И такой тоскливой безнадёгой веяло от осипшего в подземных казематах голоса, что молодой барон чуть ли не силой заставил себя остаться в камере и не уйти из этого заведения куда подальше. А там и сон потихоньку пришёл — не совсем светлый и чистый, как навевал своей подружке остроухий эльф, но тоже — вполне ничего…

Старшая баронесса Лаки сидела в оцепенении, не будучи в силах оторвать взгляд от затянутого в траурный креп эшафота. Вот зловеще изогнутый топор палача высоко поднялся, игриво бросив в глаза кровавый отблеск утреннего солнца… качнулся словно в нерешительности — и с разгоном устремился вниз… Вниз, прямо к своей цели, к беззаботно склонённой на колоду шее молодого крепкого парня…

Когда отточенное стальное лезвие разлетелось словно стеклянное, не оставив на загорелой коже даже царапины, по рядам собравшихся пронёсся удивлённый и наполовину восхищённый вздох. Да уж — не каждый день видишь такое зрелище, как казнь чернокнижника. И уж не каждый день жертва подкладывает такую свинью своим мучителям.

— Я же предупреждал, — усмехнулся молодой барон, поудобнее устраиваясь на грубой, пропитанной… понятно чем колоде — словно на подушке.

Плечистый настолько, что рисковал бы быть отнесённым к отменным силачам, палач откровенно почесал затылок прямо сквозь алый балахон с прорезями для глаз, скрывающий голову государева исполнителя головотяпских дел. Затем он отшвырнул в сторону нелепо ощерившееся обломком топорище, открыл длинный, обитый изнутри бархатом ящик — и извлёк оттуда чёрный, блистающий полировкой прямой клинок. Толпа глухо загудела, а молодой отпрыск герцога Саймона даже вскочил с места. За неимением на руке рыцарской перчатки он сорвал с ноги бархатный полусапожек — и швырнул его в сторону Императорской ложи.

— Позор! Боевое оружие Железного Легиона, благородную сталь гномьей выделки использовать в презренном палаческом ремесле? Хрен я стану воевать за такую Империю! — и, горестно отмахнувшись от негодующего отца, пошёл прочь с устроенных для знати трибун.

Император стиснул зубы — так, что занемели скулы. Эх, скинуть бы сейчас лет хотя бы десять… выхватить меч да пройтись по этой непокорной дворянской вольнице, вынудившей его согласиться на казнь одного из самых сильных и неподкупных защитников Империи. Вон, даже сын сегодня при шпаге — при своей знаменитой Рубиновой. И смотрит с надеждой — ну же, подай только знак, отец!

Заметив, что молодому Саймону, только что оскорбившему действием самого Императора, закованные в сталь гвардейцы уже заламывают руки, повелитель разжал зубы. Да уж, мальчишка сейчас в таком состоянии, что того и гляди — рванёт на груди камзол с родовым гербом да ляжет на эшафот рядом с чёрным бароном… позора тогда не оберёшься…

— Отставить, — он холодеющей рукой сделал знак гвардейцам. — Увести с площади и отпустить.

Каких сил старому Императору стоило разогнать наползающую перед взором темноту — не знает никто. Но всё же, он прямо и открыто посмотрел в глаза сына. Вот, малыш, какова она, цена власти… и над застывшей под утренним солнцем площадью Этуаль разнёсся спокойный голос Императора.

— Продолжать.

К вящему восторгу некоторых и разочарованному угрюмому недовольству большинства, гномья сталь точно так же разлетелась жалобно звенящими осколками чёрного льда. Палач озадаченно осмотрел слабо дымящуюся рукоять, оставшуюся в его мясистых ладонях — и пожал плечами. Ведь квадранс назад он для проверки разрубил одним ударом крепчайшее бревно из перевившегося плотными волокнами каменного дуба!

К помосту поднесли ещё один закрытый ящик и стали с немалыми предосторожностями втаскивать наверх. А сам Valle самым злодейским образом приподнялся с колоды и даже подавал весёлым голосом советы — как половчее втянуть ношу сюда. Вот уж с кого, как с эльфа вода…

Внутри оказалось диво, никогда не виданное почти всеми из собравшихся. Огненный меч, по слухам, отнятый некогда легендарным графом у кого-то из старших демонов. Чуть изогнутый хищно клинок блистал внутренним жаром — и оказавшись наконец в толстых, защитных кожаных рукавицах палача, полыхнул на солнце языками пламени. Воздев не оружие, а презренный инструмент палача — ибо отныне ни один уважающий себя солдат не стал бы брать эту гадость в руку — головоруб некоторое время демонстрировал собравшимся неслыханное диво.

