Изменить стиль страницы

Рональд и Кэтрин Берндт полагают, что намазывание новичка кровью вновь подчеркивает его ритуальную смерть [The World of First Australians, p. 114]. В некоторых случаях кровь заменяют красной охрой. Наиболее важные завершающие ритуалы — это огненная церемония и обмывания. Огненные церемонии распространены по всему миру; согласно Элькину, они могут оставить у новичка самое сильное впечатление. Новичков «коптят» около костра, или их заставляют стоять, уставившись в огонь до тех пор, пока они почти не падают в обморок, или же в них бросают горячие головешки из костра, или их самих бросают на сильно дымящийся костер, и т. п.[192] Эти огненные церемонии имеют как инициирующую, так и очищающую функции. С одной стороны, ритуальное «поджаривание» предполагает достижение некоторого таинственного перерождения новичка. Образцовая модель таких перерождений — «власть над огнем», которую демонстрируют шаманы и знахари в очень многих архаических и традиционных культурах.[193] С определенной точки зрения можно сказать, что церемонии огня «декларируют» в очень конкретной и драматической форме результаты инициации: новичок демонстрирует свою духовную трансформацию. «Естественное состояние» (страх перед огнем и неизбежными ожогами плоти, вступающей в контакт с огнем, и т. п.) теперь уступает место «духовному образцу существования».

Более того, Элькин указывает, что огненная церемония — обычно последний обряд в серии инициации [The Australian Aborigines, p. 185]. Очищенный таким образом, вновь посвященный может безопасно вернуться в светский мир, У обмывания та же цель: уничтожить все следы священного мира (кровь, которой раскрашивали тело, и т. д.) перед тем, как инициированные вступят в контакт с непосвященными. «Женщины готовятся к возвращению, которое происходит торжественно. Вновь посвященных встречают, как восставших из мертвых».

Тем не менее, существенный элемент инициации заключается не в телесных операциях;[194] самое существенное — это духовный опыт и обучение новичка, пока он живет вдали от основной стоянки, уединение в буше само по себе составляет опыт ритуальной смерти. Новичок умирает для непосвященного мира детства. Его постепенно знакомят со священной историей племени и позволяют ему наблюдать, хотя бы частично, мистические пантомимы и церемониальные танцы. Кажется, будто, по понятиям аборигенов, нельзя достичь никаких реальных изменений в человеческой сути без того, чтобы «умереть» для предыдущей жизни. Переход от «природного» к «духовному» способу существования не может произойти иначе, как через ритуальную смерть, за которой следует воскресение или новое рождение. Смерть — образцовое (парадигматическое) выражение конца определенного способа существования. Очевидно, это не исключительная особенность австралийских религий. Инициации как символическая смерть и воскресение широко известны в истории религий. Но характерным для их австралийских форм кажется, с одной стороны, то, что вся религиозная жизнь австралийца коренится в опыте и знаниях, получаемых во время этих церемоний взросления, и, с другой стороны, то, что большая часть литургических циклов племени обычно связана именно с инициациями.

Инициации и анамнез

Ритуальная смерть — только предварительное знакомство новичка со священной историей племени. Узнавая мифы и ритуалы, он узнает также о своих личных отношениях с действующими лицами этого священного сообщества и о своей ритуальной ответственности перед ними. Это очень сложный тип «обучения», тесно сопряженный со всеми уровнями и измерениями человеческого существования. Вот как об этом пишут Рональд и Кэтрин Берндт:

«Хотя инициация включает в себя обучение для дальнейшей жизни, это подготовка к жизни особого рода. Посвящаемые узнают больше о своем „положении“ в жизни в соответствии с той схемой „порядка вещей“, которая существует в местном мировоззрении и определяет отношения человека к человеку, отношения человека к природной среде, отношения человека к своим божествам. Предполагается, что основы всего этого были известны заранее, но только практика может помочь достичь совершенства. Но такого рода знания, которые передаются через ритуалы инициации, — это унаследованный и аккумулированный запас знаний, вынесенных из прошлого, — правда, вновь переосмысленных в соответствии с новыми условиями, но хранимых как можно дальше от мирской жизни, в почве прошлого».[195]

Конечно, прошлое обладает такой религиозной ценностью потому, что оно связано со священной историей племени, то есть со «Сновидениями», мифологическим временем. Через инициацию неофит постигает потаенное значение мира, которое невозможно понять с помощью обычных мыслительных операций — оно должно быть раскрыто и объяснено старшими мужчинами. Причина достаточно проста: основы мироздания, устройство жизни и человеческого бытия — в конечном итоге результат не «природного» процесса, а серии мифологических событий вообще, священной истории. И одно из самых сильных впечатлений инициации формируется тогда, когда новичок полностью осознает свои личные «отношения» со священной историей племени. Как мы уже подчеркивали,[196] в некотором смысле инициация эквивалентна анамнезу. Новичок открывает и принимает свою «реальную идентичность» не в природном, непосредственно ощущаемом мире, где он жил и действовал до инициации, но в «духовной» вселенной, которая словно впервые возникла в мифические времена начал и с тех пор никогда полностью не исчезала.

