Эльф нахмурился на миг, ибо подрезать крылья находящемуся на взлете Владеющему Силой, это само по себе мнилось страшным, одним из тяжелейших преступлений. И все же он только насмешливо фыркнул.

— Что ж, одной грязной ведьмой меньше. Тем проще будет привести к покорности ваше хумансовское быдло.

Голос молодого барона стал бархатным, вкрадчивым, словно он шептал любезный комплимент на ушко успешно соблазняемой девице:

— И вы что же, готовы вновь разжечь пламя войны между нашими народами? Ну не стервецы ли вы после этакого?

— Не все перворожденные смирились с тем, что короткоживущее, рождающееся и умирающее в грязи стадо объявлено равным нам, перворожденным, — в голосе эльфа полыхнула такая не сочетающаяся с его почти идеальным обликом ненависть, что Valle брезгливо передернулся.

— Не думаю, что ваша королева одобрит такие речи и такие дела, — он пожал плечами. — Что ж, господа эльфы, вы сделали свой выбор.

И тут в буквальном смысле пелена спала со всех глаз. Ибо легкий туман вокруг мгновенно рассеялся, и стали видны окружившие место действия тройным рядом арбалетчики. Грозные, нацелившие сотни жал на ошеломленно озирающихся перворожденных. За ними по кругу стояли самые опытные и весьма могучие волшебники — едва ли не весь Совет Магов в своем составе. Они-то своей объединенной Силой и обеспечили такую невидимость, что даже знающий о готовящемся подвохе Valle ничего не заметил. Из-за их спин выступил худощавый молодой человек с хрустальным шаром связи в руке.

— Я секретарь из имперской канцелярии, сир Альфонсио. Вынужден огорчить вас, господа эльфы, что с момента появления вас здесь каждый звук и каждый вид передавался в приемную Императора. Кроме его величества, там находятся послы всех сопредельных стран, в том числе и эльфов, а также представители народов гномов и леани. Вы арестованы именем Императора!

— Нападение на высокопоставленного дворянина Империи, пропаганда войны и расовой ненависти, — перечислил Valle севшим от облегчения голосом. — Ни один суд не позволит вам остаться в живых…

В это время груда окровавленных и грязных лохмотьев у его ног зашевелилась. И то, что раньше называлось Эльзой, поползло, со свистом выдыхая воздух сквозь остатки зубов. В искалеченном горле что-то клокотало, сломанная нога плетью волочилась сзади по щебню. Но такой ненавистью горели глаза ведьмы, что никто не осмелился остановить ее.

И лишь когда она добралась до спеленатой магией эльфийки, бессильно сверкающей полным муки и отчаяния взглядом, изумленные взгляды только тут заметили крупный обломок камня, стиснутый в почерневшей разможенной ладони. Он взлетел — и с силой опустился на голову перворожденной. Первый удар дрожащей руки оказался слабым, да и пришелся вскользь, вырвав лишь прядь драгоценных золотых кудрей и оставив возле заостренного ушка длинную широкую рану.

Но упрямства людям не занимать — ведь недаром они выживают там, где умирают эльфы и пасуют даже бородатые подгорные гномы. И до тех пор ведьма била поверженную магичку, пока лицо и вся голова не превратились в отвратительную смесь окровавленных ошметьев, испускающих розовые пузыри в такт сбившемуся дыханию.

И никто, ни один присутствующий не осмелился помешать или хотя бы остановить месть маленькой ведьмы. Она — человек барона, и находится на его земле.

Она — в своем праве.

Глава 29

Большой Имперский совет, собравшийся в тронной зале с наступлением сумерек, оказался в шоке. После того, как двое людей в парадных одеждах, носящих цепь Совета Магов, продемонстрировали перед собравшимися в огромной зале запечатленную в особом кристалле запись событий, некоторые горячие головы даже потребовали призвать остроухих к ответу. Ну, известно каким способом — пройтись по принадлежащим перворожденным землям боевой магией, а потом еще и закованными в сталь полками. И выжечь все вместе с их Вечным Лесом, чтоб и высокомерного духу эльфийского не осталось.

