Свечи в канделябрах почти прогорели. Все так же у зеркала нежно светился шар магического светильника, а едва заметная в углу магичка демонстративно углубилась в чтение любовного романа в потрепанной обложке, не испытывая затруднений ввиду мерцающего в ее ауре заклинания ночного зрения. В будуаре было тепло, уютно, и вовсе не хотелось не то, чтобы куда-то идти — даже и двигаться, производя ненужный шум и суету.

— Ты полностью права, Эсти, — шепнул принц. — Не нужно подличать, и я в тебе никогда не сомневался.

В это время часы где-то на галерее снаружи часы пробили одиннадцать, и Эстрелла буквально подпрыгнула на диване.

— Ой, мама! Я могу себе позволить опоздать на заседание Имперского Совета или встречу с баронами, — воскликнула она в комическом ужасе. — Но чтоб мне никогда больше не есть эльфийского салата, если я опоздаю на свидание с другом, к тому же чернокнижником!

Принц хохотнул, и на пару со встрепенувшейся в своем кресле магичкой, чье внимание он привлек, потеребив взглядом ее светильник, они быстро привели блистательную донью в относительный порядок. В принципе, время до полуночи еще оставалось, и даже вполне можно было возобновить милые и обоюдно желанные шалости. Но Эстрелла вполне резонно заметила, что ей понадобится свежесть ума и непредвзятость суждений.

— А ты, дорогой, пока приведи себя в подобающий вид перед… — супруга легонько чмокнула принца в нос.

— Нет, — Ян улыбался, не в силах оторвать взгляд. — Сначала наведаюсь к дочерям.

— Разбудишь их — покусаю, — пригрозила донья, шутливо нахмурив соболиную бровку, и тут же упорхнула в сад, сопровождаемая оживившейся магичкой.

Принц остался один. Потому никто и не видел, как он с самым дурацко-счастливым видом улыбнулся и почесал в затылке.

— Интересно, и отчего я ни капельки не ревную? — пробормотал он и направился в детскую.

Ну, лично я думаю, что тумаки, навешанные ему в детстве малышкой Эсти и крепышом Valle, когда принц ненароком обидел сестренку последнего, до сих пор внушают ему должное почтение…

В эту ночь в светлых и чистых дубравах Полночной Империи внимательный взгляд мог бы заприметить чудесное зрелище. Исполненный грозной силы молодой волшебник в черном плаще прогуливался с запросто идущей с ним под ручку миловидной женщиной. И хотя облик ее был слегка сокрыт и затуманен особым заклинанием навроде вуали, тот, кто назвал бы даму красавицей, ничуть не погрешил бы против истины, даже невзирая на заметно округлившийся животик, делающий женщину мягко привлекательной, с каким-то неуловимым шармом.

Следом за парочкой по лесу скользила увитая жемчужными переливами сероволосая, коротко стриженая под пажа магичка, часто спотыкаясь о корни и сквозь зубы ворча нечто нелестное о любителях ночных прогулок.

Напоследок Эстрелла, поколебавшись, даже выложила другу свои сомнения и весьма некрасивые относительно него мысли.

— Знаешь, Эстрелла, — улыбнулся Valle. — А вполне возможно, что это был бы наилучший выход.

Донья вздохнула, осторожно впившись в надежную руку друга коготками на манер слегка рассерженной кошки. Затем, оглядевшись, она только изобразила намерение присесть отдохнуть на ствол дерева, отчего-то забытый здесь лесорубами, как на кору оказался тотчас же заботливо постелен черный кожаный плащ, а спутник ее легонько поддержал находящуюся в положении даму.

Эстрелла, чей взгляд приобрел небывалую зоркость благодаря не столько заклинанию истинного зрения, сколь житейской мудрости, что только прибывает в нас с годами, внимательно взглянула в лицо присевшего перед ней на корточки чернокнижника.

— Ты правда не дуешься? Я ведь повела тогда себя как последняя сучк… — она не успела договорить, не стесняясь в выражениях среди тех, кого она считала действительно своими, но палец друга прикоснулся к ее губкам, запретив сорваться с них грубому слову.

— Правда, Эсти, — шепнул Valle в ответ.

