§ 299. Народный пиетизм и его опасности

В конце XII в. уже не считалось, что духовного совершенства можно достичь лишь в монастырской келье. Многие верующие старались подражать Христу и Апостолам, оставаясь в миру — как, например, лионские вальденсы, последователи богатого купца Петра Вальдуса, который, раздав все свое имущество беднякам, проповедовал добровольную нищету, или гумилиаты в Северной Италии.[541] Большинство из них все же оставались в лоне церкви, однако некоторые отрицали необходимость церковных обрядов, даже святых таинств, ставя превыше свой непосредственный опыт единения с Богом.

В Северной Европе — Фландрии, Нидерландах, Германии — возникали небольшие женские общины так называемых бегинок,[542] в которых физический труд сопутствовал молитве и проповеди. Не столь многочисленными, но так же приверженными принципам нищеты и духовного самосовершенствования были мужские общины бегардов.[543]

Вдохновленное идеалом vita apostolica, это народное религиозное движение напоминало вальденсов, которым было присуще неприятие как мира, так и католического духовенства. Возможно, некоторые из бегинок предпочли бы обитать в католических монастырях или, по крайней мере, не отвергли бы духовного наставничества доминиканцев. Так, например, Мехтхильда Магдебургская (1207–1282), первая женщина-мистик, оставившая сочинения на немецком языке, называла св. Доминика "своим возлюбленным Отцом". В трактате "Свет Божественной благодати" Мехтхильда использует мистико-эротическую символику брачного союза. "Ты во мне, а я в Тебе".[544] Она утверждает, что слияние с Богом способно освободить человека из-под власти греха. Гибким и добросовестным умам данное утверждение само по себе не представлялось еретическим. Действительно, некоторые Папы и многие богословы отдавали должное набожности и рвению бегинок.[545] Однако в большинстве своем, особенно начиная с XIV в.

Папы и теологи были склонны обвинять бегардов и бегинок в ереси[546] и, по традиции, в оргиях, свершающихся по наущению дьявола. Но истинная причина их преследования заключалась в ревности духовенства, предпочитавшего видеть в благочестии бегинок и бегардов лишь гордыню и лицемерие.[547]

Согласимся, что религиозная экзальтация действительно неоднократно приводила к инакомыслию и даже, с точки зрения церковных властей, к ереси. Впрочем, в XIII–XIV вв. еще не существовало четкой границы между ортодоксией и инакомыслием. С другой стороны, некоторые религиозные сообщества выдвигали непосильные для человека требования к его религиозной жизни. Церковь, чувствуя опасность подобного идеализма, жестоко его карала, тем самым упуская шанс удовлетворить потребность верующих в более искренней и глубокой христианской духовности.[548]

В 1310 г. в Париже была сожжена Маргарита Порет, первая отмеченная в истории последовательница секты Свободного Духа (которую, несмотря на очевидное сходство, следует отличать от движения бегинок и бегардов). Сестры и братья Свободного Духа[549] решительно порвали с церковью, исповедуя радикальный мистицизм, требующий растворения человеческой души в Боге. Противники движения обвиняли его адептов в признании возможности человека достичь в земной жизни столь полного духовного совершенства, что он теряет способность грешить. Еретики считали ненужным посредничество церкви, поскольку "Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода" (2Кор 3:17). Тем не менее, нет никаких оснований причислять их к антиноминалистам; напротив, адепты полагали, что обрести unio mystica возможно лишь посредством строгих самоограничений. В результате своей практики они чувствовали себя столь слиянными с Богом-Отцом и Христом, что некоторые из них утверждали: "Я — Христос, и даже превыше!.."[550]

Несмотря на то, что Маргарита Порет была сожжена на костре, ее сочинение "Зерцало простецов" распространялось во множестве копий и было переведено на несколько языков. Следует уточнить, что авторство Маргариты Порет было установлено лишь в 1946 г., но популярность этого сочинения среди верующих свидетельствует о том, что ее взгляды не казались современникам целиком еретическими.

"Зерцало" содержит, в частности, диалог, в котором Любовь и Разум оспаривают друг у друга право наставлять человеческую душу. Автор выделяет "семь ступеней Благодати", восходя по которым, верующий достигает слияния с Богом. На пятой и шестой «ступени» Душа исчезает или «отделяется», становясь подобной Ангелам. Однако на седьмую ступень, т. е. unio, можно взойти только после смерти, в Раю.[551]

Многие произведения авторов, принадлежащих к движению Свободного Духа, приписывались Мейстеру Экхарту. Наиболее известные из них — псевдопроповеди 17, 18 и 37.[552] В трактате "Schwester Katrei", повествующем об отношениях одной из бегинок с Мейстером Экхартом, сестра Катрей призывает своего духовника: "Господин, возрадуйтесь вместе со мной: я стала Богом!" После чего Экхарт предписывает ей трехдневное затворничество в храме. Согласно этому сочинению, как и «Зерцалу», слияние души с Богом достигается посредством духовной практики. Основной вклад, внесенный движением Свободного Духа в теологию, — представление о возможности осуществить unio mystica в земной жизни.[553]

§ 300. Бедствия и надежды: от флагеллантов к devotio moderns

Кризису западной церкви в XIV в.[554] сопутствовали стихийные бедствия и зловещие космические знаки: появление кометы, солнечные затмения, наводнения. Кроме того, в 1347 г. началась страшная эпидемия чумы, "черной смерти". Шествия флагеллантов были призваны умилостивить Бога.[555] Это народное религиозное движение проделало путь от ортодоксии к инакомыслию. Действительно, флагелланты, признавая свою богословскую неискушенность, полагали, однако, что самоистязание дает им чудотворную и харизматическую силу, равную церковной, за что и были запрещены Климентом VI в 1347 г.

Чтобы замолить не только собственные прегрешения, но и грехи человечества, процессии флагеллантов, иногда многотысячные, во главе с «учителем» шествовали от города к городу. В каждом из них они, распевая гимны, направлялись к кафедральному собору, перед которым образовывали несколько кружков. Стеная и плача, флагелланты призывали Бога-Отца, Иисуса Христа и Святую Деву, а затем бичевали себя с таким усердием, что их спины превращались в кровавое месиво.[556]

Впрочем, вея эпоха была словно заворожена страхом смерти и загробных мук, заслонявшим надежду на последующее воскресение.[557] Произведения искусства (надгробные памятники, скульптура и, в особенности, живопись) с болезненной дотошностью воспроизводили различные стадии трупного разложения.[558] "В наше время кругом мертвецы и могилы".[559] "Пляска смерти", когда танцор изображает самое Смерть, которой увлекались все сословия (короли, нищие, церковные иерархи, купцы и т. д.) сделалась любимым сюжетом живописи и литературы.[560]