— И не жалко? — самым ядовитым тоном поинтересовался неугомонный барон. Но всё же вновь устроился в выемке на колоде, поудобнее умащивая голову и подмигивая дамочкам помоложе да посимпатичнее.

Как оказалось — жалко. До слёз жалко. Ибо изделие неведомых подземных демонов жалобно пшикнуло — и истаяло дымком, со свистом и гудением пламени ударившись о шею нахала.

Виселицу не стали даже пробовать — от одного только взгляда чернокнижника добротное сооружение рассыпалось невесомой пылью, заставив расчихаться солдат стражи да тех из присутствующих, кто поближе. Так что палач, взглянув в сторону Императорской ложи, только развёл руками. Затем сплюнул себе под ноги и, сгорбившись, удалился под свист и улюлюканье вошедшей во вкус невиданного зрелища толпы.

Примерно то же вышло, когда две дюжины потеющих от натуги солдат выкатили на площадь большую крепостную баллисту. Здоровенное, окованное железом и заострённое с нужной стороны бревно, коим это скрипящее сооружение зарядили, развлекло благородное собрание, но ненадолго. С коротким грохотом баллиста подпрыгнула на месте, послав в безмятежно стоящего у глухой стены напротив молодого человека свою убойную начинку, проламывающую борт имперского фрегата и даже дредноута святош.

Результат оказался примерно тот же — то есть никакого. Короткий сполох, жалобный звон раздираемого металла и дерева — и жалкие ошметья разлетелись по сторонам. Кому-то из плотной шеренги охраны едва не вышибло глаз, и пострадавшего под вопли беснующейся от восторга толпы срочно унесли к целителю.

А Valle стоял, презрительно и чуть с улыбкой посматривая на соравшихся. И демонстративно принюхивался к одинокой бархатной розе, брошенной к его ногам. Тут уж и к сыскарям ходить не надо — кто так открыто и недвусмысленно продемонстрировал ему своё восхищение…

— Молодой человек, вы долго тут будете устраивать цирк? Я на свидание опаздываю… — поинтересовался изнемогающий от смеха на жаре посланник эльфов, когда после залпа платунга арбалетчиков отскочившие болты разлетелись по всей площади, звякая о камни мостовой и доспехи солдат.

Эльфу даже зааплодировали. Правда, когда кто-то из молодых предложил сгоряча попробовать боевой магией, со своего места встала бледная, на удивление даже самой себе спокойная леди Бру. Погладив безупречно висящую на шее цепь Совета Магов, целительница дождалась тишины и весьма доходчиво объяснила, что скорее присутствующие сгорят от магического отката, нежели удастся с одного знакомого чернокнижника хоть пылинку сдуть.

Жадная до зрелищ молодёжь — причём при весьма активной поддержке нынче обретающегося без своего плаща нахала — потребовала всё же проверить. Аккуратно, но сильно. Маг в алом плаще по знаку Императора вышел на то место, откуда только что укатили с таким трудом доставленную сюда баллисту. Миг-другой словно примеривался, поглядывая в откровенно ухмыляющееся лицо.

И послал в чернокнижника маленький, но такой ослепительно сияющий огненный шар, что люди с дружным «ахх» отшатнулись, когда развеявшийся заряд магии ударил в лица обжигающим жаром. Та же участь постигла и раскалённые до нестерпимо фиолетового сияния молнии, то винтом уходящие в небо, то с гулким грохотом раскалывающие на рикошете плиты мостовой.

Всех потуг боевого магика хватило лишь, чтобы сорвать с розы в руке казнимого один-единственный лепесток, неспешно и презрительно слетевший в подставленную ладонь чернокнижника.

— Действительно, балаган, — маг в алом утёр закопчённое, лоснящееся от пота лицо, и вернулся на своё место у ног Императора.

Только не зря, не зря с самого утра у почтенной баронессы Лаки нехорошо ныло сердце. Что-то чуяло родимое, вещало беду неминучую… так оно и есть.