- Не он.
- А второй?
- Тоже не он…
- Как это не он? - удивился Белоян. - Сам же говорил - у одного лицо глупое, а у другого бородавка. Куда уж глупее? Да и бородавки вон и вон.
- Не те, - тусклым голосом повторил Хайкин. - Не те и все.
Казалось, что спать хочется даже больше чем дышать. Если б Белоян ошибся в первый или в десятый раз, то он, может быть, сказал бы это иначе, но это случилось раз в тридцатый. Колдовство для них превратилось в тяжелую и нудную работу, вроде распахивания земли или корчевания пней - тяжело, нудно, но необходимо.
- Надо было чагу покрепче заваривать, - проворчал Белоян. - Пожалел что ли?
Хайкин ничего не сказал. Во рту стояла сухая горечь с березовым привкусом, словно банный веник пожевал. Он просто вернулся к своему Шару и все пошло своим чередом. Лица, лица, лица… Множество лиц, но не тех, которые были нужны.
Солнце не успело пройти от столба до столба, как Белоян откинулся к стене. Хайкин тут же спросил:
- Нашел?
- Все зря… - сказал гость. - Закрыт он. Тут место знать надо. Тогда только…
Хайкин тоже оторвался от своего Шара и посмотрел на Киевского волхва.
- Глаза у тебя, как у бешеного поросенка.
- А у тебя лучше, что ли?
Белоян провел рукавом по морде, словно усталость была паутиной и ее можно было сбросить.
- Сутки потеряли…
- Потеряли?
- Ну не потеряли - поправился он. - Потратили.
Волхв поднялся. Растирая поясницу, прошел к столу, на котором дымилась свежесваренная кава. Припав к кружке, долго прихлебывал горячий напиток, изредка поглядывая на широкий золотой браслет на левой руке.
- По-другому давай пробовать.
Опустив кружку на стол, с силой потер лицо.
- Прикажи, пусть еще кавы заварят.
- А поможет? - спросил Хайкин. - Что-то я не слышал, что в таких случаях кава помогала - Поможет. А потом прикажи, чтоб какую-нибудь вещь Гаврилову сюда, к нам принесли бы.
Хайкин помрачнел.
- Не получится.
- Это у меня-то? - обиделся Белоян. - Ты говори, да не заговаривайся…
Сутки напрасных поисков не прошли даром. В голосе гостя на мгновение прозвучал рык дикого зверя.
- У меня не получится, - сказал Хайкин так, словно и не слышал медвежьего рыка. - Сгорел Гаврилов дом в тот же день. Дотла сгорел. До пепла.
Белоян несколько мгновений стоял неподвижно, словно Хайкин ничего и не сказал и тот повторил:
- Дотла. В тот же день.
- Вот оно что, - протянул, наконец, Белоян. - Что ж ты раньше-то не сказал?
- Ты не спросил. А я не сказал…
Киевлянин азартно стукнул кулаком по ладони.
- Значит я все же прав… В Гавриле дело! Неужто все сгорело?
- Все. Дом, сарай…
- Да-а-а-а… Поберегся Митридан, прибрал за собой… Уважаю…
Сколько-то они сидели молча, потом Хайкин встрепенулся.
- Соха!
- Что? - не расслышал Белоян. - Чья сноха?
- Соха. Когда Гаврила тени лишился, то он в поле был. Пахал. Так он, наверное, все как было, бросил, на коня вскочил и в город…
- Ну и? - весь подобравшись спросил Белоян, почувствовавший, что впереди что-то забрезжило.
- А соху наверняка там оставил, - радостно закончил Хайкин. - Не могла же она в чистом поле сгореть? Сгодится соха?
Белоян хлопнул в ладоши. Окно само собой открылось, и он голосом Хайкина крикнул:
- Лошадей к крыльцу, живо!
В два счета они ссыпались вниз. Княжеские дружинники едва успели растворить ворота, как Белоян рыкнул по-медвежьи, и кони понесли. Мелькнули удивленные лица, кто-то шарахнулся в сторону.
- Куда?
- Вниз, - откликнулся Хайкин голосом гостя. - Вниз до реки, а потом направо! Сперва в деревню заедем, за войтом.
…Соха лежала на земле там, где ее оставил незадачливый землепашец. Земля, прилипшая к лемехам, засохла, и светлыми сухими комьями украшала железный лемех, уже тронутый ржой. Войт потрогал землю пальцем, растер шепотку и, сердито ворча, ссыпал назад.
- Куда дурака понесло? - пробормотал он. - Пахать пора, а он…
- Его соха? - перебил войта Хайкин. - Отвечай.
Войт любовно провел ладонью по сошнику, смахивая пыль.
- Его.
Исполненный величия оттого, что рядом стояли не кто-нибудь, а два могучих волхва, повторил:
- Его.
- Ну, смотри, старый… - сказал Белоян, нетерпеливо постукивая ногой по земле. - Если врешь, то в лягушку тебя…
Войт с достоинством отмахнулся от слов меведемордого, словно и не было только что страха, от которого пришлось войта доставать из-под лавки.
- И говорить нечего. Его. Земля его и соха его. Да и все другие, кроме этого дурня уже отпахались…
Не слушая более селянина, Белоян жестом отослал старика подальше, а сам, вознив соху в землю, очертил ее кругом. На левую рукоять сохи он одел снятый с руки тяжелый золотой браслет, а на правую начал выкладывать из мешочка золотые монеты, чередуя их и приговаривая.
- Ромейская, саркинозская, ромейская, саркинозская…
Потом он забормотал.
Хайкин узнавал знакомые слова, но общий смысл ускользал. Такого заклинания он еще не слышал, а потом стало не до слов. В очерченном круге воздух пошел искрами. Несколько мгновений они мерялись блеском с золотом, но золото вдруг потускнело, став медью. Журавлевский волхв не успел удивиться, как соха вдруг вздрогнула, словно кто-то невидимый взялся за нее, и со скрипом расшвыряв землю, повернулась.
Движение было коротким, но ощутимым. Войт отпрыгнул и сделал охранительный знак.
- Вот, - сказал Белоян, придержав соху, чтоб не свалилась. - Это еще куда ни шло…
Он присел, примериваясь взглядом к виднокраю.
- Куда ни шло? - не понял Хайкин. - Так получилось или нет?
- А то! - весело глянул киевский волхв. Он махнул рукой направо от сохи, а потом налево. - Туда не шло и сюда не шло. А шло, точнее шел, вон туда…
Похоже, что они сделали главное.
После этого Белоян завертел все дело сам, а хозяин только удивлялся как ловко и быстро у него все выходит. Киевлянин поговорил с князем Владимиром, посекретничал с Круторогом и, в конце концов, захватив Хайкина, улетел искать Гаврилу на ковре-самолете.
Поднявшись под облака, волхвы определили, куда нужно лететь, и уселись, приготовившись к долгому ожиданию. То ли ветер, то ли волшебство подхватило ковер и понесло в сторону Киева. Беседуя о разном они пролетели почти пол дня, но Белоян вдруг оборвав беседу, привстал на колени и пробормотал в полголоса.