Граф Мерк, невысокий круглолицый крепыш с чуть оттопыренными ушами, что при его коротко остриженной голове воина смотрелась несколько потешно, ухватился за то место, где пояс сейчас своей привычной тяжестью не оттягивал меч. Но по старинной традиции, пред ликом Императора все являлись безоружными — разве что какие совсем уж чрезвычайные события. А посему граф железной рукой сорвал со стены прославленный в древних хрониках боевой топор и с грохотом швырнул его о пол в середине залы. Потомок древнего рода требует слова!

Гремя обрывками кованых креплений, оружие пару раз перекрутилось на полированных мраморных плитах и замерло. Вместе с ним замер и гул возмущенных, недоуменных и откровенно агрессивных голосов. А граф встал на одно колено перед своим Императором. Мерк не раз прославился на поле битв, да и не только — природа и родители снабдили своего потомка быстрым умом и недурственной памятью. А посему и неудивительно, что весьма ценивший его Император благосклонно кивнул, разрешив графу говорить.

— Ваше Величество, дамы и господа! — Мерк в волнении потеребил обшлаг своего полувоенного покроя хомерика. — Два года тому, как вы помните, по приказу его Величества я отбыл срок посланником в стране эльфов. И вот что мне хотелось бы сказать.

Он в задумчивости прошелся чуть, легко ставя на мрамор сильные ноги воина, но никто и не подумал пенять — хорошие полководцы и дипломаты куда дороже своего веса в золоте, а посему на мелкие нарушения этикета собравшиеся добродушно поплевывали сквозь пальцы.

— Большинство перворожденных все же склонны держать мир с людьми. Мало того, не вмешиваться в наши внутренние дела и разногласия. А выродки есть в любой семье, даже у нас — что уж тут греха таить…

И так далее, и тому подобное.

Затем слово взял Барамон, почтенный глава славной купеческой гильдии. Он тоже привел некие факты. Ну нельзя сейчас воевать, господа хорошие — только-только с Крумтом и святошами разобрались, война со Всадниками в самом разгаре, а с полудня стигийские жрецы зубы точат. Экономика еле держится — поимейте ж совесть!

Зато барон Трамм в мундире капитана гвардии поддержал спешно вызванного с фронта герцога Бертрана. Да где ж это слыхано, господа? А давайте представим, что кто-то из наших залез в эльфийские леса да угрохал пять сотен остроухих — какова была бы реакция эльфов?

— Забегали бы, как мыши при виде кота, — жизнерадостно заржал маркиз Рико, а затем вздохнул, посерьезнев. — Но потом полезли бы в драку, да со всей серьезностью. Нет, ваше величество, спускать этим стервецам нельзя, но и воевать тоже не дело…

А пока высокое собрание ломало копья, решая извечный вопрос — кто виноват и что делать, в небольшой комнате в наиболее защищенной части дворца произошла маленькая, но примечательная сцена.

Два золоченых, роскошных пятисвечных канделябра стояли по бокам огромного зеркала, с немалыми трудами созданного ювелирным трудом гномов да усилиями волшебника. Едва ли не в полстены раскинулось шикарное, на удивление ровное и качественно изготовленное изделие мастеров. А оттуда, из глубины полутемной комнаты смотрела красавица с темными, почти черными волосами и нежной, восхитительной кожей. Над ее головкой — чуть впереди, дабы не бросать ненужные тени — парил еще и магический шар светильника, созданный скромно сидящей в темном уголке худощавой сероглазой мастером погоды, сейчас несущей дежурство в покоях будущей Императрицы.

Длинное, свободного покроя золотисто-розовое платье, отороченное подаренными соболями из закатных лесов и диковинными кружевами из Царства Света, лишний раз оттеняло яркую, пленяющую глаз красоту.

Донья Эстрелла последний раз провела по свободно распущенным волосам щеткой, не доверяя сегодня свою особу даже искусным служанкам. Затем надела тонкий баронский обруч, принадлежащий ей по праву рождения, и последний раз оценила себя в зеркале. Что ж, грех жаловаться на милость богов — красавица в глубине зеркала ей очень даже понравилась. И ее не портил даже весьма симпатично распустившийся животик, что через две-три седьмицы обещал произвести на свет третью принцессу. Пока что договорились назвать ее Хельгой, и будущая малышка уже вовсю резвилась и толкалась в предвкушении своего первого выхода в свет.