– Не знал, что работникам милиции разрешено участвовать в коммерческих проектах.

– Остряк, – сказал Спарыкин. – Слушай, педофил, тебя принимают с испытательным сроком, и я обрадуюсь, если ты не справишься.

– А если я откажусь?

– Не откажешься.

– У меня же есть другая работа.

– Она у тебя есть, пока я не против. Да и доллары опять же…

– Какие доллары?

– Твои.

– Неля, вы мне угрожаете?

– Лично я – нет, я – очень прошу, – холодно сказала Неля. – Но, у Алексея Лукьяновича тоже есть право голоса, он – акционер. У него свое мнение. Я пытаюсь его переубедить.

– Какие условия? – спросил я.

– Если удержишь фирму на плаву и не потеряешь клиентов, войдешь в долю. Пока – зарплата, – сказал подполковник.

– Какова моя предполагаемая доля?

– Не хами, – сказал Спарыкин. – Ты лучше выгоняй этих детишек и садись думать о том, как спасти наши деньги. Ты должен засыпать и просыпаться с мыслью об этом. Триста семьдесят тысяч украдено, да и в бухгалтерии не все чисто.

– Я подумаю, – сказал я, хотя чувствовалось, что выбора у меня не было.

– Думать не надо. Завтра – вторник, тебе нужно идти на работу, на новое место.

– Дайте мне два дня.

– Зачем? – спросил Спарыкин.

– Нужно съездить к матери в деревню. Потом я дам ответ.

На кухне не выдержали и запели. Подполковник сказал:

– Хорошо. Два дня. И не забудь завтра явиться в отделение и дать показания насчет светлой девятки.

Они встали и ушли. Я их даже не проводил.

Когда я вернулся на кухню, ребята допивали вторую бутылку. Ни кто из них не стал задавать вопросов. Мы снова стали петь и пить.

Мои новые знакомые откровенно смеялись надо мной, когда я взял в руки гитару и попытался вспомнить студенческие времена, выстроив давно забытые аккорды. Я врал и фальшивил и больше орал, чем пел, и мне было наплевать на то, что они думают. Я с наслаждением вытаскивал из небытия забытые образы юности и вместо утерянных фраз свистел или пел: «ла – ла – ла». Мне было хорошо.

– По какому поводу траур? – спросил Стасик, когда я закончил концерт.

– Что, очень заметно?

– Ну, да, – подтвердила Жанна. – Попусту никто душу рвать не будет.

– Я сегодня друга похоронил, – сказал я.

– Настоящего? – спросил Стасик.

– Оказалось, что – да. Вернее, он думал, что он мне настоящий друг, а я – ему.

– А ты?

– А я не знал.

– Что вы настоящие друзья? – спросила Жанна.

– Ну да. Я думал, что это просто слова.

– А теперь узнал? – ехидно спросил Стасик.

– Ну, да.

– Разве так бывает?

– Наверное, не бывает, – с сомнением сказал я.

Стасик предложил выпить за дружбу. Мы выпили, закусили, потом я выкурил целую сигарету и отключился.

Ночью я проснулся на диване, попробовал встать и наступил на тело. Меня обуял липкий ужас, видимо, мне снился какой-то кошмар. Я отдернул ногу, снова лег и свесил с дивана голову и руку. На ощупь тело на полу оказалось живым и теплым, оно дышало и при ближайшем рассмотрении оказалось Стасиком. Он спал в очень неудобной позе.

Из-под кухонной двери пробивалась полоска света. Мучимый жаждой я встал и мотыльком потянулся на свет. Жанна сидела на коленях у какого-то парня. Они взасос целовались. Я поискал кока-колу, но нашел лишь пустую бутылку. Холодильник тоже меня ни чем не обрадовал. Пришлось пить сырую воду из-под крана. Напившись, я опять посмотрел на парочку. Они оторвались друг от друга и обратили на меня внимание.

– Познакомься, это – Антон, – сказала Жанна.

– Очень приятно, и главное, вовремя, – сказал я Антону, который походил скорее на гопника, чем на музыканта.

Часы показывали три часа ночи.

– Сто грамм будешь? – спросил Антон.

– Нет.

– Ты бы нам, земляк, диван освободил, а сам лег на кресло, – сказал Антон.

– Перебьетесь, – с трудом рассердился я, сходил в туалет и лег поперек дивана, чтобы у тех двоих на кухне не возникло желания подложить мне под бок спящего Стасика.

Я долго не мог уснуть под свистящий шепот с кухни, звон рюмок и сопение пьяного паренька на полу. Я силился вспомнить, какой кошмар мне снился перед этим, потом решил, что последние три дня пострашнее любого кошмара и поспешил спрятаться от действительности, телепортировавшись в ночь.