — уточнил я, начиная подозревать, что она не издевается.

— Сейчас… — она застыла и, наконец, облегченно улыбнулась:

— У меня для тебя благая весть. Мне разрешили взять Левика вместо Артура. Но остальных обязательно пристрели. Нам же пока не дано знать, какая смерть от вируса. Наверняка, более мучительная, чем от пули.

Я просто не знал что делать дальше, поэтому тянул время:

— А с вами нам по родственной протекции никак нельзя?

Племянница презрительно посмотрела на меня и процедила:

— Нельзя. Человечество погрязло в грехах. Даже ты! Только что ты хотел купить себе жизнь ценой кровосмесительной связи. Застрелись, Боря.

— А растление несовершеннолетнего двоюродного брата?! — заорал я. — Ты что, совсем сбрендила? А ну, сдавай сюда пробирку, засранка!

В ответ племянница гордо выпрямилась, вспыхнула и прокричала в монаршем гневе:

— Кто?! Да знаешь ли ты, с кем разговариваешь, смерд?!

Я схватил ее за патлы и ткнул наглой мордой в стол. Несильно. Но зато немного повозил носом по каким-то бумагам, чтобы было обиднее.

— Насилуют! — завопила она на иврите. — Помогите! Помогите!

Я, к стыду своему, на мгновение растерялся, и эта дрянь тотчас же с неожиданной силой выскользнула, впрыгнула на подоконник и, выдернув из лифчика пробирку, прохрипела мне в лицо:

— Дьявол! Отойди! Выброшусь и пробирку разобью! Кровосмеситель!!!

— Тихо, тихо, — забормотал я, кляня себя и слегка пятясь — не так с ней надо было. — Не сходи с ума… прекрати…

Она зло ощерилась:

— Вон! И передай тем, кто тебя послал, что у них ничего не выйдет!

— Слушай, подруга, — сказал я, удерживая дрожь в коленках и голосе. Ты это… поаккуратнее. Я так понял, что у тебя — миссия? Тебе прыгать нельзя. А то ты пробирку разобьешь и сама разобьешься…

Она как-будто прислушалась к моим словам, но на самом деле явно слушала что-то другое. Наконец, мне сообщили:

— Не разобьюсь… — и вдруг, совершенно неожиданно, она резко выдернула пробку из пробирки и торжествующе прокричала:

— Вот так! Пусть начинается!

Я напартачил! Она была абсолютно безумна, и с ней надо было по-другому.

Я мог спасти всех. Но не спас… Она резко взмахнула рукой в мою сторону, и я почувствовал несколько капель смерти на своем лице. Рефлекторно проведя по щеке рукой, я не понял что размазал по трехдневной щетине — пот или… Я посмотрел на свою ладонь, понюхал ее и спокойно сказал Ирочке:

— Вроде как моя миссия теперь — идти разносить заразу?

Она важно кивнула.

— Ну, так я пошел. А ты успокойся. Положись на меня и ищи своих праведников, — и я вышел, напевая «Москва моя, страна моя, ты самая любимая!».

О, сладостный, сладостный, запах духов «Красная Москва»! Почему я раньше не замечал, как он прекрасен! Знакомый с детства запах мамы и ее подруг, плавно перешедший в запах тещи, не выветрившийся даже в Израиле, ибо других духов Софья Моисеевна не признавала. Вместе с товарками добывала их при всякой возможности из Совка, а последний раз вместо трех заказанных флаконов привезли один, и старые мымры честно поделили содержимое, разлив на троих по пробирочкам. И безумная Ирочка, подогретая историей про вирус, клюнула не на того червячка и сперла первую же попавшуюся на глаза пробирочку с любимыми тещиными духами. Как Софья Моисеевна еще только их не хватилась и не потребовала, чтобы я их искал…

По моему требованию портье позвонил куда положено, и мне пришлось сопроводить племянницу в больницу и проторчать там до обеда. Врачи охотно ответили на все вопросы, но умудрились не дать ни капли пригодной для нормального человека информации. Одно было очевидно — Ирочка действительно нуждалась в госпитализации.