Это особенно отчетливо проявляется в верованиях аранда. Согласно Т.Г.X. Штрелову, после предварительных обрядов (изоляция посвящаемого, обрезание, подрезание), в конце испытательного периода старшие мужчины решают, что настал момент, когда инициируемый может вступить во владение собственной чурингой.[197] Новичка ведут к хранилищу священных предметов. Его отец или брат отца объясняет ему значение различных физических объектов священного места. «Большая группа других людей, принадлежащих к тотемическому клану, на территории которого располагается хранилище (например, пещера), сопровождают молодого человека. Есть только один правильный путь, он единственный, по которому можно приблизиться к церемониальной площадке. Это жестко зафиксировано традицией для каждого древнего хранилища».[198] В горных районах чуринги хранятся в пещерах, На территории северных аранда их обычно прячут в ветвях дерева мулга, помещая на специально изготовленные платформы. Приближаясь к священной площадке, мужчины складывают оружие и начинают говорить шепотом или объясняться знаками. В конце концов они садятся возле дерева мулга, тогда как предводитель забирается на платформу и достает связки чуринг. Он вручает их старикам, и каждая чуринга передается по кругу, при этом поется «принадлежащая» ей песня. Каждый прижимает чурингу к себе. Когда она попадает к новичку, старшие объясняют значение начертанных на ней знаков и орнаментов, а также рассказывают о мифологическом событии, запечатленном в песне. В конце концов чуринги возвращают на место в тех же связках.

«Группа возвращается к двум грудам камней, лежащим в глиняном углублении в нескольких ярдах. Старый вождь поднимает грубый камень с верхушки груды, открывая лежащий под ним круглый, гладкий, покрытый охрой камень. Затем отец молодого посвящаемого берет за руку сына, ведет его к груде и кладет гладкий круглый камень в его руки. Получив разрешение остальных присутствующих мужчин, он говорит сыну: „Это твое собственное тело, из которого ты был вновь рожден. Это настоящее тело великого Тжентерама, хранителя сокровищницы Илбалинтья. Камни, которые покрывают его, — это тела бандикутов,[199] которые когда-то жили у болота Илбалинтья. Ты — сам великий Тжентерама, сегодня ты впервые узнаешь правду. Отныне ты предводитель Илбалинтья; все их священные чуринги доверяются тебе на хранение. Оберегай их, оберегай обитель своих отцов, чти традиции твоего племени. Мы еще многое должны тебе сказать. Тебе станут известны большее количество песен, более величественные и тайные церемонии, чем любому из твоих товарищей. Они все — твое наследие: мы только хранили их для тебя. Теперь мы стареем и слабеем, и мы передаем их тебе, потому что ты — настоящее перевоплощение вождя. Оберегай их тайну до тех пор, пока не состаришься и не ослабеешь; и тогда, если не будет в живых ни одного молодого человека из тотема бандикута, передай их другим проверенным людям из нашего клана, которые смогут сохранить живыми традиции наших предков до тех пор, пока не родится новый вождь“».[200]

вернуться

192

Elkin, The Australian Aborigines, p. 183. О ритуальном «поджаривании» новичков см.: Eliade, Birth and Rebirth, p. 7 и n. 13 (библиография); Bettelheim, Symbolic Wounds, p. 180 ff.

вернуться

193

Cp. Eliade, Shamanism, p. 474 ff.; idem, The Forge and the Crucible (New York: Harper, 1962), p. 79 ff.

вернуться

194

«Я <…> упоминал физические операции потому, что многие белые считают, что операция и есть инициация, и если они присутствовали при обрезании или обряде выбивания зубов, они думают, что действительно постигли австралийские секреты. Операции на теле, однако, не являются важнейшим или центральным элементом инициации… Их можно… опустить, если обстоятельства делают подобный шаг необходимым, не ставя под угрозу действительную цель или результат инициации» (Elkin, The Australian Aborigines, p. 172].

вернуться

195

R.M. and С.Н.Berndt, The World of the First Australians, p. 182.

вернуться

196

См. главу 2.

вернуться

197

О мифологии и ритуалах, связанных с чурингами, см.: Spencer, Native Tribes of the Northern Territory of Australia, p.153 ff.; Spencer and Gillen, The Northern Tribes of Central Australia, p. 257 ff.; idem, The Arunta, I, p. 99 ff.; Strehlow, Aranda Traditions, p. 54 ff., 85–86 и т. д. Ср. так же: L.Adams, Anthropomorphe Darstellungen auf australischen Ritualgeraten. — Anthropos, LIII (1958), p. 1–50.

вернуться

198

Strehlow, Aranda Traditions, p. 114.

вернуться

199

Бандикут — сумчатое, напоминающее крупную крысу (прим. перев.).

вернуться

200

Ibid., p. 117–118.