Донья протянула руку и позволила молодому человеку ласково и в то же время без излишней чувственности поцеловать все пальчики и каждое местечко на изящной кисти и даже запястье. Надо же, сколько в тебе нежности и в то же время силы… А вот взгляд у тебя нехороший, дружище — словно у кота Панча, когда Алисия забывает по детской непоседливости его покормить… И донья улыбнулась своим лукавым мыслям.

— Спасибо, — она другой рукой легонько взъерошила его волосы. — Тогда оставь мне свой светильник, найди погодницу… и у вас есть квадранс. Это не приказ, это дружеский совет. А я здесь посижу, подышу воздухом — охрана так лютует, что из дворца без платунга кирасир и пары магов не выбраться, какие уж тут прогулки.

— Так что проваливай пока, ваша темность, и без победы не возвращайся. Да, вот еще что, — в лукавом взгляде доньи Эстреллы мелькнула жесткость. — Накажи ее чуть. Эта коза опять проштрафилась — представляешь, уснула на дежурстве у кроваток моих дочерей!

Чернокнижник легонько нахмурился. Спать на посту? За такое не грех и голову смахнуть! И все же он легонько чмокнул с готовностью подставленную ладошку.

— Хорошо, Эстрелла, я буду строг, но справедлив, — тут он не удержался от улыбки. — И все же, я чуть ли не с нетерпением ожидаю, когда ты станешь Императрицей — ох, мы на троих с Яном покуролесим!

— О-о, — донья в шутливом ужасе закатила глазки. — Я и сама боюсь представить, чего мы натворим! Ладно, ступай…

Глава 30

Место это не имеет названия. Невозможно и описать, где и даже когда оно. А посему и неудивительно, что угрюмый человек в черном плаще пришел именно сюда — под низко нависающее подобие неба над диковинными почерневшими деревьями, больше похожими на бред крепко подвыпившего гнома. Словно пучок кое-как склепанных вертикально стоящих пил — примерно такая ассоциация появлялась при взгляде на этакое страхолюдство, иначе здешние елки (или что оно такое) не назовешь.

Да и трава видом и жесткостью мало отличалась от пыльных пучков стальной проволоки. И вот на эту-то траву чернокнижник безо всякого почтения вытряхнул из кровоточащего мешка за плечами нечто, весьма напоминающее большой ободранный кусок мяса.

Однако внимательный взгляд пришедшего заметил, что в ноше еще упрямо теплится огонек жизни. Усмехнувшись, Valle не стал гасить его — не стоило ради этого тащить останки эльфийки Падший знает куда. Наоборот, наклонившись, он самым внимательным образом рассмотрел… вернее, не то чтобы рассмотрел… но и не ощупал. В общем, исследовал не столько с помощью зрения, сколько доступной ему, но недоступной пониманию прочих магией.

Удовлетворенно кивнув, он быстро и споро начертал вокруг впавшей в беспамятство жертвы небольшую восьмиконечную звезду. Его наставница, приснопамятная Гретта, пришла бы в ужас от небрежности и кривых линий — но именно этого чернокнижник в данном случае и добивался. Заглядывая внутрь себя, он по памяти стал ставить в вершинах доставаемые тут же из сумки ингредиенты. Если одни ровным счетом никаких эмоций не вызывали, то только от вида и мерзкого запаха других еле заметно морщился и он сам.

А все же, внимательный взгляд отметил бы, что одна вершина осталась открытой. Вообще-то, данный казус ни в какие рамки и теории магической науки не лезет — но в данном случае, думается, чернокнижнику виднее — что и как делать.

— Привет из Стигии — так я назову этот обряд, — усмехнулся он, последний раз осмотрев свое творение и мысленно повторив предстоящую последовательность действий. — Смысл как раз в том, чтобы он не удался… но удался в ином.

И в самом деле — если опустить весьма неаппетитные подробности произошедшего потом да заткнуть уши, дабы не слышать завывающих от ужаса невидимых демонов, коим не удалось удрать вовремя — обряд удался и не удался одновременно. Не удался в том, что жертва все-таки осталась жива, с похвальной настойчивостью упрямо цепляясь за жизнь. А удался в том… со слабым, замирающим стоном эльфийское «я» волшебницы (как же ее звали? А, да теперь неважно) исчезло, распылилось в ничто, не оставив от себя в истерзанном теле даже условных рефлексов.