12. Шабашка

Свободная стоянка нашлась далековато, у доски объявлений. Самое большое объявление было на русском. Духовно-просветительское общество «Хашмонаим» приглашало на лекцию Обер-амутанта. Тема лекции была замалевана, сверху наглым красным фломастером торопливо написано: «Как украсть миллион». Может, не зря сосед принимает зарезанных собак на свой счет…

Разбитая морда Умницы отвлекла меня от мрачных мыслей об ирочкиной болезни, и даже настроение мое слегка прояснилось. Увы, ничто скотское мне не чуждо. Интересно, все-таки один я такой, или это норма… Неужели пьяная драка двух выдающихся ученых? Или Вероника с бабулей? Или еще что-то?

— Ты имеешь к этому отношение? — поинтересовался я у подозрительно довольного Левика.

— Мир не без добрых людей! — хмыкнул сын. Вымахал он все-таки. — Пришел из школы, а он с такой мордой.

На плече Левика я заметил татуировку. И просто озверел. Мало того, что шкуру испортил, сопляк, да еще чем — пятиконечной звездой в круге. Не татуировка, а тавро какое-то!

— Это что?! — прорычал я, схватив его за руку.

— Это? А че? Это тату, — испуганно, но нагло ответил малолетка. — Ну че, пусти! У нас все так ходят!

— Кто все?! Я тебе сейчас эту дрянь без наркоза выведу! Кто тебе это сделал?

Левик хихикнул:

— Па, да ты че? Это же наклейка!

Я всмотрелся. Сволочи, почти не отличить. Чувствуя себя отставшим от жизни дураком, я отпустил Левика и буркнул:

— А почему такая дурацкая? В комсомольскую ячейку записался?

Левик пожал плечами:

— Что это такое?

Не объяснять же ему сейчас. Я потрогал переводную картинку, которую он еще и вверх ногами нашлепнул:

— Ты сначала объясни, что это такое.

— Просто так…

— Это, Боря, знак сатаны, — скорбно произнес Умница. — В твоей ситуации — надо бы знать.

Левик смущенно усмехнулся:

— Да ладно… Че, не красиво? Ну пожалуйста, я могу смыть.

Надо, надо ребенком заняться. Придет Ленка, поговорим вместе…

Умница от вопросов о морде уклонялся. Так, мол, какая-то шпана привязалась по дороге. Звучало как-то слишком уж по-российски, и я продолжил расспросы: где, когда, как, зачем, почему. Умница дергался, путался и в конце-концов, припертый к стенке, психанул и нагло заявил:

— А не твое дело. Это мое личное дело. Без тебя разберусь! А ты вирусом занимайся, не отвлекайся.

В чем-то он был прав — вирусом надо заниматься, а не его мордой. Тем более, что в процессе поиска выплывают порой какие-то дурацкие вещи, глядишь и мордобой, как «Красная Москва» выплывет.

Я сварил крепкий кофе и достал потрепанную салфетку из кафе со списком подозреваемых. Поредел списочек. Теперь возглавляла его Елка. Еще был Вувос и члены моей семьи. Поэтому, если отбросить экзотику вроде меня-лунатика или Умницы-шутника, то все сводилось к ограниченному числу вариантов. Но покрутить их всерьез не удалось — пришла Ленка, запричитала над мордой Умницы и начала ею заниматься. Левиком бы лучше занялась. Тогда я сказал про Ирочку. Ленка запричитала еще сильнее и повела параллельный допрос — у меня выясняла подробности о племяннице, а у Умницы — о драке. В конце-концов мы оба озверели, и я, чтобы не пересказывать одно и то же в третий раз, позвонил Вувосу.

Скульптор был дома и в превосходном настроении. Причина была банальна.

Вчера с утра к нему явилась Елка. Она сумела оценить его творчество и вообще, они провели вместе упоительный день.

— Ты можешь себе представить, что она стреляет лучше меня?! — восхищался Вувос.

— В кого же это вас угораздило?