В этакой толпе не сразу разглядишь, кто где. А тут народ еще потянулся к чучелу Ярилы, послышались крики, чтобы красавица Олеся, жена Некраса, потешила гуляющих своим пением. Что она первая певунья в городе, все знали, однако ревнивый Некрас редко когда отпускал жену на общие посиделки. Но в этот раз она все же прибыла, правда, в окружении родни мужа, которые сели вокруг тесным кольцом, не спуская с Олеси глаз. Но, видимо, и их разобрал хмель и захватило общее веселье, если позволили Олесе петь. И вот она вышла вперед, стала перед соломенным божеством, а люди начали подтягиваться, усаживаясь кружком, утихомиривали детей, чтобы те не шумели и дали послушать.

Светорада тоже пошла туда, Игорь двинулся следом, все еще выискивая среди собравшихся Ольгу. Но тут рядом оказался Стема, еще разгоряченный после пляски. Позвав за собой, он постелил им пушистую овчину в первом ряду слушателей, поклонился, приглашая сесть.

– Ты, как погляжу, везде успеваешь, – мило улыбнулась ему Светорада, – может, еще сбегаешь и попить мне принесешь?

Обратилась вроде бы приветливо, однако Стемка лишь отмахнулся. Да так небрежно, что даже Игорь удивился – до чего же его дружинник неуважительно к невесте своего князя относится. А она – ничего, смолчала.

– Вижу, Стемид тебе должного почтения не оказывает? – Игорь вдруг захотел быть предупредительным с невестой. – Так только скажи – вмиг ушлю его.

Стема, похоже, расслышал слова своего князя, бросил косой взгляд, усаживаясь в стороне, однако Светорада будто и не придала значения сказанному. Сидела, обхватив колени, такая нарядная, сверкающая золотом, голова высоко вскинута. Даже в ее небрежной позе было столько изящества и горделивой грации, что Игорь опять подумал: До чего же она хороша! И вовсе не строптива, на Стему совсем не обиделась. Полюбить такую… Но на ум опять пришла Ольга, и Игорь стал искать ее в толпе собравшихся, высматривать знакомое лицо. Но среди освещенных пламенем костров лиц Ольги не было…

И тут Олеся запела – громко, сильно, ее яркий голос летел высоко, будто жар-птица крылья раскинула:

Песня была протяжная и печальная, голос Олеси звучал, перекрывая все голоса, заставляя стихнуть веселый гомон. Она стояла, освещенная светом костров, статная и высокая, в двурогой, унизанной жемчугом кике, с гирляндами подвесок вдоль щек, теребила пальцами светлую косу, и глаза ее были устремлены на кого-то одного, будто и пела она только для него. Как показалось Игорю, смотрела Олеся то ли на Светораду… то ли на Стему, усевшегося в шаге от княжны. Игорь даже усмехнулся: вот Стемка пострел, успел-таки заморочить голову купчихе смоленской! Наверное, именно к ней убегает Стрелок из дружинной избы и пропадает до рассвета. А ведь певунья и впрямь пригожа! Игорь нашел, что в Смоленске немало красавиц, на которых любо поглядеть. Но все равно нет никого краше его невесты. Да что же это с ним сегодня – будто только разглядел, на ком женится. Игорь даже обнял Светораду, притянул к себе, неожиданно ощутив, как напряглась княжна, стала тихо высвобождаться из его рук. Игорю было интересно, видит ли Ольга, что ему и дела нет до ее шашней с Гуннаром, когда рядом такая красавица писаная сидит.

А Олеся все пела. О том, как к лебедушке прилетел ее лебедь белый, как бьется он с воронами за свою милую, как слабеют его силы, одолевают черные вороны. И тогда воскликнула лебедушка, чтобы летел он в поднебесье синее, оставил ее, ибо нет для нее другой радости, кроме как знать, что ее милый выжил.

Когда песня смолкла, на поляне наступила тишина, многие сидели пригорюнившись, некоторые бабы и вовсе носами шмыгали, вытирали глаза головными покрывалами. И тут Светорада подала голос:

– Не ладно это, Олеся, что ты такую жалостливую песню в светлый праздник поешь. Тоску развела, будто мы дни Морены злой[90] отмечаем, а не Ярилин праздник.

Да, княжна Светорада за словом в карман не полезет и не станет ждать, пока другие, более мудрые и достойные, голос подадут. Вот и вышло, что она тут всем заправляет: по ее знаку скоморох Вострец, только что подыгрывавший Олесе на свирели, заиграл веселую мелодию, народ стал прихлопывать в ладоши, а Олеся, в белой нарядной рубахе с пышными рукавами, подбоченясь и поводя плечиком, запела о солнце и его лучах, отогревающих все вокруг, побуждающих людей к радости, пляске и веселью.

Вокруг тоже начали улыбаться и прихлопывать, скоморохи били деревянными ложками в такт мелодии. Стемка же оглянулся через плечо на княжну, посмотрел как-то неприветливо. Да и она, похоже, была не в духе, даже пнула его в бок ножкой в расшитой калиге:

– Что пялишься? Говорила же, принеси мне попить! Ишь, как ведет себя с дружинником, будто он холоп какой!

Если раньше Стема и состоял при дворе князя Эгиля, то теперь он больше при Игоре и тому следовало бы заступиться за Стему. Однако Игоря сейчас беспокоило другое: он выпил довольно много пива, вот и не сиделось на месте, надо было отлучиться. Он встал, выбрался из толпы, пошел к лесу. Надо же, от какой малости иногда может зависеть настроение! Князь даже вздохнул с облегчением, пока стоял за большим дубом, справляя нужду. Но, видимо, не он один в зарослях бродит…

Игорь вдруг резко остановился, различив голос Ольги, произносивший по-скандинавски:

– Лучшего момента не будет. На праздник середины лета, именуемый у нас Купалой, у многих будет лишь одно желание – веселиться да любиться. Вот этим мы и воспользуемся. И это также верно, как то, если бы сама Ловн за нас похлопотала, а Вар дала свое благословение.

Игорь замер, будто и дышать перестал. В груди сдавило, кровь в голове так зашумела, что он не разобрал ответа Гуннара. Но и без того все понял: эти двое решили сойтись на празднике Купалы и почти уверены в успехе. Как сказала Ольга, за них похлопотала сама Ловн – благосклонная к людям богиня, помогающая там, где нет никакой надежды… А Вар… Вар помогает влюбленным сойтись, давая им свое покровительство. И вот Ольга… его Ольга… которая столько раз клялась ему в любви, которая носит его ребенка…. Хитрая сука! Да и Гуннар отправил своих людей и вернулся в Смоленск не иначе как по ее зову.